Ветер из Ига - Юлия Андреева

В какое-то мгновение пришло ясное понимание того, что если он перестанет преследовать притягивающий его запах, он снова обретет способность видеть. Но запах не отпускал его, и сам Ким не стремился срываться с магического крючка, продолжая следовать, точно карась на лесе, за слышным ему одному ароматным зовом.

Впереди, где мгла казалась непрошибаемой, засверкали красные искры, и Ким-Дзатаки увидел своего врага. Точнее, это было не обычное видение, не такое, к какому привык Ким, к которому привыкли обычные люди. Он смутно различил силуэт человека, увидел — и остался равнодушным. Больше его притягивали яркие пятна запаха, которыми был помечен человек. Пятна запаха светились всеми цветами радуги и, казалось, втягивали Кима-Дзатаки в себя.

Он сделал глубокий вдох, пытаясь совладать с собой. Человек перед ним наклонил вперед корпус, должно быть, поклонился. Теперь Дзатаки явственно видел радужные пятна на его щеках и плечах, на руках и животе.

Наверное, именно этими местами он прикасался к лесной деве.

Ким-Дзатаки затрясся от ярости, никогда прежде глупый Хаято не доводил его до подобного состояния.

Должно быть, человек с пятнами что-то сказал.

Ким, не желая больше слышать этого запаха, видеть переливающихся пятен, шагнул к сыну и, выхватив меч, полоснул наглеца снизу вверх, разрезав живот и грудную клетку.

Кто-то отдаленно закричал, Дзатаки вырвал меч из трупа и развернулся, готовый встретить нападение. Перед ним возникло еще одно ярко-переливающееся пятно, затем еще два. Завопив, Дзатаки бросился на них, рассекая пространство. Меч с чавком ткнулся во что-то твердое, застряв там.

Дзатаки не удержал равновесия и, повалившись на пол, начал приходить в себя. Во всяком случае, темнота отступила, и он явственно увидел, что татами, на которое он грохнулся, было белым.

«Почему белое, когда было пролито столько крови?» — запоздало подумал он.

Никто не пытался напасть на него, Ким-Дзатаки осторожно оглянулся по сторонам. Его губы коснулись глиняного края миски, зубы стукнулись пару раз о керамику. В рот потекло что-то прохладное. Ким сделал над собой усилие, втягивая ароматный, остуженный до нужной температуры чай.

«Как хорошо-то, господи», — подумал он, оглядываясь.

Чай принесла бледная от страха служанка, ее руки тряслись, но на лице бродила дежурная улыбка. Ким-Дзатаки сел. Увидев, что с господином все в порядке, слуги занялись своей обычной работой, первым делом вынесли из комнаты трупы, забрали изгаженные татами и принесли новые.

Ким бросил взгляд в угол комнаты, туда, откуда, как он понимал, шел ароматный зов, и остолбенел. На подушках, нежная и прекрасная, как никто другой в этом мире, сидела крошечная Тсукайко и улыбалась ему улыбкой малолетнего ангела.

Без сомнения, убийства произошли у нее на глазах, но девочка то ли не поняла происходящего, то ли поняла, но не придала этому какого-либо значения…

— Хаято? — назвал Ким-Дзатаки имя сына и неожиданно для себя услышал, что тот находится на охоте.

Пришлось переспросить. И снова тот же результат.

Получалось, что он убил кого-то другого?

Глава 42

Война слепцов

Один самурай был очень беден и у него не хватало денег для того, чтобы купить себе мыло и мочалку. Поэтому он гулял только в сумерках или ночью.

Вести себя подобным образом может нищий ронин, но получающий за свои труды самурай, появляющийся пусть даже при свете луны и звезд в затрапезном виде, — позор для своего господина.

— Для того чтобы постичь сущность нынешних синоби, необходимо обратиться к трактатам о войне великого Сунь-Цзы, труды которого мы должны и обязаны изучать с малолетства. Тем, кто хочет постичь суть войны и понять, что думает противник, эти тексты следует изучать с особым прилежанием. — Дзатаки закончил фразу, внимательно следя за тем, чтобы секретарь Тёси-сан не упустил ни единого слова.

Напротив него на подушке сидел Иэёси-сан, с помощью которого с недавнего времени Дзатаки решил написать несколько наиважнейших глав о воинах-невидимках.

Пока многомудрый Иэёси-сан был как будто со всем согласен. Впрочем, он все равно не умел столь складно составлять фразы, да и, насколько это знал Ким, не пытался пока писать самостоятельно.

— Итак, что же такое война с точки зрения Сунь-цзы. — Дзатаки разгладил бороду. — Сунь-цзы считает любую войну борьбой. Точно такой же, как когда друг с другом борются борцы, мечники, когда друг друга должны подстрелить два лучника, не видящих друг друга воочию, а лишь догадывающихся о том, где находится противник. Борьба двух армий, суть единоборство. Такое же, как политическая или дипломатическая борьба. — Дзатаки задумался. — Возможно, это можно сравнить с разными театрами, на сценах которых идет один и тот же спектакль.

— Скорее, спектакль одного жанра, — с вежливым поклоном уточнил Иэёси-сан.

Дзатаки кивнул.

— Ни одна борьба, где бы и между кем она ни проходила, не является борьбой просто так, любая борьба происходит ради выгоды. Борцы стараются одержать победу друг над другом из-за обещанного приза, один даймё идет со своим войском на другого, желая занять его территорию, отобрать казну, жениться на любимой женщине… Если командир отсылает своего воина в стан врага, воин идет туда не с целью выполнить приказ начальства, а, выполнив его, получить заслуженное поощрение. Сторона, затеявшая конфликт, затевает его ради выгоды, но не следует думать, что сторона, отражающая агрессию, выгоды не преследует. Любой включившийся в конфликт делает это для собственной выгоды. Следовательно, узнав о том, в чем выгода противника, — то есть узнав его истинную цель, — можно попробовать управлять им с помощью этой цели. Отсюда высшим умением ведения войны является умение превратить цель своего противника в средство для себя. На этой основе Сунь Цзы, или, как его иногда называют, Сунь У, выстраивает свою технику заманивания, в результате которой враг получает временное преимущество, некую призрачную выгоду, попадаясь точно на рыболовный крючок. После того как враг повелся на предложенную ему выгоду, он становится как рыба на лесе, и вы можете вести его туда, куда пожелаете сами.

— Правильно ли я это излагаю? — Дзатаки покосился на молчаливо улыбающегося Иэёси-сан, и тот отвесил ему глубокий поклон. Секретарь изо всех сил старался поспеть за литературным гением своего господина.

Иэёси-сан улыбался, невыносимо страдая при этом. Ведь дурак Дзатаки, по сути, вполне добрый и не лишенный хороших качеств Дзатаки, теперь сам рассказывал ему о ловушке синоби, в которую угодил вместе со всей своей семьей, со всем своим кланом.