Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

Полночь, растворяясь в прошлом, уже окончательно сдала позиции новым суткам, начинавшим свой многочасовой марафон, когда в небе на юго-запад от Прилепово послышался рокот мотора. Попав под попутный ветер, самолёт прибывал с опережением графика. Я посмотрел на стоящих возле меня людей. Не то, что мы не были готовы к такому повороту событий, просто произошло это как-то неожиданно. К тому же, чего греха таить, не так давно, мы оставили застолье и рассчитывали прийти в нормальное состояние как раз к прилёту транспорта. Имея в запасе как минимум с полчаса, у нас всё шло своим чередом. Раненого Николая, Егор с Антоном засовывали в мешок из специальной фольги, а он тихо жаловался, что и так тепло. Пургас рассыпалась словами благодарности Василию, за только что презентованный дамский пистолет Браунинга. Группа сигнальщиков едва закончила разливать бензин по фляжкам, а выходит, уже пора выдвигаться на исходные позиции. И всё пошло не по сценарию, в спешке и суете. По команде Савелия Силантьвича, к заготовленным вязанкам хвороста побежали комсомольцы и вскоре, на снегу полыхнуло множество маленьких костров, сливавшихся в длинные параллельные трёхсотметровые огненные нити. Подобно струнам гигантской кифары, они струились из чрева, изогнувшегося в форме рогов леса, заканчиваясь далеко в поле. Наши взгляды устремились в небо. Биплан сделал круг, уходя западнее, и стал возвращаться. Из левого нижнего крыла вырвался пучок света, подсвечивая место аэродрома, и луч заскользил по полю к посадочной полосе. Монотонный шум мотора, до этого работающий как часы, внезапно прервался на какой-то чих, взревел снова и окончательно стих, вместе с потухшей фарой. Стоявшая рядом со мной Лиза охнула. Самолёт падал прямо на нас. Вернее пытался планировать, но при свете луны и отблесков костров, нам казалось, что он вот-вот рухнет. Шасси в виде широких лыж на секунду коснулись снега, скользнули, вновь оторвались, будто не успели зацепиться и буквально через миг хвост биплана подпрыгнул, вздымая снежную пыль. Самолёт повернуло вбок, он проскочил между сигнальных костров, каким-то образом вновь вернулся на полосу и, натужно пытаясь остановиться, помчался на сближение с лесом. Когда всё закончилось, правое крыло летательного аппарата находилось на расстоянии ладони от массивного ствола берёзы. Ещё бы чуток и пиши пропало. Пропеллер раскололся на две половинки, стойка вот-вот оторвётся, контейнер на одном крыле раскрылся, и из него вылетело несколько туго набитых мешков, второй вообще оторвало. Самолётный винт врубился в ёлку, возле которой мы стояли, уже на последнем издыхании затухающей инерции. Фанерно-дюралевая махина остановилась чудом, благодаря тому, что катилась под горку и капотировала перед деревьями. Что там попало под лыжи, можно было рассмотреть только утром, но это что-то спасло нас. Протяни биплан ещё метр вперёд и случилось бы непоправимое. Бочка с топливом стояла как раз за ёлкой, куда клюнул нос самолёта. Может, и пронесло бы, а если нет?

- Аварийная посадка, - чуть слышно произнёс я, стряхивая с себя еловые иголки. - Эй! Летуны, живы?

В лётном шлеме услышать что-либо со стороны весьма проблематично, поэтому вместо ответа нам послышались переговоры пилота и летнаба.

- Вашу мать! Какой идиот наплёл, что здесь взлётка в полкилометра?

- Аронсон, кто же ещё. Едрить его через коромысло и пропеллер в жопу. Мляя, в голове оркестр играет. Ей богу, искры из глаз были. Ты как там? Давай выбираться. Где эти чёртовы партизаны?

Понятно, что встретили мы их не на ура, но горе людей объединяет. Биплан кое-как обложили лапником со стороны поля, однако этого было явно недостаточно. Самолёты противника в этих местах не летали, но кто знает, как оно повернётся завтра? Поэтому со скандалом, как же без этого, в общее дело маскировки пошёл купол парашюта летнаба. Всё делалось при свете фонариков, и рассчитывать на качественную работу не приходилось, но справились, и как мне показалось, недурственно. Крылья скрывались под деревьями, а хвост был укутан белой материей. Перегоревший хворост засыпали снегом, и партизанский аэродром на время перестал существовать. Теперь настала очередь грузов. В вывалившихся мешках находилась взрывчатка. Тротиловые шашки были упакованы в ящиках по двадцать пять килограмм, составленные по три в ряд и зашитые в мешковину. Очень странная упаковка. По мне, так можно было обойтись и без ящиков. Ещё один баул вмещал в себе коробки с патронами для ТТ, в двух остальных, к сожалению находилась агитация. Руки бы оторвать тем умникам, которые отвечали за посылку. Где детонаторы? Где ручные гранаты? Где мины к миномётам? Или они там думают, что бумажка с надписью по-немецки, где сообщается, как будут кормить в плену, сыграет ключевую роль в борьбе с фашистами? Ладно, в нашем случае, как-нибудь обойдёмся. Но это же тенденция. Знать в другие места отправляют тоже самое. Так и порывалось высказать, что печатным словом сыт не будешь и перо не всегда можно приравнять к штыку, но окружающие меня люди, придерживались иной точки зрения. Боеприпасы для них были чем-то второстепенным, а вот боевой листок трёхнедельной давности, стал дороже всего на свете. Разобравшись с подарками, мы разделились. Савелий забрал с собой лётчиков, которым с утра придётся осмотреть поломки и уяснить, можно ли отремонтировать биплан, а я увёл с собой Лизу, миномётчиков и раненого Николая. Его состояние меня беспокоило больше всего. Сделав ему инъекцию тетралгина, я не мог не заметить, как у него поднялась температура. И это обстоятельство заставляло двигаться наш отряд в максимально возможном темпе.

Три последующих дня пролетели в заботах. Сломанный пропеллер мы пытались изготовить самостоятельно и даже достигли некоторого прогресса, но, к сожалению, никак не удавалось отбалансировать его с точностью до грамма. Стоило поставить одну крохотную свинцовую заклёпку, как при проверке появлялось биение. Всё же при длине три метра с гаком, любой недочёт или соструганный лишний миллиметр давал о себе знать. А после оковки края лопасти, вообще за голову можно было хвататься. Вскоре мне удалось проконсультироваться у специалистов, и я выяснил, что не из каждой заготовки может получиться полноценный воздушный винт. Старые мастера отдавали предпочтение брускам, выпиленным из той части ствола, которая ближе к коре. Вооружившись знаниями таких тонкостей, пропеллер был сварганен, проверен на примитивном стенде и покрашен. Его посмотрели все, кто хотел, после чего я втихаря заменил на изготовленный в заводских условиях. Второй деталью, над которой пришлось потрудиться, стал теплообменник. Повреждённый радиатор привёз Савелий Силантьевич на санях, сгрузил у меня во дворе и передал пожелания летунов: "Бьём челом. Уж если винт смастерили, то по плечу и такую малость сотворить". Куда ж деваться. Занесли его в сарай, хотели залить воду и пустить воздух (на герметичность проверить), да сразу оставили эту затею. Чинить было нечего. Многострадальные соты и до последней аварии подвергались беспощадной пайке, в результате чего, рабочей поверхности осталось процентов сорок, остальные латунные трубки бездушно заглушены. Не удивительно, что двигатель перегревался. Но если б только это. Вместо этиленгликолевой смеси была залита вода. Что происходит в мороз с таким "антифризом" лучше не говорить. Тут уж пришлось изворачиваться. Одно время я занимался корабельным оборудованием, и как-то раз довелось мне столкнуться с очень редким водяным холодильником, давно не выпускавшимся, который необходимо было реставрировать за очень короткий промежуток времени. Тогда мне здорово помогли в ремонтной мастерской порта. В принципе, те же самые трубки и когда я объяснил суть проблемы, мне собрали новый радиатор, даже лучше, чем когда-то был исходный. Его и предъявил Савелий на следующий день лётчикам, вместе с новыми грузовыми контейнерами. Те фанерные ящики, которые прилетели из-за линии фронта, никуда не годились, да и рассчитаны они были на эвакуацию четверых, а не пяти, как требовалось нам. Больше серьёзных поломок в самолёте вроде не было и в ночь с тринадцатого на четырнадцатое было решено отправлять транспорт восвояси. Оставалось только всё установить, недостающее залить и заправить воздухом баллоны для запуска двигателя. Но как потом выяснилось, стоило починить в одном месте, как сразу вылезала неисправность в другом. Только это меня не устраивало. Не для этого Лопухин тянул на себе Николая, а миномётчики переползали линию фронта, чтобы глупо разбился на аварийном самолёте. На биплане Р-5 стоял компрессор, но пилот как бы не питал на него надежды. Ресурс давно выработан, кольца масло не держат и это его последний полёт. Ещё недавно самолёт служил в учебных целях, и по большому счёту, тянул из последних сил, не смотря на все попытки курсантов угробить его окончательно. Как обстояли дела с техническим состоянием на самом деле, я только мог догадываться, хотя и без разборок понятно, прилетело то, что было под рукой. А как известно, хороших вещей под рукой быть не может априори, они либо крепко зажаты в ладонях, либо хранятся в надёжном месте. Так что пришлось мне соврать, о совершенно нелепом случае, в результате которого у меня завалялся очень похожий компрессор. Может и подойдёт, кто знает? И тут понеслось. Бывают люди хозяйственные ("усё до сэбэ"), а бывают наделённые природной хитростью (где вместо ответа на вопрос…), так вот, пилот называл себя Мыкола, а летнаб представился как Арон. И там, где один прошёл, другому, вроде делать нечего, но только не в данном случае. Один другого страховал, и если первый что-то упустил, второй подбирал. Лётчики почувствовали, что им не будет отказа и стали жаловаться. Со слов пилота, на аэродроме их заводили при помощи автостартера, по-другому даже не пробовали, а задерживаться у партизан они и не предполагали. Посадка и практически сразу взлёт, вот и полетели на не совсем исправной технике. Тем не менее, авиатор был уверен, что двигатель заведёт, вот только он в коровнике машинное масло узрел в большой канистре. Очень качественное, в этом он разбирается, только понять не может, зачем колхозникам такое добро? Вот бы его лётчикам отдать. Летнаб в свою очередь, вёл слезливые беседы о поломанной рации, перегоревшей лампочке, ужасных приборах, которые показывают всё, что угодно, кроме истинного значения и сетовал об ужасной несправедливости, так как их самолёт остался в ремонте, а лучших лётчиков полка пересадили на старое корыто. Суть всего сказанного умещалась в четырёх словах: нет правды на земле. Тоже мне открытие, правды нет и выше. Так что кроме как благодарного слушателя, во мне они больше никого не увидели, и все просьбы: "Вы же сможете достать, правда?" натыкались на предложение, посмотреть вокруг и показать склад или хотя бы магазин, где все их интересующие вещи лежат на полках.