Свиданий не будет - Фридрих Незнанский

Егор уже ждал его.

Он сумел разузнать, что Инга Новицкая взяла билет на Москву, сдала багаж, зарегистрировалась и уже перед самым вылетом была снята с рейса. Возник даже небольшой скандал, так как нужно было выудить из багажа ее чемодан, а все уже было загружено.

Особенно настаивал на изъятии багажа офицер ФСБ, фамилию и звание которого на всякий случай записала представительница компании, присутствовавшая при этом инциденте. Офицер предъявил удостоверение капитана Аршинова Александра Петровича. Второй эфэсбэшник был рядом с Ингой. Она вела себя спокойно, и создавалось впечатление, что снятие с рейса не вызвало у нее возражений. Можно было предположить, что Ингу пообещали куда-то отвезти по важному для нее делу.

Больше авиапредприниматели не смогли вспомнить и узнать ничего…

Турецкому Гордеев позвонил сразу, как только вышел из кабинета заместителя генерального.

Передал ему все, обсудил ситуацию.

– Все делаете правильно, – одобрил Турецкий. – Но обязательно подайте жалобу в облпрокуратуру и намекните, но очень прямо намекните им, что следующая жалоба пойдет в прокуратуру Генеральную. – Турецкий помедлил. – А все-таки, Юра, согласитесь, что вы неблагодарный поросенок!

– Почему? – вскинулся Гордеев.

– Да потому! Вначале покидаете бригаду Турецкого ради пышных адвокатских хлебов, но при первых же трудностях к кому бежите… точнее, кто к вам бежать должен?! Александр Борисович! Кто дает ценные советы? Не ваш новый начальник, «Таганский гном» Генрих Афанасьевич, а опять-таки Александр Борисович! Хоть цените мое к вам расположение, мое долготерпение…

– Ой, ценю! – так же полушутливо ответил Гордеев, но уже серьезно добавил: – Сдается мне, господин следователь по особо важным делам, что дело это о мнимой взятке Андреева скрывает дела как раз по вашу душу… Так что вы фиксируйте мои информации, фиксируйте. Пригодятся!

– Если бы, Гордеев, я был рядом, надрал бы тебе уши! – загремел в трубке голос Турецкого. – Ты что же, решил взяться за трудообеспечение «важняка»! – Александр Борисович сделал паузу и совсем другим, потеплевшим тоном произнес: – Держитесь, Юра!

Глава 34. ПОТОМОК ЦЕЛИТЕЛЕЙ ЭПОХИ ИВАНА ГРОЗНОГО

Есть трава кудреватая дягиль бе сердца, та трава добра от еретиков.

Пока Гордеев изучал особенности жизни воздушных ворот Усть-Басаргинской области, его новым друзьям в Булавинске тоже скучать не приходилось.

Баскакова, будто состязаясь с Пантелеевым в количестве своих негласных помощников, разыскала старого, уже на пенсии, надзирателя булавинского СИЗО. Этому самому Кондратию Парменовичу она помогла более десяти лет тому назад, когда на него попытались свалить вину за самоубийство в камере изолятора заключенного. Старый капо, сам некогда сидевший, Парменыч, конечно, не был положительным героем ни советского, ни постсоветского времени, но в том происшествии он не был виноват, и Баскакова, расследовавшая дело как следователь прокуратуры, немало попортила себе нервов, а начальству – крови, чтобы установить истину, которую скрывали по каким-то высшим причинам. А именно – самоубийца состоял в родстве с партийным начальством области, но если бы пришлось искать на его теле место для клейма, то у Парменыча таковое отыскалось бы наверняка, а вот у его якобы жертвы – навряд ли…

Парменыч свое обещание сдержал и получить весточку из камеры, где сидел Новицкий, сумел. И вот теперь то, что на специфическом языке завсегдатаев пенитенциарных заведений называется малява, лежало перед Баскаковой, вызывая у нее несколько вопросов.

На клочке бумаги, вероятно от сигареты, тончайшим почерком был нарисован прямоугольник, а в нем – два кружка с точками по центру и написано: "М".

Но как раз это было Ларисе Матвеевне почти понятно. Очевидно, кассета, отснятая Новицким, уже была передана в Москву.

Не было исключено, что два кружка обозначали: кассета у женщины.

Но далее следовали несколько строчек, разобрать смысл которых она не смогла, хотя с помощью сильной лупы аккуратно скопировала все буквы и сделала текст читаемым.

Но не прочитываемым.

Очевидно, это была тайнопись. Или фразы, переведенные на другой, неведомый Баскаковой язык. Она просидела над бумажкой несколько часов, но так ничего разгадать и не смогла. Пришлось отложить.

Больший успех принесла ей к этому моменту вчерашняя встреча с председателем местного общества филателистов Павлом Адольфовичем Бацвиновым. Хотя пока она еще только раздумывала, как этим успехом воспользоваться.

Скромную комнатку в Доме культуры горкома профсоюзов этот валторнист булавинской филармонии на пенсии давно уже превратил в клуб нужных встреч, которые далеко уходили от филателистических проблем.

Лариса познакомилась с ним давным-давно, когда ей понадобилось получить консультацию о марках в связи с ограблением квартиры секретаря сельского райкома, недалеко от Булавинска. Во время консультации Лариса быстро поняла, что у Бацвинова кроме марок есть еще одна страсть, но ради интересов дела она позволила уже тогда пожилому джентльмену расточать ей комплименты, что, правда, сильно замедляло получение ею необходимой информации.

С тех пор она время от времени встречалась с главой булавинских филателистов и ни разу не пожалела о потраченном времени. Ну а слушать сальности Лариса Матвеевна привыкла и от других, притом не получая ничего взамен.

На этот раз Павлу Адольфовичу был поставлен один вопрос: может ли православный священник быть безбородым, то есть, точнее, гладко выбритым?

И хотя трудно было предположить, что отставной валторнист принадлежит к какой-либо конфессии, кроме всемирной секты собирателей марок, однако вопрос его, как, впрочем, и никогда прежде, совсем не смутил, и он отважно ответил, что в православии бритый священник – нонсенс, вещь невозможная, такая же, как женщина-митрополит.

– А что, есть тенденции? – правда, следом за своим уверенным ответом, спросил он.

– Тенденций нет, но факт есть, – хмыкнула Баскакова. – Одна моя подруга уверяет, что на отпевании в Преображенском соборе видела на днях бритого священника.

– Ну и ну! Я, правда, Ларочка, на отпеваниях, как, впрочем, и на крестинах, не присутствовал, но могу предположить, что этот бритый священник эти самые ритуалы не производил.

Павел Адольфович задумался.

– Да, вы знаете, все эти метафизические дела от меня довольно далеко. Конечно, что-то я могу знать…

Чувствовалось, что старый селадон явно медлит.

– Если помните, в «Булавинских ведомостях» одно время активно печатали всякую рекламу специфическую – нетрадиционное лечение, экстрасенсы… Даже специальную страницу они ввели – «Седьмое чувство»…

Лариса Матвеевна пожала плечами:

– Я, увы, ко всему этому отношусь довольно скептически и никогда ничем таким не интересовалась… А вы что, считаете, что этот странный священник как-то связан с экстрасенсами?

– Ларочка, я не очень-то силен в Евангелии, но, кажется, там сказано: бойтесь лжепророков и лжехристов. В конце концов, что видела ваша, как вы ее назвали, подруга? Только священническое одеяние… Если она к тому же может отличить рясу от епитрахили, а клобук от тонзуры…

– Не уверена. – То есть Лариса была уверена, что с этим священником что-то не так, поскольку на самом-то деле он появлялся не в соборе, а в морге, когда забирали, а точнее сказать, выкрадывали оттуда тело Николаева. В морге он нужен был для того, чтобы создать впечатление… Не исключено, что у этого священника были вполне офицерские брюки…

Однако из того, что Павел Адольфович тянул разговор, он почувствовала: собиратель городских сплетен знает что-то не совсем обычное.

И тогда Лариса применила свое, по отношению к этому любителю женского общества, безотказное средство.

Она встала и начала прощаться.

– Ну что же, спасибо вам! Не буду больше занимать ваше время на пустяки. Мало ли что примерещилось моей подруге… До свидания, Павел Адольфович, может, загляну как-нибудь ближе к осени…

По лицу валторниста пробежала тень тоски, его полные, все еще выглядевшие упругими губы скривились в страдальческой гримасе.

– Эх, Ларочка, Ларочка! – вздохнул он. – Ведь мы знаем друг друга не один год и даже не пять лет. Это я бескорыстно готов проводить с вами время… вечность… Если помните, в один период даже добивался вашей руки… хотя тщетно, тщетно…

«Начинается, – подумала Баскакова, внутренне собираясь. – Теперь только вылавливай в этом словесном извержении то, что тебе может понадобиться…»

– Я ведь, Ларочка, прекрасно помню не только то, где вы служите сейчас, но и где служили прежде… – Музыкант всегда говорил не «работать», а «служить». – Конечно же ваша подруга ни при чем, что-то натворил этот господин в облачении священника…