Политическое животное - Александр Евгеньевич Христофоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вы не собираетесь танцевать здесь?» – написал я ей и добавил объявление о вечере танго. Не успел я сделать глоток, как раздался щелчок ответного сообщения.
«Я не танцую танго».
«Я тоже, занимаюсь боксом».
«Как интересно!» – Меня бросило в жар: она явно была настроена на общение.
«А еще на мотоцикле езжу». – Я почувствовал себя мальчишкой, который хвастает новой машинкой.
«У Вас мало фотографий, ничего и не понять. А почему Вы приглашаете меня на танго, если танцевать не умеете?»
«Рассчитываю, что Вы научите».
В ответ она объяснила, что тоже не умеет танцевать танго и специализируется на других танцах, на милонги (а именно так называются вечера танго) она не ходит и ходить не намерена.
Несколько часов мы проговорили о танцах, боксе, оружии, мотоциклах – отчего-то она с большим удовольствием расспрашивала меня обо всем подряд и внимательно вчитывалась в ту чушь, что я ей писал. Потом она заметила, что у меня день рождения, и на языке родины своих любимых танцев написала мне поздравление. Я открыл переводчик и попытался написать ответ, это ее изрядно развеселило, и в середине ночи мы все же попрощались. Я лежал рядом со своей девушкой и не мог уснуть от волнения, думая о непредсказуемости чувств и несвоевременных встречах в своей жизни.
Каждый вечер мы общались с ней в течение часа, двух, иногда – до середины ночи. Спустя несколько дней я признался, что был на мотоцикле в той аварии. Она сказала, что узнала меня еще тогда, на дороге, потому что не раз видела по телевизору. Вообще она была хорошо осведомлена о событиях политической и бизнес-жизни города, вероятно, это было связано с мужем, но уточнять такие моменты мне совсем не хотелось. Она была не-лучшего мнения о моей бывшей команде, а нынешние занятия представлялись ей вполне нормальным бизнесом посредника.
Так я и жил – утром разговоры со студенткой о ее самочувствии, новых рекомендациях врача, днем сумбурные встречи и передвижения, вечером – беседы о литературе, живописи, музыке, спорте и вообще обо всем, чего душа пожелает. Одна эта женщина заменила мне широчайший круг общения, который был у меня раньше – в эти дни мне было не с кем поговорить на подобные темы. Откровенного флирта в нашем общении не было, но всегда оставался какой-то подтекст, подчеркивающий ее привлекательность и мои достоинства. Я чувствовал, что начинаю жить ею, ждать ее слов и прохладнее относиться к студентке. Казалось, меня удерживает только чувство долга и нежность к будущим матери и ребенку, но, даже если б я был свободен, эта женщина все равно оставалась чужой.
К четвертому месяцу моя жена (мы так и не оформили отношения, но называл я ее именно так) значительно прибавила в весе, живот ее округлился, растянув змейку вокруг пупка в овал, а походка изменилась. Я уже был хорошо знаком с ее бабушкой, которая радовалась новым событиям в жизни внучки. Мое внимание занимали два дела: подготовка вновь снятой квартиры к появлению ребенка и лоббирование интересов столичной фирмы в поставке освещения. Все прочнее я укреплялся в желании уехать и какое-то время пожить на островах, к тому же многое о жизни там я узнавал от женщины, на долгое время ставшей мне лучшим собеседником. Я никак не мог решиться рассказать ей о скором появлении ребенка: я чувствовал, что в нашем общении оставалось место какой-то интриге. Наконец, я все же открыл ей, что через какое-то время стану отцом, и теперь, когда я рассказывал о четырехмесячном сроке, все выходило так, будто я что-то скрывал и вот, наконец, признаюсь. Мне показалось, она расстроилась, но ни я, ни она еще никак не определили свое друг к другу отношение, и я смел надеяться, что она ревновала.
Я много разглядывал ее фотографии с детьми и думал, что пропустил что-то в жизни или еще не сделал. Раньше я был убежден: мир кругом наполнен удивительными событиями, историями и важнейшими делами, в них я и погружался без остатка. И окружающие люди, которым казалось, что они живут скучно, всячески поддерживали такую мою уверенность.
Но теперь я понял: все то, что казалось мне когда-то важным, теперь не имеет для меня никакого значения, я вновь должен что-то менять.
Мы так и не встречались с того дня ранней весны, когда по ее милости я кувыркался по тротуару. Но эмоции накапливались и требовали выхода. Иногда мы это обсуждали, однако не были уверены, стоит ли вообще нам встречаться, и в то же время страстно этого желали.
С обстановкой новой квартиры все получалось как нельзя лучше – кухня, совмещенная с гостиной, две комнаты, свежий ремонт, новая мебель. Дом, выстроенный два года назад, одной стороной был обращен к морю, другой к историческому центру города. Рядом был парк, и здесь было комфортно жить семьей.
В делах по большей части я перестал участвовать лично – в основном на встречах бывал племянник, некоторая работа была в режиме пассивного дохода, и деньги шли в общую копилку, из которой каждый в конце недели получал долю.
Переговоры по тендеру на закупку освещения шли хорошо – помощник убедил вице-мэра в сотрудничестве с нами.
Он недолго колебался, но после заметной публикации в СМИ о принадлежности патентов нашей конторе склонялся в ее пользу, и шансы на «справедливое» голосование (когда из конверта извлекут бланк с нашим, конечно же, названием) повышались. В создании этой шумихи мне помогла журналистка, которая успела уже отрастить волосы ниже плеч: я с легким удивлением потянул их и, конечно, услышал знакомое «Ээээ-эй!». В этой истории ее не интересовали деньги или какая-то другая личная выгода, играл роль лишь профессиональный интерес: она хотела получить эксклюзивную информацию, и хотела получить ее первой – словом, нисколько не изменилась, а я