Здоровье и власть. Воспоминания «кремлевского врача» - Евгений Чазов

Тогда я не знал, почему нам надо встречаться втроем, почему именно с Чебриковым. Только потом я уяснил, что нужен был, во-первых, свидетель наших обсуждений состояния здоровья Андропова, во-вторых, человек, близкий к Андропову и Устинову, и в-третьих, человек, руководивший такой мощной системой, как КГБ, и имевший достаточно обширную информацию.

В это время в Кунцевскую больницу, где находился Андропов, для диспансеризации был госпитализирован Горбачев. Андропов, узнав об этом, попросил его зайти. Я предупредил Горбачева о тяжести состояния Андропова и плохом прогнозе заболевания. Он был вторым человеком в Политбюро, который знал, что дни Генерального секретаря сочтены. Как и Устинов, Горбачев, который в ЦК был ближе всех к Андропову, тяжело переживал сказанное.

В это время возникла новая сложная ситуация. В конце года должен был состояться неоднократно откладываемый Пленум ЦК и сессия Верховного Совета. Откладывать дальше было невозможно, так как страна должна была иметь бюджет на 1984 год. Андропов до последнего дня надеялся попасть на Пленум ЦК и на сессию Верховного Совета СССР. Он даже попросил, чтобы в новом здании ЦК, где он должен был выступать, трибуну установили не ниже стола президиума, как это предусмотрено архитекторами и где она находится сейчас, а рядом со столом, чтобы ему не надо было спускаться по ступенькам.

В чем-то повторялась история с Брежневым. В своей длительной врачебной практике я заметил, что у тяжелых, умирающих больных на какой-то стадии происходит определенный перелом в психике и они бессознательно начинают верить в благополучный исход. Так было и с Андроповым. Исчезли его мысли об инвалидности, уходе с поста лидера страны, он пытался работать, вызывал помощников, давал указания. Но болезнь не обманешь. При всем желании он не мог присутствовать на пленуме и сессии и обратился поэтому к участникам заседания с письменным посланием. О том, что он не верил в печальный конец и не думал об уходе, говорит и то, что он продолжал воплощать в жизнь свои намерения «укрепить руководство страны честными, прогрессивными, преданными делу партии» людьми. Надо было бы добавить, и «преданными Генеральному секретарю».

На декабрьском Пленуме ЦК, по представлению Андропова, в члены Политбюро были избраны Воротников и Соломенцев, кандидатом в члены Политбюро — Чебриков, секретарем ЦК — Лигачев. Кстати, в это же время вводится на важный пост члена Президиума Верховного Совета СССР Ельцин, работавший секретарем Свердловского обкома КПСС.

Декабрьский Пленум ЦК как бы подвел черту под «временем Андропова». Никто уже не сомневался в тяжести состояния Андропова, все ждали развязки и обсуждали, кто заменит его на посту лидера партии и государства.

9

По-прежнему мы встречались с Устиновым и обсуждали развитие событий, связанных с болезнью Андропова. После одной из встреч с Андроповым Устинов сказал, что тот видит своим преемником Горбачева. «Да и я считаю, что это правильный выбор. Нам нужен молодой, толковый руководитель, которого знает партия. А Горбачев пять лет как уже в Политбюро, его выдвигал Андропов, и он продолжит то, что начал Юрий Владимирович. Надо сделать все, чтобы этого добиться». Примерно так говорил нам с Чебриковым Устинов. Меня удивило только то, что через неделю или десять дней после этого разговора Устинов сказал мне: «Знаешь, надо Черненко ознакомить со всей ситуацией, и хотя он и знает в общем о прогнозе заболевания, но надо еще раз подчеркнуть, что в ближайшее время все может случиться». «Дмитрий Федорович, — заметил я, — опять всплывает кандидатура Черненко. Вы же знаете, как и все Политбюро, что он тяжелобольной человек и не может возглавлять партию и государство». «Да что ты, Евгений, — ответил на это Устинов. — Речь не идет о руководстве. Просто неудобно не сказать ему всей правды. Он все-таки формально второй человек в партии».

После тяжелого августовского заболевания Черненко я нередко вместе с профессором А. Чучалиным[105] бывал У него на даче. Он оставался тяжелобольным человеком и мог работать, только используя лекарственные средства и проводя ингаляцию кислородом. Хронический процесс в легких остановить было уже невозможно. В один из наших визитов я рассказал ему о состоянии Андропова. Черненко спокойно ответил, что, как и все члены Политбюро, знает о тяжести его состояния и возможном исходе болезни. Говорил он в это время уже с одышкой, и у меня было такое впечатление, что он вот-вот оборвет меня и скажет: «Что ты мне об Андропове говоришь, да я сам не менее, чем он, больной человек. Надо думать, как мне выходить из этого тяжелого состояния, что предпринимать». Мы неоднократно подчеркивали в этот период, что по состоянию здоровья ему работать с полной нагрузкой нельзя. Надо думать об изменении характера, объема и стиля работы. Но как это тяжело — расставаться с мыслью о политической карьере. Ради нее забывают о здоровье.

Во время наших последних встреч Устинов как-то спросил меня, знает ли о тяжелой болезни Черненко Тихонов. Это будет играть роль при обсуждении будущей кандидатуры Генерального секретаря ЦК КПСС. «Не только знает, — ответил я, — но и во время разговора на эту тему со мной, когда я сказал, что болезнь неизлечима и Черненко инвалид, выражал ему сочувствие и сожалел, что тот так рано вышел из строя».

В конце января 1984 года из-за нарастающей интоксикации у Андропова стали появляться периоды выпадения сознания. Стало ясно, что смерть может наступить в любой момент. Так и случилось. 9 февраля 1984 года Андропова не стало.

Смерть Андропова переживали по-разному. Не думаю, что в широких кругах это было воспринято с болью в сердце. Слишком короток был «век Андропова» как руководителя, чтобы народ до конца мог его оценить и поверить ему. Скорее, переживали из-за несбывшихся надежд. И ждали: что же будет? Придет, наконец, кто-то из молодых прогрессивных политических деятелей или принцип «старой иерархии» сохранится?

Я искренне оплакивал смерть Андропова. И не только с позиций человека, близко знавшего и дружившего ним. Я понимал, как, может быть, немногие, как много он мог сделать для страны и народа. Сделать страну еще сильнее, а главное, заставить ее встряхнуться, начать поиск новых подходов к развитию. Понимал и то, что среди руководителей нет ему равного по широте взглядов, знанию жизни, твердости в проведении своей политики и в то же время политической осмотрительности и дипломатической хитрости.

Наши беседы с Устиновым, его заверения, что мнение Андропова о фигуре Горбачева известно не только ему, позволяли мне предполагать, что именно он, и это было бы логично, придет на смену Андропову. На следующий день, хотя, возможно, это было и 11 февраля, к нам в спецполиклинику на Грановского заехал Устинов. Всегда общительный, веселый, разговорчивый, он при встрече со мной выглядел на этот раз смущенным и несколько подавленным.