Генерал - Дмитрий Вересов

Только спустя несколько месяцев Стази узнала, что она немка с Васильевского острова.

– И ты молчала?! Как ты могла? – Стази целовала ледяную Катю, держала за руки, смотрела с восторгом и восхищением, но та молчала все так же отстраненно и равнодушно. Наутро Стази потребовала у Георгия, знавшего все и всех, выкладывать правду.

– Видишь ли, я не хотел тебе говорить, ибо бессмысленно, Катерина все равно ничего никогда не скажет. Насколько я знаю, ее выкинули из Питера как фольксдойч с опозданием, а не сразу после начала войны – поскольку она полукровка, по отцу русская, и фамилия у нее была русская…

– Когда? – пересохшими губами спросила Стази.

– Кажется, уже в сорок втором. Потом какие-то мытарства на севере, потом она оказалась в Пскове и уехала сюда, по-моему, с каким-то офицером из РОА, ну когда Власов туда приезжал. Это все, клянусь, ничего больше не знаю!

Ночью под мертвым светом луны, предвещавшим очередной налет и всегда заставлявший соседку по комнате закрываться одеялом с головой, Стази осторожно присела к ней на кровать.

– Катя, Катенька, – почти со слезами прошептала она. – Прости меня, что я спрашиваю, но мне надо знать, я жить без этого не могу, я четвертый год в огне, в горячке от незнания… Я уехала из Ленинграда в июле сорок первого, понимаешь? – Девушка не двигалась. – Скажи же мне, скажи, что с ним? Что там было? Я знаю, что было что-то такое, о чем невозможно рассказать, я чувствую, но ты говори, постарайся, мы же все здесь… искалеченные, мы должны помогать…

Катя рывком села на кровати, и глаза ее стали совсем мертвыми.

– Ничего не скажу. Никому. Никогда. Не проси, не мучай и не мучайся. Все равно не поймешь, как никто не поймет, кто не прожил. Мне с мертвыми легче, чем с вами, живыми, – неожиданно добавила она. – Но это ничего, потому что все мертвы. Почти все.

И Стази вдруг стало страшно, как в детстве, когда читала «Вия» или какие-нибудь истории о призраках. Она чувствовала, как тонкая струйка пота отвратительно медленно поползла по спине ледяной гадиной. И инстинктивно она схватилась за самое живое в этой истории:

– А тот офицер, с которым ты приехала сюда?!

– Его застрелил какой-то пьяный полковник на вокзале в Бранденбурге, – равнодушно ответила Катя. – Но он был не из Города.

– А Псков?

– Псков был столицей, там все было хорошо. Проспект Гитлера, например. Наша школа полевых медсестер.

– Наша… чья? – с запинкой уточнила Стази.

– РОА. Только власти вдруг взяли и решили не выдавать аттестаты окончившим курс. Иначе я не училась бы тут, я давно бы…

– Была на фронте против наших?

Катя окинула Стази спокойным взглядом, в котором светилось что-то уже не совсем человеческое.

– Я была бы с нашими. – И Стази уже не стала уточнять, кого имеет в виду под нашими наполовину немка, служившая в РОА. – И вдруг перед ней очутилась уже совсем не та молчавшая Катя. – Когда там в Пскове я увидела нашу армию, нашу… Впереди полковник, стройный, весь в белом, как архангел, и в руках – знамя трехцветное! По обе стороны от него – два офицера с саблями наголо, а сзади – рота, в образцовом порядке. Потом около этого знамени… Один старик, стоявший в толпе на тротуаре, как бросится, когда офицер со знаменем поравнялся с ним, подбежал, обнял его, как родного сына, расцеловал, а затем, плача, не стесняясь, упал на колени и припал губами к шелку: «Наконец я снова вижу наш родной русский флаг, – говорит, – я уж думал, что не доживу до такого счастливого дня!» И они всем отсалютовали. Это же последняя русская надежда – Власов! Только он может повернуть русскую армию против большевиков…

– Повернуть армию, дошедшую до Европы? Поздно, Катенька, слишком поздно.

И все же Стази суеверно приложила руку к груди, где висел подаренный Федором крест. Тогда, прошлым летом, после возвращения делегации Власова из Пскова, Жиленков[170], ездивший с генералом, привез три простых медных креста и рассказал историю, поразившую всех.

Однажды в редакцию местной псковской газеты, занимавшейся освещением визита Власова, пришел старик нищий и принес семьдесят с чем-то рублей – все, что имел, – и отдал эти деньги, а к ним в придачу три нательных креста, заявив, что он просит передать эти кресты русским добровольцам. «До тех пор, пока они будут честно служить своему народу, эти кресты будут оберегать их от пуль, потому что эти кресты – чудотворные», – сказал старик. Один крест взял себе сам Георгий Николаевич, второй выпросил у него Ромашкин – адъютант командующего, а третий оказался у Федора. Тот потом честно признался Стази, что, конечно, он обязан был отдать его первому достойному солдату, но страх за нее заставил его надеть этот крест ей на шею. «Надень ты, – суеверно молила она его, – надень, прошу! Ну что со мной может быть? Ну убьет осколком от бомбы – велика потеря? Я не боюсь. Но ты… ты – свет мой, ты – Россия, та Россия, которая была и которая так нам нужна…»

– Я солдат, девочка. Только солдат. И не поменяю тот крест, что надел на меня наш старый отец Нил из Воскресения на Дебре. – И Федор туго затянул узел гайтана.

Розовые кувшинки под лучами закатного солнца стали совсем багровыми. Впереди был еще ужин из вкусных домашних лепешек и лимонада, которыми кормили на вилле, а потом долгая обратная дорога на электричке, потом на метро до Фридрихштрассе, потом пешком, узкая комната и вечное ожидание звонка от Федора. Старенький служитель уже привычно постучится в дверь и глухим голоском попросит фройляйн Новинскую к телефону в приемную. А в трубке сухое горячее дыхание и всего несколько слов, произнесенных мальчишеским ртом. И можно еще успеть на последний поезд метро, ибо присылать машину Трухин считал неприличным и неправомерным.

– Стаська, Стаська, тебя Ремке зовет! – оторвал ее от ежедневных, ежечасных грез голос Георгия из сада.

Стази вошла в прохладную белую виллу, такую же уютную и чистую, как ее старенький хозяин. Привычным путем миновала гостиную и столовую и вошла в залитый медовым светом кабинет. Ремке любезно кивнул ей на положенную трубку. Стази на мгновенье замерла, и мысль о том, что Федор, конечно же, попал под налет и погиб или хуже того – смертельно ранен, и ее ищут, чтобы она успела… И, уже взяв трубку, она стала медленно оседать, когда знакомый голос прошептал:

– Срочно в лагерь, машина уже выехала. Гитлер убит.

Большое событие

Отрывок из мемуаров неизвестного автора: «Псков как один из центров Русского освободительного движения»

30 апреля во Псков неожиданно прибыл генерал Власов. До этого в течение длительного времени о генерале Власове ничего не было слышно – и вдруг генерал собственной персоной предстал перед псковичами! Встретиться с народом генерал Власов желал, без сомнения, уже давно. Но немецкие «покровители» препятствовали вождю освободительной борьбы русского народа против большевизма установить непосредственный контакт между ним и населением оккупированных областей. Возможно, что немцы опасались, что антибольшевистское движение Власова станет и антинемецким, если дать генералу Власову полную свободу действий. Разумеется, учитывая истинное отношение русского народа к немцам, их опасения не были безосновательны. Но теперь, видимо, настал момент, когда немцы решили рискнуть и проверить, каково же действительное отношение русского народа к генералу Власову и насколько принципы и положения РОД отвечают желаниям русских людей. Дескать, может быть, русский народ смотрит на генерала Власова как на немецкого ставленника и не пойдет за ним? Если подобного рода сомнения существовали, то, надо сказать, встречи генерала Власова с русским населением оккупированных областей не только эти сомнения разбили, но и доказали, что русский народ настолько решительно настроен следовать за генералом Власовым, что степень этой решительности даже таит в себе известную опасность для немцев.

Первая встреча генерала Власова с псковичами, в то же время его вообще первое выступление на русской земле перед русскими людьми состоялось в помещении Большого городского театра. Этот театр с момента оккупации города был приспособлен под солдатский театр, и никто из местных жителей не имел права входа в него, и только прибытие генерала Власова в Псков открыло двери этого театра для псковичей. Правда, в дальнейшем все шло по-старому.

Выступление генерала Власова было назначено, если мне не изменяет память, на 10 часов утра. Зал театра был способен вместить примерно около двух тысяч человек – и он был набит битком к часу начала торжественного собрания, так что не каждый желающий мог пройти в театр. Как гражданское население, так и военные допускались лишь по пригласительным билетам. Эти билеты были распределены по учреждениям и предприятиям города, а также среди крестьянского населения. Таким образом было достигнуто, что участниками собрания были представители всех без исключения слоев населения и даже военнопленные. В первых рядах сидело довольно большое число немецких офицеров. Сцена театра была украшена русскими трехцветными и красными немецкими флагами, транспарантами, зеленью. Власов вошел в зал в сопровождении целой свиты немецких офицеров. Словно по команде, все присутствующие в едином порыве поднялись со своих мест и бурными продолжительными аплодисментами приветствовали генерала.