Возгорится пламя - Афанасий Коптелов

— Был у меня в Тасеевском знакомый, некто Сильвин Михаил Александрович. Из ваших же социалистов. И тоже петербуржец. Не доводилось ли знать?

— Полагаю, это к обыску не относится?

— Да. Просто мне вспомнился приятный человек. По субботам играли в винт. И собеседник при наших полярно-противоположных взглядах был интересный. Его перевели куда-то сюда же.

Подполковник, обрадованно улыбнувшись, повертел перед глазами один из конвертов, нетерпеливо, как картежник карту из колоды, достал письмо.

— То самое?! — Товарищ прокурора распушил рукой бакенбарды. — Ну и слава богу! Теперь, мне думается, искать больше нечего. Не так ли? Книги дозволенные, рукописи, как вы сами убедились, серьезные экономические исследования.

Елизавета Васильевна в том же горшке принесла молоко, разлила в три стакана. Никитин пил медленно, причмокивая; Заусаев, не отрываясь, большими глотками. Подполковник раздраженно кашлянул и, отодвинув свой нетронутый стакан, уткнулся в письмо. И чем дальше он читал, тем ниже и разочарованнее опускались уголки его губ. Под конец он побарабанил пальцами по столу и подвинул письмо товарищу прокурора. Тот, прочитав, вздохнул:

— И в такую чертову непогоду мы ехали!.. — Спохватившись, поправился: — Ничего не поделаешь, долг службы!..

— Придется допросить лишь в качестве свидетеля. Не возражаете?

— Иного решения не вижу. А что касается протокола, то господин Ульянов, являясь юристом, напишет сам по всей форме. Так будет скорее.

Жандарм согласился; задав несколько вопросов Владимиру Ильичу, достал из портфеля бланк постановления и начал с нажимом выводить строку за строкой:

«…рассмотрев письмо, отобранное мною сего числа при обыске у административно-ссыльного Владимира Ильина Ульянова, и принимая во внимание, что таковое ничего предосудительного в политическом отношении в себе не содержит, а также и то, что при производстве сказанного обыска ничего преступного не обнаружено…»

Симон Афанасьевич едва усидел на стуле. Ему хотелось встать и спросить: «Как же так?! В свидетели Ульянова повернули!.. Чистеньким останется?.. Книжки сочиняет — это бог с ним, но он шантрапе прошения пишет! Неужели не знают?»

Владимир Ильич, стоя у конторки, писал так быстро, что возле строчек падала мелкая чернильная роса:

«На предложенные вопросы отвечаю, что взятое у меня письмо со штампом в г. Иркутске 20 ноября 1898 написано ко мне административным ссыльным по политическому делу Яковом Максимовичем Ляховским, который сослан был из Петербурга одновременно со мной и проживает в городе Верхоленском. Ближайшим предметом переписки служила смерть товарища Николая Евграфовича Федосеева; Ляховский писал мне о подробностях события и о постановке памятника на могиле покойного».

Уходя, подполковник по привычке опять пошарил глазами по углам.

«Чего теперь оглядывать?! — в душе упрекнул Симон Афанасьевич. — После драки, говорят, кулаками не машут…»

Товарищ прокурора, надевая фуражку, качнул головой в сторону Ульяновых:

— Извините… Долг службы.

Закрыв за ним дверь, Владимир Ильич порывисто вернулся в комнату, чтобы поблагодарить Елизавету Васильевну за находчивость. Но Надя уже успела обнять и поцеловать ее:

— Мамулечка, спасибо!

— И от меня тоже, — добавил Владимир. — Момент был удачным: жандарм умаялся с книгами, прокурор, видимо, еще раньше утомился. И ваш очень рискованный шаг оправдал себя. А могло все кончиться катастрофой!

Надежда, откинув плед, стала взбивать подушку на кровати мужа. Владимир остановил ее:

— Напрасно, Надюша. Мне уже не уснуть.

— И я тоже не смогу. — Она положила руку ему на плечо. — Не тревожься, Володя. Ты заметил, как жандарм был разочарован? «Ничего преступного не обнаружено». Не прибавят срока.

— Я не волнуюсь. Ты же видишь.

— Вижу, Володя. И чувствую.

— Правда, правда. Совсем не волнуюсь. Но… Черт их знает, что они могут еще предпринять? Ищейкам только бы зацепиться за нашу малейшую оплошность. Могут угнать на далекий север.

— А прокурор довольно странный.

— Да, да. Определенно не в своей роли. И кто бы мог подумать, что это тот самый эпикуреец, мировой судья, о котором рассказывал Сильвин, когда проезжал к новому месту ссылки. Помнишь? Игра в винт, тайменьи пироги, теплая горница… И вдруг он — прокурор. Парадоксально! Не встречал таких…

— И не хотел бы против такого выступать в суде со своей левой стороны?

— Конечно. Слабого противника опрокинуть не мудрено. А вот когда он эрудированный, изворотливый, хитрый и ловкий каналья… С таким нам предстоит борьба.

В окно уже заглядывал, как всегда в непогоду, ленивый и полусонный рассвет. На отпотевших стеклах слегка белела россыпь мелких капелек.

Во дворах горласто перекликались третьи петухи.

Глава девятая

1

Часто вспоминали Сильвина. Михаил Александрович теперь отбывал ссылку всего в сорока верстах от них, в селе Ермаковском, и каждую неделю присылал письма. В одном из них поделился радостью: ждет из Рязанской губернии невесту, Ольгу Александровну Папперек, учительницу прогимназии. Владимир Ильич заранее поздравил друга и, вспомнив свои мытарства, посоветовал: пусть невеста в Красноярске зайдет к губернатору и привезет для попа удостоверение личности своего бесправного жениха.

Надежда подсказала:

— Вот для Марьи Александровны попутчица!

— Правильно. От Рязани до Подольска — рукой подать. Могут заранее списаться и поехать сюда вместе. Хорошо. Очень хорошо. Во всяком случае, будет удобная оказия, — Анюта пришлет что-нибудь новенькое.

Сильвин ответил, что Ольга Александровна обязательно заедет в Подольск. Он писал так уверенно потому, что хорошо знал отзывчивую душу своей невесты, которой раньше рассказывал и теперь подчеркнул в письме: «Владимиру Ильичу Ульянову я многим обязан в своем духовном развитии».

И в Шушенском стали поджидать Марию Александровну. Купили кровать, постельное белье. Надя с матерью шили для нее стеганое одеяло.

Владимир снаряжался на охоту, и Елизавета Васильевна напутствовала его:

— Приноси больше чирков. У них перышки мелкие, мягкие. На подушку Марьи Александровне будут хороши.

2

Из книжных новинок теперь Ульяновых более всего волновал Бернштейн. В Германии уже разгорелся о нем спор. И даже из Якутии писали: читают Бернштейна! А в Минусинском округе все еще ни у кого нет этого «откровения».