Высокие башни - Томас Костейн

Фелисите перестала вести себя как взрослая и посмотрела на Шарля как ребенок, увидевший опасность и готовый разрыдаться.

— Мсье Шарль, я его боюсь! Он очень опасный человек! Барон казался не испуганным, а раздраженным ее словами.

— Ты считаешь, что он обнаружил в моем прошлом какой-то секрет и может им воспользоваться? Могу тебя уверить — моя совесть чиста. Мне он не помешает нормально спать. Пусть мсье Бенуа не делится с нами своим секретом. — Он взглянул на письмо, лежащее поверх остальных. — Ты просматривала письма?

Девушка кивнула головой.

— Да. Тут нет ничего спешного, я могу ими заняться.

— Отлично! Мне не очень хочется с ними возиться, и я с удовольствием передам это дело тебе.

Вдруг ему в голову пришла важная мысль:

— Днем ты увидишь Филиппа. Так вот, скажи ему, что есть война или нет, но мне нужно расширить склады в районе залива. Не забудь об этом, малышка.

Забыть подобное поручение?! Фелисите тихо посмеялась. Девушка была счастлива, когда у нее появилась реальная причина повидать Филиппа, и не нужно было выдумывать для этого поводы.

Фелисите встала из-за стола и поправила кринолин. Он давно вошел в моду во Франции, но только сейчас эта мода достигла колонии. Когда девушка попросила разрешить ей носить кринолин, это означало, что детство закончилось.

— Как только я закончу заниматься письмами, я сразу пойду к Филиппу, — сказала Фелисите.

Сбоку мастерской Рене Фезере, оружейника и златокуз-неца, был узкий проход, над которым висела доска, занимавшая пространство между двумя рядами домов. На ней было написано: «Филипп Жирар». Фелисите пожаловала сюда в сопровождении служанки по имени Лиза. У девушки колотилось сердце, и так было всегда, когда она собиралась повидать Филиппа, в особенности с тех пор, как он сильно вырос и превратился в юношу, организовавшего собственное дело в Монреале.

Дела у Филиппа шли хорошо. Они не могли идти плохо, потому что барон был его негласным партнером и постоянно напоминал ему с помощью Фелисите, что следует все время трудиться. Фелисите следила за тем, как работает Филипп, даже покупала бухгалтерские книги и делала там первые записи своим аккуратным почерком. Филипп полагался на нее во всем, но одежду выбирал себе сам — должность предпринимателя ко многому обязывала. Это оставалось секретом Филиппа и портного. Но когда он надел костюм в первый раз, он нашел причину посетить дом ле Мойнов, чтобы Фелисите могла увидеть его во всем блеске. Сюртук был синего цвета и хорошо сшит. В фалды была вшита клеенка, чтобы они топорщились согласно фасону. По совету портного он завязал модным узлом на шее платок из льна. Такой галстук вошел в моду с тех пор, как во время битвы за Стайнкирк французы подверглись внезапной атаке, и офицерам пришлось одеваться в спешке, чтобы вступить в битву. Филипп закатывал чулки выше колен, прикрывая расстояние между чулками и короткими панталонами. Все было выдержано строго по моде, но кое в чем он допустил ошибку. У Фелисите сжалось сердце, когда она увидела, что портной придумал с пуговицами.

Девушка пыталась пощадить чувства молодого человека, но ее выдало выражение лица. Филипп перестал гордо вышагивать перед ней и, нахмурившись, взглянул на девушку.

— Что у меня не в порядке? — спросил он. — Сюртук?

— Нет, нет, Филипп. Сюртук у тебя отличный. Он прекрасно на тебе сидит.

— Тогда значит жилет?

— Нет, он тоже красивый, длинный и с прекрасным рисунком.

— Панталоны?

— С ними тоже все в порядке, — девушка очень боялась его обидеть. — Дама не должна об этом говорить, но ты чудесно выглядишь в панталонах.

— Но в чем же тогда дело? — расстроился Филипп. — Я понимаю, что сделал какую-то ошибку, а ты мне должна помочь и обо всем сказать.

— Клянусь, все нормально. Вот только… слишком много пуговиц. Но что из этого? Это неважно.

— Значит, вот в чем дело! — Филипп с недовольством взглянул на свой сюртук. — Теперь, когда ты сказала об этом, я и сам вижу, что их слишком много. — Он сильно покраснел и выглядел несчастным. — Теперь я понимаю, что у меня дурной вкус.

У Фелисите сжалось сердце. «Я его обидела, и он будет от этого страдать, — решила она, но потом подумала: — Лучше, если я сама скажу ему об этом, прежде чем над ним станут насмехаться. От такого шока он действительно не оправится».

Она потрогала лацкан сюртука и сделала вид, что серьезно задумалась.

— Так, дай мне подумать. У тебя на сюртуке четырнадцать пуговиц. Возможно, лучше, если их станет… ну, восемь, а остальные срезать. К счастью, это можно спокойно сделать, не нарушив фасона. На карманах мы оставим по три пуговицы, вместо пяти.

Про себя девушка думала: «У этого негодяя портного нет никакого вкуса. Что он натворил с моим бедным Филиппом!»

— Повернись. Мы еще срежем несколько пуговиц с фалд, и тогда ты станешь выглядеть как настоящий лорд, а костюм будет напоминать творения талантливых парижских портных!

Ей не удалось обмануть Филиппа, и он понимал, как многому еще ему нужно учиться.

Фелисите вспоминала об этом случае, когда, повернув в проход, прошла под вывеской. Девушка подумала: «Филипп быстро все усваивает и до многих вещей доходит сам. У него чудесные манеры, как у мсье Шарля».

Переулок заканчивался небольшим двориком с деревянным строением в два этажа. Здесь Филипп жил и занимался своим плотницким делом. На нижнем этаже находились склад и мастерская, а на втором этаже в виде мансарды он жил.

Как только открылась дверь, приятно запахло деревом и свежими стружками. Филипп был в конце мастерской. Он деловито забивал гвозди в остов, который потом превратился в подставку для кувшинов с элем в подвалах таверны. Слева от дверей находилась высокая куча всякого барахла, которое накопил старик Киркинхед. Он оставил все Филиппу, заявив в завещании, что когда-нибудь, использовав эти вещи, юноша станет богатым. Пока что коллекция занимала полезное пространство, и Фелисите много раз убеждала Филиппа выбросить этот хлам.

Кто-то рядом рылся в этой куче, потому что раздался треск, и «холм» опасно наклонился, подняв в воздух клуб пыли. Через мгновение над кучей появилась странная голова с шапкой грязных волос. Глаза у парня были разного размера, более крупный глаз не двигался и отливал стеклом. Это был Поликарп Бонне — подмастерье, помогавший Филиппу.

— Он не обратил на девушку ни малейшего внимания и не сводил взгляда с Филиппа, который прервал работу и пошел девушке навстречу. Тощий Карп заговорил странным голосом, едва выговаривая слова:

— Мастер, вы мною довольны, так?

— Я плачу тебе не зато, что ты ковыряешься в куче хлама. Я говорил тебе много раз!