Отряд - Алексей Евтушенко

— Это наши союзники. Они, видите ли, подняли восстание против узурпатора Улстера Каты, и сейчас тут началось нечто вроде небольшой гражданской войны.

— А где остальные? — спросил Грапп.

— Остальные штурмуют арсенал — у ребят маловато оружия. А меня вот послали встретить вас.

— Так, — захотел поскрести подбородок Велга и чертыхнулся, наткнувшись рукой на забрало шлема. — Послушайте, капитан, может, снимем скафандры?

— Насколько я понимаю, нам предстоит драка? — осведомился Грапп.

В шлемах были включены внутренние и внешние микрофоны, так что все прекрасно слышали друг друга.

— Если вы не против помочь, — вежливо наклонил голову один из вейнов.

— Ну, раз уж наши товарищи ввязались в вашу войну, то и нам деваться некуда, — проворчал Грапп. — Я к тому, что если будем драться, то скафандры лучше не снимать — пулю они выдержат.

— Но ведь остальные без скафандров! — своенравно возразила Стана.

— Остальные меня не волнуют. Кстати, действительно, почему вы без скафандра? — строго посмотрел на Майера капитан.

— С нас их сняли, пока мы валялись в отключке, а куда потом дели — хрен его знает. Мы их не нашли. Да, впрочем, и не искали особо, честно сказать.

— Ладно, — вмешался Александр. — Я так понимаю, что времени у нас маловато Кто мне может внятно объяснить боевую задачу?

— Я, — шагнул вперед молодой вейн с широко посаженными зеленоватыми глазами на узком остром лице — Только давайте я расскажу по дороге — времени действительно совсем в обрез.

Сигнал!

Ослепительно оранжевая ракета взвилась над плоской крышей, зависла там, как бы раздумывая о своей дальнейшей судьбе, на пару секунд и, вспыхнув напоследок, погасла. И тотчас голубоватые разряды четырех импульсных излучателей с шипением и треском прошили воздух и вонзились в двери и окна арсенала.

Оперев ствол о подоконник, Хельмут Дитц сосредоточенно и хладнокровно, словно на стрельбище, всаживал голубые молнии в заранее намеченные окна-цели.

Из двух расстрелянных им окон уже рвалось наружу пламя — что-то там внутри горело охотно и бездымно. Рухнули прожженные по периметру двустворчатые двери, и Хельмут увидел, как с двух сторон, из устьев улиц, вливающихся в площадь перед арсеналом, двумя колоннами, рассыпаясь в цепь и стреляя на ходу, ринулись в атаку восставшие вейны.

Только один пулемет спецназовцев попытался огрызнуться на эту атаку из крайнего правого окна второго этажа, но тут же был замечен и уничтожен согласованным залпом излучателей.

А первые ряды штурмующих уже достигли стен, и Хельмут с одобрением наблюдал, как сначала полетели в окна первого этажа и открытый проем главного входа немногие имеющиеся у восставших гранаты, а затем, подсаживая и прикрывая друг друга, вейны полезли внутрь через окна и главный вход. Тут же внутри началась совершенно дикая и беспорядочная стрельба и раздались чьи-то истошные крики — дело, видимо, дошло до ближнего боя и рукопашной.

Хельмут слегка расслабил мышцы, машинально похлопал по нагрудному карману комбинезона в поисках сигарет и с сожалением опустил руку — курево кончилось еще на Пейане, и это, пожалуй, было одним из самых трудных испытаний, выпавших за последнее время отряду. Сварогам сия дурная привычка была неизвестна, и ничего даже отдаленно напоминающего табак они не выращивали и не производили.

Курящих вейнов он тоже пока не встречал. Что ж, в сотый, наверное, раз вздохнул про себя Дитц, придется потерпеть до Земли. Да, Земля…

Перекопанная вдоль и поперек траншеями и ходами сообщения, изрытая минами, снарядами и авиабомбами, выжженная, пахнущая сгоревшим порохом, опасным железом и разлагающейся человеческой плотью, а попросту — мертвечиной.

Родная земля, прогретая ласковым летним солнцем, щедро родящая, вся в рощах и лугах; земля, несущая на себе прекрасные города и великолепные дороги; надежная земля, над которой светится нежной голубизной бескрайнее небо с белоснежными островами облаков… Боже всемогущий, что он здесь делает? Здесь, опершись локтями о подоконник и баюкая в руках чужое смертоносное оружие, за непредставимые миллиарды километров от дома, опять нажимая на спусковой крючок и опять убивая!

Брось эти мысли, солдат. Дома — смерть, не забывай. И пусть война когда-нибудь кончится, но путь домой, как видишь, тоже лежит через смерть. Видимо, это судьба, и ничего тут нельзя поделать, кроме как контролировать то, что можно контролировать. В данном конкретном случае — вот эти шесть окон: три на первом этаже и три на втором, чтобы никто оттуда и носа не мог высунуть, потому что… Эге, а кто это там внизу руками машет, никак полковник? Точно, он. Что, уже всех врагов перебили? Быстро что-то, хотя стрельбы действительно уже не слыхать.

Он высунулся из окна и крикнул, направляя звук вниз ладонью:

— Как наши дела, господин полковник?!

Пожилой вейн повертел перевязанной головой в поисках источника звука, заметил Дитца и призывно махнул рукой — сюда, мол. После чего повернулся и поспешно скрылся в здании арсенала.

Выждав еще несколько секунд, обер-лейтенант подхватил тяжелый излучатель и спустился вниз.

Здесь, у выхода, уже собрались Карсс, Стихарь и Слерр.

— Ну что, — небрежно предложил второй пилот, — пошли глянем на плоды нашего труда? — И он, вскинув излучатель на плечо, первым шагнул на открытое пространство.

— Пого… — хотел остановить его Дитц и не успел — со стороны арсенала грянул одинокий выстрел.

Слерр качнулся назад; брызги крови веером полетели от его головы, излучатель соскользнул с плеча, и пилот Имперского крейсера «Невредимый» молча упал навзничь.

И тут же, опустошая разрядник, от живота открыл огонь Валерка Стихарь, целясь куда-то вверх. Он стоял ближе всех к выходу и заметил, откуда стреляли. Мелькнуло в воздухе и с глухим стуком ударилось о тротуар тело в пятнистом комбинезоне.

— Готов, — констатировал Валерка, опуская оружие. — И тот готов, и этот готов. Эх, Слерр… И чего полез, дурак? Без прикрытия…

От арсенала к ним уже бежали полковник с перевязанной головой и высокий командир штурмовой группы.

— Как же эго?.. — растерянно произнес Карсс и осекся — он уже понемногу начал привыкать к смерти.

Глава 8

Бывший Временный Правитель Нового Даррена капитан Улстер Ката никогда бы не стал тем, кем он был, если бы не умел в любое время быть готовым к любым же неожиданностям, а также к тому, что неожиданности эти гораздо чаще носят характер крайне неприятный и опасный для здоровья и жизни, нежели наоборот. И даже возраставшее в нем с каждым днем и ночью безумие не могло, к сожалению, превратить Кату в какого-нибудь мычащего и пускающего попеременно и вместе сопли и слюни дебила, а превращало его в малопредсказуемого, подчиненного только собственной полубезумной, но при этом абсолютно железной логике убийцу.