Лось 1-1 (СИ) - Алексей Анатольевич Федорочев

— Служу империи! — отозвались шеф с Максом, и я за ними, чуть замешкавшись.

С места окна нас вывезли первым же самолетом. Командование просто побоялось оставить героев вечера с толпами восторженных военных — споить нас попытались на первой же минуте, причем тот самый генерал, положивший глаз на моих Заек, суетился в первых рядах. Насчет выпивки, да и жратвы, у нас была строжайшая инструкция — ничего не пить и не есть из чужих рук, так что команда на погрузку подоспела вовремя: еще немного, и обиды офицеров от отказов разделить с ними пойло переросли бы в скандал, доказывая, что от любви до ненависти всего один шаг. На борту, само собой, мы оторвались, последовательно опустошив запасы Кудымова, Угорина и пилотов, встретив посадку старым-добрым «Ой, мороз-мороз!»

А на следующий день с самого утра пило и пело все КБ. Еще бы! Такой прорыв! Организованная пьянка по размаху грозила перерасти во всеобщий запой, но положение спасла Катерина, пришедшая отпраздновать вместе со всеми, несмотря на лезущее на нос пузо:

— Ой, кажется, началось! — произнесла она, вызвав среди нас немалый переполох — наследник Воронина решил, что самое время ему появиться на свет.

Никогда еще в местную больницу роженицу не сопровождало столько народу, но врачам не привыкать: приняли и помогли. Роды затянулись на весь оставшийся день, сбив с нас хмель, но в итоге поздно вечером мы подняли рюмки за здоровье нового человечка Олега Ивановича Воронина, его матери и, конечно же, за здоровье переволновавшегося новоиспеченного отца.

В общагу я заходил уже значительно позже полуночи — мы с Угориным довели до дома невменяемого шефа, еще и спать его уложили. Проходя по полутемному коридору мимо закрытых дверей, услышал тихие всхлипы из комнаты номер восемь, а эмофоне из-за дверей тянуло такой тоской, что пришлось снизить восприятие. Пробежался по памяти, услужливо подсказавшей — Зарябина. С залетевшей девчонкой долго решали и в итоге вынесли вердикт: аборт. В сложившейся ситуации я понимал руководство — в программу было вбухано немало средств, одно обучение влетало в копеечку, и я сам бесился и получил уже немало выговоров из-за неосмотрительности лейтенанта. Но с другой стороны… Лизу было откровенно жаль. В прошлой жизни у меня самого кроме приемной дочери собственных детей не было. Да, я любил Аню, как свою, удочерив в сопливом возрасте. Да, я ее вырастил. Да, она называла меня папой. Но все же нам с женой хотелось и общего ребенка, а бог не дал. Поэтому отношение к насильственному прерыванию беременности у меня сложилось скорее отрицательное. Я не отказывал женщинам в праве самим решать, но при этом знал, что Лиза согласилась на аборт лишь под давлением обстоятельств и начальства.

Уже у себя поделился мыслями с Зайками, но поддержки не нашел:

— Дура! — готовясь ко сну, вынесла однозначный приговор Тушка, — Набитая дура! С нас столько подписок взяли перед программой, столько мурыжили и угрожали! Подождала бы пару лет, но ей же захотелось всего и сразу! Так ей и надо!

— А вы хоть предохраняетесь? — спросил у своих подружек. Потому что я-то по их настоянию возню с резинками прекратил несколько месяцев назад.

— Конечно! — заверили меня Зайки, — Еще чего не хватало — из-за залета лишиться такого шанса! Вот пойдут победы, пойдут звания и награды, тогда можно и о маленьком подумать. А сейчас — ни-ни! — закончила Наталья.

Позиция ясна. Двадцатилетние Зайки, только-только вкусившие славы и признания, обременять себя детьми не хотели. Что мало соответствовало Лизиному положению — потерявшая при окне всю семью лейтенант являлась сиротой, у нее только бабушка по отцовской линии где-то существовала, остальных сожрали твари. И ей сейчас очень требовалась поддержка. Любая. Но лучше всего — виновника ее состояния.

Повозившись между засопевшими девушками, признал бессоннице поражение — я слишком долго шел к сегодняшнему дню, чтобы теперь спокойно спать. Выбрался из кровати, подошел к окну и вдруг заметил слабый огонек в доме напротив — Угорин тоже не спал. Наплевав на все приличия, поперся к Алексею Игоревичу выяснять отношения. Два ночи — самое время!

— Выпьешь со мной? — встретил меня изрядно поддатый капитан, явно уже добавивший с нашего прощания и ничуть не удивившийся позднему визиту.

— А тебе не хватит?

— Когда Димыч пригрозил жениться на Катьке и каждый год заделывать по ребенку, я думал он шутит, — не к месту ответил бывший особист, — А он кремень! Слово дал — слово сдержал!

— Шеф словами не разбрасывается. На моей памяти ни разу не отступился. Даже со мной или с тобой.

— Это да… — согласился Угорин, — Он ведь так и не смирился с гибелью Олега. А теперь на свет появился новый Олег. Я крестным отцом стану, представляешь?

— Хорошее дело.

— Еще и Аленку с Машей обещался настрогать, — капитан заплакал пьяными слезами, размазывая их по лицу вместе с грязью, прилипшей к его протезу, — Я Машу знаешь, как любил?.. Маруська на последнем месяце была, нам с ней тоже сына обещали…

— Говорят, безгрешные души к нам возвращаются, — неловко попытался я его утешить, разливая коньяк по стаканам.

— Кто говорит? — вскинулся Угорин, — Попы⁈ Верь им больше!

— Возвращаются. Поверь человеку, вернувшемуся с того света.

— Да⁈ — вцепился в меня здоровой рукой капитан, — Но как я их узнаю⁈

— Твой ребенок. От Лизы. Да-да, не отрицай! — оборвал я его попытки возразить. Тем более, что в эмпатии отчетливо повеяло виной, — Твой ребенок вернулся. Но если ты не вмешаешься, послезавтра, нет, — я посмотрел на часы, — уже завтра его убьют. Он, конечно, все равно вернется, но вот к тебе ли?..

— А что я могу сделать? — еще пуще расплакался Угорин, — Я ей не нужен!

— Итицкая сила! Алексей Игоревич, вот кто из нас дурак, а? — возмутился я, — Девка на залет рискнула, зная, чем ей это грозит, а ты? Голову в жопу и в кусты?

— Я Машу любил, — попытался отнекаться капитан. Но я-то помнил это вырвавшееся «Я ей не нужен!»

— Любил. Любишь. И будешь любить. Но разве она хотела, чтобы ты всю жизнь страдал? Она послала тебе новую жизнь, а ты ее предаешь! Твоего сына!

— А если девочка? — севшим голосом спросил Алексей Игоревич.

— Души бесполы, — удачно вывернулся я, — Девочка, мальчик! Какая разница⁈

— Но как я смогу?.. — еще тише засипел капитан.

— Воронин не впишется за ребенка Зарябиной. Она ему никто. Но за твоего ребенка… Да и мой голос сейчас, пока эйфория от победы не схлынула, значит немало. Программа рассчитана не на один год, выйдет