По ту сторону вселенной - Александр Плонский

Казалось, что с тех пор, как ее послали на Гему, прошла эпоха и что Оультонский заповедник, доктор Нилс, концерт по глобовидению были вообще в какой-то другой, полузабытой жизни. Не верилось, что она уже на Мире.

Гемяне и орбитяне уступали в ее памяти «призракам». Если не считать Лоора, которого ей, похоже, все-таки не удалось переубедить, она общалась на Геме с единственным человеком во плоти — Корлисом. Его успели уже при ней ввести в систему коллективного мышления. Кей же в ее представлении был «призраком».

Корлис оставил впечатление человека со сложным, противоречивым характером, обидчивого и легко ранимого, мыслящего хотя и глубоко, но несколько ортодоксально. Он не мог простить Кею гибели Инты.

Джонамо невольно стала свидетельницей кульминационного момента этой драмы и переживала, что ничем не смогла помочь гордой и самоотверженной женщине, а лишь облегчила ей последние минуты музыкой.

Искаженное страданием лицо Инты показалось Джонамо знакомым. Не ее ли она видела перед тем, как потерять сознание во время последнего, перед отлетом на Утопию концерта? Гема стала как бы продолжением того странного и жуткого миража.

Джонамо легко приспособилась к коллективному мышлению. По существу, она отличалась от Кея в двух его ипостасях лишь тем, что ее тело было на Мире, а энергетическое поле на Геме. И переход в это необычное для человека состояние начался в тот миг, когда Борг промодулировал вакуумную волну концентратом ее мыслей.

Этот миг исчез из памяти. Сохранилось ощущение полнейшей беспомощности, подступающей к горлу тошноты. Впрочем, тогда оно быстро прошло, сменилось чувством полета. Расщепившееся надвое сознание перестало угнетать, сделалось для нее естественным.

Волновое кольцо обратной связи, связавшее две планеты, позволило Боргу подключить к коллективному мозгу «призраков» датчики, зондировавшие мозг Джонамо. Борг предусмотрел и период адаптации, необходимый, чтобы оградить ее психику от ударного избытка эмоций по возвращении на Мир. Руками, а вернее, манипуляторами меомедов старый ученый и после смерти заботился о ней.

Она много раз справлялась о Борге, но меомеды скрывали его кончину, переводя разговор на то, что ей готовят торжественную встречу и, как только Джонамо наберется сил, эта встреча состоится.

И вот спустя месяц раскрылись для нее двери мраморного мавзолея.

Весь Мир ждал этого дня. Загодя продумали церемонию встречи, как никогда торжественную.

В свое время с астродрома ее несли на руках. Сейчас этого казалось мало.

Решили везти героиню на лафете музейного орудия, из которого был сделан последний артиллерийский выстрел в последней войне.

Узнав об этом, Джонамо спросила Ктора:

— Милый, твой гонар здесь?

— Конечно.

— Тогда сбежим, ладно?

Гонар несся, взметая воздушной струей лепестки цветов, устилавших дорогу.

Впечатление было таким, словно их со всех сторон осыпают цветами. Джонамо не удержалась, всплакнула.

— Первый раз вижу тебя плачущей, — сказал Ктор.

— Это сейчас пройдет. Вот, уже все.

Дома Джонамо прежде всего прошла к инструменту, подняла крышку, тронула клавишу.

— Инта, Стром, Борг… Сколько потерь… — еле слышно проговорила она.

— Инта? Кто это? — удивился Ктор.

— Она могла бы стать моей подругой…

Джонамо взяла несколько аккордов, затем начала играть, однако через несколько минут оборвала музыку.

— Как странно… Это не мой рояль. Он звучит иначе. Ты не находишь?

— По-моему, дело не в рояле. Изменилась сама игра.

— Она стала лучше или хуже? — неуверенно улыбнулась Джонамо.

— Ни то и ни другое. Твоя игра стала качественно иной. Раньше в ее основе был звук. Он рождал в душе отклик. Но как следствие. Сейчас же я не слышал звуков, точнее, не замечал их. Я словно побывал с тобой на Геме. Ты вспоминала ее, играя. Верно?

— Это нельзя назвать воспоминаниями. Раньше я чувствовала себя частью Мира.

Сейчас я — часть Гемы. Она растворилась во мне. И я не вспоминаю ее, а постоянно вижу внутренним взором. Вероятно, так будет всегда.

— Кажется, на Геме ты провела лучшие дни жизни, — грустно заметил Ктор.

— Далеко не лучшие, — покачала головой Джонамо. — Но это был мой звездный час. И останется им, сколько бы я еще ни прожила. Ничего более значительного мне уже не совершить. И знаешь что, Ктор?

— Говори, я слушаю.

— Скоро состоится мой концерт.

— Его все ожидают с нетерпением.

— Это будет не просто концерт, а отчет перед людьми.

— Представляю, какой он вызовет резонанс.

— Но я имела в виду другое.

— Что же?

— Этот концерт будет последним.

— Ты шутишь? — поразился Ктор.

— В своем творчестве я достигла вершины, — твердо сказала Джонамо. — И она связана с Гемой. Большей вершины впереди нет. Идти вверх уже не смогу. А на одном уровне не удержишься, двинешься вниз. Как музыкант-исполнитель, я исчерпала себя. Повторяться не хочу. Нужно вовремя уйти, иначе можно из движителя превратиться в тормоз.

— Непостижимо! — воскликнул Ктор. — Я же только что слушал твою игру. Это же… — он не находил слов.

— Гема, милый. Я зациклилась на Геме, а у людей много важных задач и целей помимо нее. И отвлекать их…

— Но ты же не проживешь без музыки!

— Почему без музыки? Вспомни Тикета. Он пойдет дальше меня. Но кто мешает мне воспитывать новых Тикетов? Буду учить музыке. Музыка — одно из воплощений добра. И чем больше людей научатся не только воспринимать ее, но и творить, тем более активным, действенным станет добро. Так пусть же миллионы моих учеников продолжат начатое мною!

Эпилог

Сквозь пластохрусталь галереи виднелись скользящие по черному полю светлячки-звезды. В поляризованном свете звездная взвесь казалась одномерной, а небо плоским, словно тщательно, но неумело нарисованная декорация.

Впрочем, чтобы обратить на это внимание, надо было оглянуться или посмотреть вверх. Однако ни у кого из сотен людей, заполнивших трибуны, опоясывающие в несколько рядов кольцевую галерею, такого желания не возникало. Их взоры скрещивались в центре гигантского тора, где, отделенные от галереи прозрачной, также кольцевой, перегородкой, возвышались свечи звездных кораблей в «подсвечниках» пусковых ферм.

Большинство присутствовавших впервые оказались в космическом пространстве.

В иное время уже одно это переполнило бы их впечатлениями. Но сейчас впечатления не затрагивали сознания, ускользали от него как нечто мало существенное.

Никто даже не думал о том, что за тонким панцирем галереи господствует космический вакуум, что гравитация создается искусственно и что тысячи миль отделяют их от поверхности Мира, над которой с кажущейся неподвижностью «подвешен» гигантский тороидальный астродром — гиростабилизированная платформа с пусковыми установками в центральной части и галереей для зрителей по круговому периметру.

Космический лифт соединял это уникальное сооружение с его проекцией на поверхность планеты. Сегодня он доставил на орбитальный астродром около ста участников межзвездной экспедиции и в несколько раз больше провожавших — родственников и друзей.

Была бы техническая возможность — и число собравшихся здесь перевалило бы за миллиард…

Улетавшая на Гему армада была снаряжена по последнему слову науки, техники и технологии. Гюнт, возглавлявший экспедицию, невольно сравнивал звездолеты, сооруженные под руководством Игина, с «Зовом» и «Поиском».

Разве они с Крилом могли мечтать о таком великолепии!

Экипажи кораблей состояли не только из профессиональных астронавтов. На Гему отправлялись ученые многих специальностей: ботаники и океанологи, астропалеонтологи и физики, генетики и филологи… Во главе этого отряда был Оэл, признанный величайшим после Борга ученым Мира.

О каждом участнике экспедиции подробно рассказывали по глобовидению. Их знали в лицо. Повстречавшись, здоровались, как с добрыми знакомыми. И не оттого люди рвались на орбитальный астродром, что иначе не смогли бы наблюдать старт, — это было можно сделать в любой точке планеты. Нет, каждый считал за честь лично проводить звездных героев.

Командирами девяти кораблей были возмужавшие со времени первого чемпионата по скоростному спуску с орбиты Пет, Ли, Янш, Рикко и их товарищи. Опыт космического слалома пригодится на Геме во время разведывательных спусков на легких космопланах — ими оборудованы все звездолеты.

Командиром флагманского корабля, на котором летели Гюнт и Оэл, назначили малоизвестного астронавта Банга.

Впрочем, его не знали именно как астронавта. Вообще же, несмотря на молодость, он был фигурой исторической. Этот неунывающий крепыш в свое время стал победителем всемирного энергетического конкурса, подсказав специалистам идею «ловушки для Светоча».