Я никогда и нигде не умру - Этти Хиллесум

Пятница [2 октября 1942], утро. В постели. Надо рискнуть признаться себе в том, что я сейчас не вполне честна с самой собой. Этот урок, Господи, я должна буду еще выучить, и он будет самым трудным: принять не те страдания, что я сама выбрала, а те, которые на меня возложил ты.

В последние дни мне требуется много слов, чтобы убедить себя и других в том, что мне надо уехать и что мой желудок не стоит разговоров о нем. Наверное, он действительно не стоит этого, но когда необходимо приводить столько веских доводов, — что-то не так. Что-то и правда не так. А теперь надо громко самой себе сказать: «Ну да, но ведь сейчас каждый какое-то время чувствует и головокружение, и слабость. А когда это проходит, то это проходит, и ты продолжаешь жить дальше, будто ничего и не было».

Мне кажется, протяни я лишь руку, и вся Европа вместе с Россией — в моей горсти. Все стало для меня таким маленьким, обозримым, знакомым, помещающимся в одной руке. Даже здесь, в постели, все кажется мне таким близким. Держи это крепко, хоть и лежишь и должна будешь смирно, неподвижно лежать всю неделю. По-прежнему трудно смириться с мыслью, что надо оставаться в постели.

Господи, обещаю тебе, я буду изо всех своих лучших сил жить на любом месте, где ты будешь меня удерживать, но я так хотела бы в среду отправиться туда, пусть только на две недели. Да, я знаю, это рискованно: в лагере все больше СС, и вокруг все больше колючей проволоки, положение обостряется; может, через две недели мы не сможем больше выйти наружу, такое возможно. Мог бы ты взять этот риск на себя?

Мой доктор ведь не сказал, что я должна стеречь постель. Он был удивлен, что я еще не вернулась в Вестерборк. Но какое мне дело до доктора? Если сотни врачей мира признают меня абсолютно здоровой, а внутренний голос скажет мне, что я не должна идти, вот тогда идти не надо. Я подожду, может, ты подашь мне какой-то знак, Господи. Я твердо решила идти. И готова к переговорам. Ты идешь мне навстречу? Могу я в следующую среду на две недели вернуться на пустошь, а если мне все еще будет плохо, остаться здесь и поправляться? Пойдешь ты на подобную сделку? Думаю, вряд ли. И тем не менее я хотела бы в среду уехать. Все мотивы, ради которых я хочу это сделать, в самом деле обоснованные. Но сейчас надо идти спать. Я давно уже с тобой не обсуждала все. Да, знаю, мое исконное терпение покинуло меня, но я так же знаю, что оно, как только понадобится, вернется на свое место. И моя искренность останется со мной, хотя сейчас это очень трудно.

Даю себе срок до воскресенья. Если окажется, что это не просто временное головокружение, я благоразумно останусь здесь. Даю себе три дня. Но тогда надо держаться спокойно. Дорогая моя, не делай глупости! Не проживай за несколько недель целую жизнь. Ты обязательно доберешься до тех людей, до которых должна добраться. Это же не зависит от пары недель, не ставь на карту свою драгоценную жизнь. Ты не должна злонамеренно бросать вызов богам, они так великолепно все для тебя организовали, не порть их труды. Даю себе еще три дня.

Позже. Чувствую, что моя жизнь там еще не закончилась, что это еще не завершенное целое. Что ж это за книга, посредине которой я застряла! Я так хочу продолжить чтение. В иные моменты мне кажется, что несмотря на то, что я всегда жила уединенно, вся моя жизнь была лишь подготовкой к жизни в том сообществе.

Позже. Разве это не цель, цвести и приносить плоды на любом клочке земли, где будешь посажен? И разве не должны мы помогать в осуществлении этой цели?

Думаю, я научусь этому — откажусь от всех названий, значащих что-то только для специалистов. Пусть говорится: желудочное кровотечение, язва желудка или малокровие. Чтобы знать эти болезни, не обязательно знать, как они называются. Вероятно, придется какое-то время лежать, но у меня нет на это никакого желания. Я придумываю всевозможные отговорки, только бы убедить себя, что ничего ужасного нет и я непременно смогу в среду уехать. Так тому и быть: даю себе еще три дня, и если потом так же, как сейчас, буду чувствовать этот панцирь бессилия — временно сдамся. Это значит — откажусь от своей дерзкой программы. А если в понедельник я снова буду в форме? Тогда пойду к Нойбергу и в своей милой манере, улыбаясь (о, я прямо вижу себя стоящую там с новым, окаймленным золотом фарфоровым зубом), скажу: «Доктор, я пришла поговорить с вами, как с другом. Видите ли, дело в том, что я очень хотела бы уехать. Как вы полагаете, это благоразумно?» И я уже сейчас знаю, что он скажет «да», столь внушительно это будет мною преподнесено. Я заставлю его дать тот ответ, который очень хочу услышать. Вот так поступают люди. Они используют других, чтобы убедить самих себя в том, во что в глубине души не верят. Используют других как инструмент, чтобы заглушить собственный внутренний голос. Но если бы каждый, однажды дав зазвучать своему внутреннему голосу, прислушивался к нему, — было бы значительно меньше хаоса.

Что бы ни выпало на мою долю, думаю, что смогу взять это на себя, научусь этому.

Этим ранним утром, лежа больной в постели, я уже многому научилась.

Всегда чувствую какое-то удовлетворение, когда на моих глазах изобретательно придуманный человеческий план неожиданно оказывается пустым. Мы бы поженились и вместе переживали бы все испытания этого времени. Теперь одно истощенное тело лежит под камнем (интересно, как выглядит этот камень) в отдаленном уголке большого, изобилующего цветами кладбища Зоргфлид, а я, скованная бессилием, лежу в этой комнатке, которая уже почти шесть лет мое жилище. Суета сует. Однако то открытие, что я в состоянии перед кем-то полностью раскрыться, связать с ним свою жизнь и делить невзгоды, — суетой не было. И разве не проложил он мне прямую дорогу к Богу, сперва расчистив ее своими несовершенными человеческими руками?

Нет, милая моя, мне не нравится твое состояние там, под одеялом.

Очень тяжело быть неподвижной. А какой я была, Господи, какой живой я была. Сама изумлялась и радовалась тому, как ловко шла я по твоим неизведанным дорогам с рюкзаком за моей непривыкшей к нему спиной. Это было огромным чудом. Вдруг передо мною открылись ворота в мир, в который, как я думала, у меня нет доступа. А теперь он передо мной. Но сейчас, честно, я действительно больна. Даю тебе еще 2,5 дня.

Позже я отыщу всех, одного за другим, я зайду ко всем, к тысячам тех, кто прошел там, на пустоши, через мои руки. А если не найду, тогда буду искать их могилы. Больше не смогу спокойно сидеть здесь, за этим письменным столом.

Хочу, пройдя по всему свету, своими глазами увидеть, своими ушами услышать, как погибли те, кому мы дали уехать.