Сладкий грех. Падение - Лина Мур

об этом. Они иногда спорили по этому поводу. Папа хотел, чтобы я никогда не видела жестокости, а мама, чтобы я была готова к ней. В итоге они оба просрали это дело, потому что я видела уже всё, а они ушли раньше, чем я могла бы осознать их слова.

Я выбрасываю весь мусор в урну рядом с залом, и мы идём к выходу.

— Мой отец, наоборот, всегда показывал мне, какие люди ублюдки и их нужно наказывать. Мама же требовала, чтобы он не травмировал мою психику. Но она не знала, что я уже был травмирован и видеть очередную жестокость для меня привычно. Я рано узнал, что люди дерьмо. Слишком рано или же слишком поздно. Наверное, поэтому я решил больше заниматься боксом и борьбой, чтобы суметь защитить себя, но я никогда не нападал первым. В моей голове всегда сидел страх, что отец заставит меня быть им. Он сделает всё, чтобы я был в его власти, как его преемник. Он не остановится, а только берёт передышку, чтобы придумать что-то ещё против меня.

— Он просто мудак, Слэйн. Мудак, от которого я бы на твоём месте отреклась и всё, — фыркаю я, забираясь в машину.

Слэйн садится рядом и заводит мотор.

— Тогда я предам семью. Всех, кого люблю.

— Любовь не предполагает подчинение, Слэйн. Любовь — добровольный выбор чувствовать к человеку такие эмоции. Любовью нельзя манипулировать. Это низко.

— А если это как наркотик и зависимость? Если спать невозможно, пока не получишь кого-то в подчинение?

— Ну, тогда следует пройти лечение. Нельзя заставлять человека делать то, что он не хочет. Это насилие. Это не лучше того же изнасилования. Это причиняет сильную боль и разрушает человека. И твой отец хочет разрушить тебя. Так отцы не поступают со своими детьми, хотя что я могу знать, моего, вообще, убили и я не знаю, что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас, — пожимаю плечами и бросаю на Слэйна быстрый взгляд.

— То есть ты не простишь человека, если он обманом заставил тебя быть с ним? Я имею в виду, ты не найдёшь прощения для человека, который хотел для тебя лучшего, по его мнению? Может быть, это было ошибочно, но плохого он точно тебе не желал.

— Смотря что он сделал. Если он поступил, как твой отец, то нет. Меня отворачивает это от людей и ещё больше заставляет думать, что они всё дерьмо, и им нельзя верить.

— А как же любовь? Ты же хочешь влюбиться, Энрика.

— Ну и что? Любовь любовью, а подчинение исключительно мужским желаниям категорично вызывает отвращение. Как так, вообще, можно? Человек настолько высоко ставит свои желание другой личности, что забывает — рядом с ним живой человек, и он причиняет ему боль. Хотя так поступают все, но всё же. Это правильно?

— В некоторых случаях, да. Когда человек совершает ошибки и ему требуется помощь, но он не хочет принимать её из-за своей гордости и упрямого характера.

— Эй, ты что, сейчас обо мне? — Возмущаюсь я.

— Именно, Энрика. Я всегда говорю и думаю о тебе.

— Так, Слэйн, я отказываюсь от помощи, потому что не имею на неё право. Я не приму деньги и что-то другое, потому что это называется проституцией. Я с тобой по собственному желанию и точка, — зло складываю руки на груди.

— А если я буду поступать, как мой отец? Если я буду другим?

— Это произойдёт уже после нашего расставания, так что меня это не касается. В моей памяти останешься ты таким, каким я тебя вижу сейчас. А ты что, решил взять ведение бизнеса отца на себя?

— Мне придётся это сделать когда-нибудь. Таковы правила. При передаче главенства в семье старшему ребёнку передаётся управление всеми бизнесами семьи. Это обычно случается после свадьбы или чуть позже, когда глава семьи решит отойти от дел и жить на дивиденды.

— Хорошо, что мы уже расстанемся. Не хочу смотреть, как ты низко упадёшь, — кривлюсь я.

— Для других это вознесение.

— Для меня это разрушение. Каждый должен иметь право выбирать тем, чем ему заниматься. Ты получаешь удовольствие, создавая программы, а не стравливая двух придурков, чтобы поставить деньги на то, кто выживет после мордобоя. Это отвратительно.

— У нас не только клубы, Энрика.

— Без разницы, — передёргиваю раздражённо плечами. — Это косвенное убийство. Ты хороший человек, Слэйн. Твой отец хочет тебя запачкать своими грехами, и они точно не будут приятными.

— На самом деле именно грех вызывает приятные эмоции.

— Воровать и убивать. Серьёзно? — Вскидываю шокировано брови.

— Секс вне брака тоже считается грехом. Похоть. Разврат. Гнев. Зависть. Чревоугодие. Унынье. Алчность. Гордыня. Скажешь, что не испытывала ни одного?

— По идее я изначально уже грешна. Все люди имеют первородный грех, так что неактуально. Я говорю про другое. Это грехи, которые можно исправить. А есть ведь смертные грехи. Убийство. Насилие. За это твой отец будет гореть в аду, — выплёвываю с ненавистью я.

— Ты уверена, что мы уже не в аду, Энрика? Разве всё это не похоже на чистилище? Посмотри, люди предают, обманывают, изменяют, убивают, воруют на каждом шагу. Они все живут в грехах.

— Тогда в чём суть рая? Где он? После смерти? Если так, то я готова сдохнуть прямо сейчас, — фыркаю я.

Слэйн странно ухмыляется и останавливает машину. Я озадаченно оглядываюсь. Мы стоим на мосту.

— Почему мы здесь? — Удивляюсь я.

— Смерть не так далеко, как ты думаешь, Энрика. Выходи из машины, — холод в голосе Слэйна парализует меня.

Глава 29

Я испуганно озираюсь по сторонам. По серой и грязной дороге, покрытой слякотью, проносятся машины, пока Слэйн ведёт меня к середине моста по такому же вязкому тротуару. Грязь и мокрый снег разлетаются от наших быстрых шагов в разные стороны, а тёмное небо играя серо-синими тонами надавливает над нами. Слэйн останавливается прямо по центру и отпускает мою руку.

— Зачем мы пришли сюда? — Сдавленным шёпотом спрашиваю его.

— Ты хотела увидеть смерть в лицо. Вот она, Энрика, — он спокойно показывает пальцем на тёмную воду под нами.

— Не понимаю, — хмурюсь я, а сердце рвётся из груди от высоты моста. Я не любительница высоты.

— Я видел больше дюжины самоубийц, которые прыгали с этого моста. Некоторые из них выплывали и понимали, что ещё хотят жить, но не справлялись с судорогами и тонули. Другие падали головой вниз или спиной, ломая позвонки и умирая моментально.

— И ты смотрел на это? — Ужасаюсь я. — Ты им не помог?

— Нет. Это был их выбор не мой. Некоторые из них умирали от неразделённой любви, от предательства своих мужей, от долгов, от совершённых преступлений. В газетах потом писали про них и про найденные тела.

— Но почему ты им не помог? Почему просто смотрел? Зачастую самоубийцам нужно плечо, на которое можно облокотиться, да и то ненадолго, — я в шоке перевожу взгляд на воду, а потом снова на Слэйна.

— А почему я должен был?

— Потому что ты человек. Потому что так поступают люди.

— Но люди дерьмо, — замечает Слэйн.

— Да… но ты ведь нет.

— Точно?

Я открываю рот и закрываю его. Уже не знаю. Смотреть на то, как умирают люди, страшно и чудовищно. Умирают по чьей-то воле, потому что они неосознанно идут порой на этот шаг. Они потеряны. Они не знают, что им делать дальше.

— Сейчас ты в смерти тоже не видишь угрозы? Не боишься её, Энрика? Не готова противостоять ей, а позволить другим решать за тебя? Насколько я помню, после больницы и жестокого избиения, после нескольких изнасилований, потери всей своей семьи, ты всё же боролась против смерти и выбрала выживание.

— Да, но при чём здесь это? — Непонимающе мотаю головой.

— Притом, что ты осуждаешь других людей, не зная их. Ты берёшься судить о людях, делая вывод