Месть. Все включено - Ярослав Зуев

– Ну и как? Наскребли?

– А ты как думаешь? Кого в район, в ВЧК забрали, тех обратно не дождались. Только все улеглось…

– Жаба тут причем, чувак? – не выдержал Планшетов.

– Имей терпение, зема. Только все устаканилось, говорю, раз – опять младенец пропал. Председатель снова, значит, в район. Приехали оттуда уполномоченные ВЧК. Давай разбираться, что и как.

– Ну?

– А следов нет. Пропал ребеночек, с концами. Никто ничего не видел. Только хотели они зажиточных крестьян за жабры брать, когда прибегает в сельсовет молодуха одна, вся в соплях. «Дите!» – кричит, – «Дите мое пропало!». Ей в сельсовете: «Кто? Что?». А она как взвоет: «Жаба! Жаба!». И повалилась без памяти. Гвалт поднялся. Чекисты за наганы схватились. Ну, и бегом к ней домой. Прибегают – пустая хата. А дитя нет. Они давай по дому шуровать. Ничего. Все чисто. Пока комод не отодвинули. А под ним…

– Дыра, – догадался Протасов, бледнея.

– В точку, зема. Гребаная дырища, наподобие той, что мы с тобой в Пустоши видели.

– Когда?! – спросил Эдик.

– На крики мужики сбежались, продолжал Вовчик, игнорируя этот вопрос. С топорами и вилами. А из дыры, понимаешь, плач детский слышался. Мужики за лопаты и копать. Расчистили вход. Видят, туннель ведет под землю.

– Широкий?

– Вроде люка от БМП. Холодильник, конечно, не просунешь, зато и ребенка, и взрослого мужика – легко.

Пусть ваши мужички нарежут десяток хороших колков, чтобы изготовить факелы, – сказал председателю сельсовета старший из чекистов. На вид ему было около сорока. Пенсне на носу, тонкие черты лица и интеллигентные манеры выдавали в нем человека старого мира, того самого, который известная революционная песня тех лет предлагала разрушить до основания. Тем не менее, двое других, бывший балтийский матрос и рыжий, мрачного вида латыш с физиономией, щедро присыпанной веснушками, слушались чекиста в пенсне беспрекословно. На то были веские основания. В своей прошлой, дореволюционной жизни старший чекист служил офицером криминальной полиции, так что единственным имел опыт расследования всевозможных, запутанных и темных преступлений. Кроме того, старший чекист в Гражданскую лично натворил бесчисленное количество преступлений, командуя особым отделом у самого Ионы Якира,[68] за что сам председатель Реввоенсовета Республики товарищ Троцкий наградил его большим, как блюдце Орденом Боевого Красного Знамени. Этот редкий по тем временам орден, на зависть соратникам, и сейчас красовался на груди старшего чекиста. Крестьяне косились на него кто с ужасом, а кто с благоговением.

– Сделаем, – кивнул председатель, и отдал соответствующие распоряжения. Затем были сформированы две команды. Трое добровольцев из местных жителей и один чекист спустились в подземелье, в то время как большая группа землекопов должна была следовать сверху. Отряды собирались перестукиваться и перекрикиваться через землю. Не самая надежная связь, однако, до эры мобильных телефонов в те времена было чрезвычайно далеко. В последний момент кто-то предложил снабдить уходящую под землю группу веревкой, на тот случай, если у ходов окажутся разветвления. Это была разумная мысль, хоть впоследствии никому не пригодилась. Чекист-балтиец провел короткий инструктаж тех мужиков, которым надлежало дежурить у дыры, потихоньку, по мере продвижения группы вперед, вытравливая веревку. Один рывок означал внимание, два опасность, а три – немедленный подъем.

– Тогда, значит, тащите, как сумасшедшие, – сказал он. – Ясно?

Убедившись, что крестьяне усвоили эту нехитрую премудрость, чекист-балтиец намотал веревку на кисть левой руки, вытащил из кобуры «наган» и указательным пальцем отвел «собачку» ударника.

– Ну, пошли, – сказал бывший балтиец, жалея, что нельзя добавить «с Богом» и перекреститься, потому что такая вольность будет неправильной с точки зрения продвижения воинствующего атеизма среди крестьян.

Первыми в дыру спустились два крепких парня с факелами. Они были вооружены топорами. В середине шел чекист с «наганом». Колонну замыкал вооруженный двустволкой дед, Георгиевский кавалер, заработавший кресты под Порт-Артуром, во время войны с японцами.

Основная группа двигалась поверху и вначале, не то что перестукиваться, но и переговариваться оказалось несложно. Голоса из-под земли хоть и звучали глухо, но были слышны и понятны. Судя по всему, ход шел весьма близко от поверхности, может, метрах в полутора.

– Каковы размеры тоннеля? – кричал чекист сверху.

– Идем не горбясь, – отвечали ему из-под земли.

Подземный ход потихоньку расширялся, так что группа разведчиков передвигалась вперед без затруднений. О силе и размерах существ, прорывших катакомбы, к которым определение «нора» подходило, как слово машина к «Таври», никто ни сверху, ни снизу не задумывался. Почему-то не пришло в голову. Тоннель шел под легкий уклон. Его стены и пол были плотными и казались отполированными.

– На затвердевшее стекло похоже! – кричал бывший матрос-балтиец. – Или на клей высохший!

Идущие сверху старательно прислушивались к голосам разведчиков из-под земли, потому как ориентироваться приходилось только на звук. Верхним довелось шагать огородами – туннель огибал деревню по широкой дуге, следуя параллельно центральной улице, только значительно левее. Первая остановка случилась минут через пятнадцать.

– Эй! – крикнул матрос-балтиец. – Туннель раздваивается, мать его!

Встал вопрос – в каком направлении идти дальше? Чекист в пенсне ненадолго задумался, а потом поинтересовался у коллеги, направо или налево ведет боковой ход.

– Тот, что поуже, направо ответвляется! – голос бывшего балтийца звучал глухо, словно принадлежал существу из загробного мира. Старший чекист посмотрел в указанном направлении. Там в свете полуденного солнца, намного на отшибе, белела аккуратная мазанка, огороженная невысоким плетнем.

– Это, часом, не Кожушко дом? – уточнил он, вынимая старый, потрепанный блокнот.

– Точно, – закивали местные мужики, чуть не добавив «ваше высокоблагородие». Стереотипы – штука долгоживущая. – Кожушек, кого ж еще?

– Очень хорошо-с… – достав из нагрудного кармана видавшей виды кожаной куртки карандаш, чекист принялся делать в блокноте какие-то пометки. Заглянув ему через плечо, председатель поселкового совета обнаружил, что тот рисует нечто вроде карты. Обозначив вход в туннель крестиком, старший чекист провел прямую линию, а затем вторую, перпендикулярно ей. Вышла печатная буква «Г».

– Так-с, – протянул старший чекист, и поправил сползающее с носа пенсне. – А Кожушко потеряли младенца предпоследними. Очень хорошо-с.

– Точно так, – поддакнул председатель, машинально перейдя к старорежимным оборотам речи. – Верно-с.

– Это заговор, – вполголоса, ужасно растягивая гласные, добавил чекист-латыш, окинув сбившихся в кучу крестьян полным холодной ненависти взглядом. – Надо их всех расстрелять. Хотя бы каждого десятого…

– Это сделать никогда не поздно-с, – успокоил латыша старший чекист, а потом крикнул бывшему балтийцу, чтобы тот, оставив одного человека на перекрестке, исследовал уходящее направо ответвление.

– Долго шагать не придется, – добавил старший чекист, и его блюдцеподобный орден сверкнул на солнце.

– Понял, – отозвался из-под земли балтиец.

Однако, вместо ожидаемого продвижения группа разведчиков застряла у перекрестка. Те, что находились наверху, слышали невнятные голоса, было похоже, внизу что-то оживленно обсуждают.

– Что у тебя там?! – потерял терпение старший чекист. – Чего встали?!

– Никто у перекрестка оставаться не хочет, – доложил балтиец.

– А под ревтрибунал хотят?! – поинтересовался старший.

– Говорят, страшно…

– Одного расстрелять! – вмешался латыш, запуская нервные тонкие пальцы под ремни портупеи. – На месте.

– Уже пугал! – крикнул балтиец.

– Не пугать! Делать! – распорядился красный латыш.

В конце концов, у перекрестка оставили деда – Георгиевского кавалера. То ли он оказался храбрее остальных, то ли остальные решили, что терять деду в общем-то нечего.

Как и предполагал старший чекист, вскоре подземный ход пошел на подъем и начал сужаться, так что последние метры группа чекиста-балтийца вынуждена была проделать на четвереньках. А потом обе группы встретились. Люди балтийца выбрались из катакомб в старом чулане дома Кожушко. Горловина хода оказалась тщательно замаскирована грудами старого тряпья и какой-то рухлядью. Разбросав тряпки в разные стороны, бывший матрос-балтиец расчихался:

– Вот, б-дь, мотлох сраный! – возмущался он, сморкаясь в два пальца.

– Вот вам и ход, каким ребеночка утащили-с, – спокойно резюмировал старший чекист и поставил крестик в конце обозначающей ответвление линии. – Очень хорошо-с.