Пристрастие к смерти - Филлис Джеймс

— Откуда ты знаешь, что борьбы не было, Айвор?

— Если бы была, пресса и полиция не стали бы скрывать. Это было бы одним из самых убедительных свидетельств того, что произошло отнюдь не самоубийство. Ты же знаешь, как они обычно пишут: «Сэр Пол отчаянно боролся за жизнь. В комнате царил полный беспорядок». Твой отец убил себя сам, но это вовсе не означает, что полицейские не используют его смерть, чтобы всем досаждать.

— Предположим, я решу рассказать.

— Рассказать — что? Сообщить клички одиннадцати человек, чьих адресов и даже настоящих имен ты не знаешь? Дать адрес загородного дома, где они не найдут ничего инкриминирующего? Когда полицейский офицер ступит на порог явочной квартиры, ячейка будет уже давно распущена, переформирована и переброшена в другое место. Мы не дураки. Для предателей у нас есть своя процедура.

— Какая процедура? Бросите меня в Темзу? Перережете мне горло?

Она заметила удивление в его взгляде. Показалось ей или в нем действительно промелькнуло уважение? Однако сказал он лишь:

— Не будь смешной, — а затем, поднявшись с дивана, направился к выходу.

Но ей было необходимо кое-что у него спросить. Сначала она испугалась, и страх еще не прошел, но, наверное, пора было начать проявлять хоть какую-то храбрость.

— Айвор, — окликнула она его, — где ты был во вторник вечером? Прежде ты никогда не опаздывал на собрания ячейки, всегда приходил первым. Но в тот вечер явился только в десять минут десятого.

— Я был с Корой в книжном магазине, и в метро случился затор. Я ведь тогда же все объяснил. Не был я в церкви Святого Матфея и не перерезал горло твоему отцу, если ты это подразумеваешь. И до того как полиция вынуждена будет признать, что он покончил с собой, нам лучше не встречаться. Связаться со мной можно обычным способом.

— А как же полиция? Что, если они снова придут?

— Непременно придут. Держись нашего алиби и не старайся быть умной. Не надо ничего расписывать. Мы были здесь с шести вечера всю ночь. Ели грибной пирог, выпили бутылку рислинга. Единственное, что тебе нужно, — это помнить, что мы делали вечером в воскресенье, и перенести это на вечер вторника. Не думай, что ты оказываешь большую услугу мне, — защищать тебе нужно себя самое.

И, не прикоснувшись к ней, он ушел. Значит, вот как кончается любовь, устало подумала Сара, — лязгом железной двери и скрежетом спускающегося лифта, медленно уносящего возлюбленного из ее жизни.

Книга четвертая

Уловки и желания

1

Несмотря на название, «Черный лебедь» вел свое происхождение не от прибрежного паба, а от элегантной двухэтажной виллы, построенной на рубеже веков процветающим кенсингтонским художником, мечтавшим о загородном доме, где по выходным можно было бы наслаждаться деревенской тишиной и видом на реку. После его смерти она претерпела обычные превратности частного дома, слишком сырого и неудобно расположенного, чтобы стать для кого-то постоянным жильем, и слишком большого для того, чтобы служить местом отдыха по выходным. Лет двадцать она под другим названием функционировала как ресторан, который отнюдь не процветал, пока в 1980 году его не приобрел Жан-Поль Хиггинс. Он вернул дому старое имя, перестроил обеденный зал так, чтобы из его широких окон открывалась панорама реки и дальних заливных лугов, нанял шеф-поваром француза, официантами итальянцев, швейцаром англичанина и добился первого скромного упоминания в путеводителе «Где можно хорошо поесть?». Мать Хиггинса была француженкой, и он решил, что как ресторатору ему выгодно это подчеркнуть. Служащие и посетители называли его «месье Жан-Поль», и только управляющий банком, в котором обслуживался его счет, к великому огорчению ресторатора, упорно, с какой-то безудержной радостью всегда приветствовал его как мистера Хиггинса. Они поддерживали прекрасные отношения, и тому имелась вполне понятная причина: дела у мистера Хиггинса шли превосходно. В летнее время резервировать столик на обеденное или вечернее время нужно было по меньшей мере за три дня. Осенью и зимой место становилось менее людным, но еда и прием оставались великолепными. «Черный лебедь» находился достаточно близко к Лондону, чтобы привлекать множество постоянных посетителей из города, охотно проезжавших двадцать с чем-то миль, чтобы насладиться выдающимися достоинствами «Черного лебедя»: приятной обстановкой, уединением (столики здесь были расставлены на разумном расстоянии друг от друга), тихой музыкой (живой, никаких оглушающих звукозаписей), ненавязчивым обслуживанием и превосходной кухней.

Месье Жан-Поль был маленьким темноволосым мужчиной с печальными глазами и тонкой ниточкой усиков, которые придавали ему вид типичного театрального француза; впечатление усиливала манера речи. Хиггинс лично встретил Дэлглиша и Кейт на крыльце со спокойной любезностью, словно ничего приятнее визита полиции для него быть не могло. Тем не менее Дэлглиш отметил, что, несмотря на ранний час и тишину в доме, хозяин без промедления проводил их в свой личный кабинет, находившийся в глубине помещения. Хиггинс принадлежал к тем людям, которые опытом научены: даже если полицейские приходят в штатском и не открывают дверь ногой, они все равно полицейские. От Дэлглиша не ускользнул быстрый оценивающий взгляд, который он бросил на Кейт Мискин: изначальное удивление быстро сменилось умеренным одобрением. На Кейт были бежевые габардиновые слаксы и отличного покроя строгий жакет в клетку поверх кашемирового джемпера с воротом-хомутом; волосы заплетены на затылке в короткую толстую косу. «Интересно, как представлял себе Хиггинс женщину-детектива в штатском? — подумал Дэлглиш. — Как размалеванную гарпию в черном шелковом платье и тренче?»

Хозяин предложил освежительные напитки — сначала осторожно, в общей форме, потом более конкретно. Дэлглиш и Кейт согласились выпить кофе. Молодой официант в короткой белой тужурке принес его быстро, и кофе оказался превосходным. Когда Дэлглиш сделал первый глоток, Хиггинс тихонько вздохнул с облегчением, будто гость, теперь непоправимо скомпрометированный, отчасти утратил свою власть.

— Как вы наверняка знаете, мы расследуем смерть сэра Пола Бероуна, — сказал Дэлглиш. — Вы располагаете информацией, которая способна помочь нам заполнить некоторые пробелы в событиях, ей предшествовавших.

Жан-Поль картинно воздел руки и разразился многословной речью на французский манер:

— Смерть сэра Пола! Так ужасно! Так трагично! Я спрашиваю себя: куда катится мир, если в нем возможно подобное насилие? Но чем я могу вам помочь, коммандер? Он был убит в Лондоне, не здесь, слава Богу. Если, конечно, это действительно убийство. Ходят слухи, что сэр Пол сам… Но это тоже ужасно, возможно, еще ужаснее для его жены, чем убийство.

— Он приезжал сюда регулярно?

— Не регулярно, время от времени. Он, как известно, был человек занятой.

— Но леди Бероун, как я понимаю, бывала здесь чаще, обычно со своим кузеном?

— Восхитительная дама. Она обожает декор моего обеденного зала. Но конечно, не всегда уследишь, кто с кем ужинает. Наше внимание сосредоточено на еде и обслуживании. Мы ведь не репортеры отдела светской хроники, вы же понимаете.

— Однако, полагаю, вы можете вспомнить, ужинала ли она здесь со своим кузеном мистером Стивеном Лампартом на этой неделе во вторник, то есть всего три дня назад?

— Семнадцатого? Да, так и было. Их посадили за столик в двадцать минут девятого. У меня маленький пунктик — отмечать время, когда посетителя сажают за стол. Заказ был на восемь сорок пять, но они приехали чуть раньше. Может, месье хочет проверить по книге регистрации?

Он выдвинул ящик стола и достал книгу. Ясно, что ждал визита полицейских и держал вещественное доказательство наготове. Цифры напротив фамилии Лампарт были написаны четко, и не имелось никаких следов подчистки и исправлений.

— Когда был сделан заказ? — поинтересовался Дэлглиш.

— В то же утро. В половине одиннадцатого, кажется. Простите, точнее не припомню.

— Тогда им повезло, что у вас еще оказался свободный столик?

— Для давнего уважаемого клиента столик мы всегда найдем, но, разумеется, если зарезервировать его заранее, это упрощает дело. К тому же заказ был сделан не в самый последний момент, время оставалось.

— Как выглядели мистер Лампарт и леди Бероун, когда приехали?

Темные глаза укоризненно посмотрели на Дэлглиша в молчаливом протесте против столь бестактного вопроса.

— А как они могли выглядеть, коммандер? Голодными. — Но тут же, спохватившись, как бы ответ не показался невежливым, Хиггинс добавил: — Они выглядели как обычно. Дама — по обыкновению, любезна, исключительно дружелюбна. Они были довольны, что я смог посадить их за любимый столик, в углу у окна.