Персики для месье кюре - Джоанн Харрис

Генриетта презрительно на него посмотрела и заявила:

— Мой Тати никогда бы не убежал!

— Он все-таки кот, — возразил Шарль, — и рано или поздно он, конечно, убежал бы. А вот если бы вы звали его по имени, которое он понимает, на которое откликается…

— Отто — имя грязных бошей! — с отвращением воскликнула Генриетта.

— Мой дед тоже был немцем, — заметил Шарль.

Генриетта презрительно хмыкнула:

— В таком случае ничего удивительного, что этот кот не хочет у вас жить! И вы еще будете мне рассказывать, что он удрал просто так!

Она показала мне розовый ошейник. На подвеске в виде сердечка было выгравировано имя: ТАТИ.

— Ошейник я нашла у реки, — сказала она. — Мой Тати просто обожает свой ошейник!

— У реки? — Я нахмурилась. — А ваш Отто, или Тати, случайно не черный котик с белым пятном на мордочке?

— Вы его видели! — воскликнул Шарль.

— Думаю, да. Хотя в Маро, насколько я знаю, он носит имя Хазрат и проявляет настоящую страсть к кокосовому печенью.

Генриетта горестно взвыла:

— О нет! Только не в Маро! Не у этих maghrebins! Рядом с ними даже коту находиться небезопасно! Они же сделают из моего Тати кошачий кебаб…

Я заверила ее, что ее Тати отправился с визитом в один очень хороший дом, где к нему относятся как к самому почетному гостю, и пообещала вскоре узнать о нем и сообщить ей. Хоть мне и не удалось до конца успокоить пожилую даму, она все же согласилась присесть и съесть трюфель. Шарль присоединился к нам — но лишь после того, как удобно усадил Генриетту.

— Спасибо вам, мадам Роше, — тихо сказал он, стараясь, чтобы его не подслушали Жолин и Бенедикта. — Я заходил к месье кюре и пытался поговорить с ним, но он, похоже, больше ни с кем разговаривать не желает. Даже через почтовую щель.

— Через почтовую щель?

— Ну да, — подтвердил Шарль. — Через эту щель он даже исповеди принимал, когда ему не разрешили заниматься этим в церкви. Во всяком случае, после того, как там всем стал заправлять отец Анри.

— Этот извращенец! — тут же высказалась Генриетта. — Вы знаете, мадам Роше, он ведь прятался в исповедальне, когда я в последний раз заглянула в церковь! Еще и оделся как настоящий священник, pardi.[54]

— Отец Рейно и есть священник, — заметил Шарль.

— По-моему, извращенцам не полагается служить в церкви! — отрезала Генриетта.

Шарль взял еще одну шоколадку, явно чтобы успокоить нервы, и шепнул мне на ухо:

— Видите, какая она? Чем скорей мы найдем Отто, тем лучше. Мой кот, похоже, действует на нее успокаивающе.

— Я его найду. Обещаю, — пообещала я им обоим.

Но после встречи с этими стариками тревога моя вновь проснулась. С Рейно явно что-то случилось. Не выходит из дома, опасаясь нападения, выслушивает исповеди через почтовую щель в двери, и мне он привиделся в парах шоколада каким-то странным. Короче говоря, Франсис Рейно в последнее время вел себя столь необычно, что Каро Клермон успела распространить слух о том, что он теряет разум…

Я забрала Розетт с Бамом и то, что еще осталось от трюфелей, и вышла из кафе. Неясная тревога, которая и так не покидала меня, теперь еще усилилась, заставив меня направиться прямиком к дому Рейно. Я постучалась, но ответа не последовало. Ставни были открыты, и я заглянула внутрь, но там, похоже, не было ни души. На всякий случай я снова постучалась. И снова мне никто не ответил. Тогда я слегка нажала на ручку двери, и дверь открылась.

Она была не заперта. Само по себе это не вызвало у меня особого удивления. В Ланскне по-настоящему никогда не водилось преступников, и люди даже сейчас по большей части не давали себе труда запирать дверь дома на замок. Несколько лет назад там, правда, поймали одного воришку, как мне рассказывал Нарсис; им, естественно, оказался кто-то из семейства Ашрон. Но с тех пор ничего подобного в Ланскне не случалось.

Нет, в доме явно никого нет. Собственно, я сразу это поняла. В пустом доме и звуки немного иные. Однако в воздухе еще чувствовался слабый запах хлеба, слегка подгоревшего в тостере, — похоже, комнаты не проветривали по крайней мере сутки. Я прошла в спальню; простыни с кровати были аккуратно сняты; подушки без наволочек лежали на голом матрасе. Вокруг все было тщательно прибрано; нигде ничего не валялось; цветы недавно политы; на кухне ни одной грязной тарелки; пластмассовая решетка в раковине вымыта и заботливо перевернута вверх дном. В прачечной, прямо в стиральной машине, я обнаружила кучу чистого и высушенного белья; оно все еще пахло свежестью, словно его отправили в стирку только нынче утром. В ванной комнате было столь же пусто, как и на кухне: ни полотенец на сушилке, ни зубной щетки на стеклянной полочке.

А не мог ли Рейно уехать отсюда насовсем?

Я снова переместилась в гостиную, где на полу играла Розетт, что-то тихо напевая и приборматывая. Эти звуки да еще тиканье часов на каминной полке — вот и все признаки жизни, которые здесь еще оставались. Некоторые люди всегда оставляют в доме, где жили когда-то, какую-то часть самих себя, но в этом жилище не осталось никаких следов пребывания Франсиса Рейно — ни отпечатков его ног, ни его тени, ни даже привидения.

— Куда же он делся? — громко спросила я.

Розетт подняла ко мне лицо и крикнула: «Бам!» Это было приглашение поиграть.

Я покачала головой.

— Не сейчас, Розетт. Я думаю. Куда он мог пойти, ничего нам не сказав?

«На реку», — тут же с помощью жестов ответила Розетт, словно это было абсолютно очевидно.

На реку. Мысль о реке заставила меня похолодеть. Танн после целой недели проливных дождей сильно вздулась и наверняка стала предательски опасной. И потом, разве старый Маджуби не предупреждал меня, чтобы я остерегалась реки? Перед моими глазами вдруг возник Рейно: он стоял у парапета и смотрел в воду. Это видение окончательно лишило меня покоя.

А что, если Каро права? Что, если у Рейно действительно случился нервный срыв? Что, если стресс, который он испытывал в течение последних недель, привел его к самоубийству? Да нет, не может быть! На него это совсем не похоже. И все-таки…

Люди меняются, — донесся до меня из темноты чей-то шепот, и я узнала голос матери. — В конце концов, ведь и ты сама очень изменилась, верно? И ты, и Ру, и Жозефина…

А потом я услышала голос Арманды: Ты все пыталась спасти меня, помнишь? Точно так же, как когда-то — свою мать. Но мы обе все равно умерли.

— Бам! — сказала Розетт. — Бам бам, бадда-бам!

Это правильно, Розетт. Ты скажи этим призракам, скажи им всем, чтобы оставили нас в покое! Я знаю, это просто Черный Отан, отыскав потайную лазейку, делает мои мысли такими беспокойными, а меня заставляет сомневаться в утрате здравого смысла. Рейно, возможно, просто пошел прогуляться, и завтра утром мы снова его увидим. А пока что мы должны еще отнести в Маро несколько коробок с трюфелями: кокосовые — для Оми, с розовым маслом и кардамоном — для Фатимы и ее дочерей, с перцем чили — для старого Маджуби, трюфели с перцем согревают душу и придают мужества. Есть и еще одна коробка — для Инес, она перевязана красной шелковой лентой. Такой подарок способен преодолеть любые преграды, существующие между представителями разных культур; такой подарок может вызвать улыбку даже на самом мрачном лице; он может даже повернуть время вспять, и мы вновь окажемся в самой простой, самой сладостной, самой счастливой поре своей жизни. В прошлый раз, попытавшись поговорить с Инес, я потерпела неудачу. Но на ту встречу я пришла без оружия и без должной подготовки. Теперь все будет иначе.

На этот раз я принесу ей то, что она любит больше всего.

Глава шестая

Среда, 25 августа

Вряд ли я так уж долго пробыл без сознания, но очнулся я в полной темноте. Ужасно болела голова, да и спина тоже; нетрудно догадаться, что те, кто принесли меня сюда, не особенно со мной нежничали.

Вот только что значит «сюда»? Я осторожно сел. Похоже, какой-то подвал: пол выложен плиткой и запах подвальный. И воздух сырой, холодный. В нем отчетливо чувствовался запах плесени и какого-то гнилья.

Рядом явно протекала река: я хорошо различал ее хриплый торопливый рев — ее пению мешали груды мусора, принесенного паводком и вертевшегося на волнах, как Джаггернаут.[55]

Я крикнул:

— Эй! Здесь кто-нибудь есть?

Мне никто не ответил.

Я мог бы крикнуть и еще раз, но не стал. Я догадывался, что меня бросили сюда, скорее всего, те же люди, которые избили. Но если это действительно так, то, наверное, не стоит лишний раз с ними встречаться?

Я решил немного осмотреться. Двигаясь в полной темноте на ощупь, я все же сумел определить, что нахожусь в весьма просторном помещении величиной с бальный зал. Я обнаружил также несколько пустых упаковочных клетей из дерева, груду битой штукатурки, подмокшую картонную коробку, пачку старых газет и каменную лестницу примерно в дюжину ступеней, ведущую к запертой двери. С моей стороны в двери не было даже ручки, и я загрохотал по деревянной панели кулаками. Но никто не пришел. А дверь явно была крепкая. Впрочем, там, наверху, за ревом реки стук моих кулаков вряд ли был кому-то слышен.