Песни-Танцы - Алексей Ручий

 Чем больше слов – тем меньше смысла. Что говорить, когда жизнь катится в пропасть, а ты и рад этому? Я замолкаю.

 Мы молча поглощаем макароны с засохшим на них сыром. И макароны, и сыр почти безвкусны. Возможно, это даже к лучшему. Особенно, если учесть, где их готовили.

 За соседним столиком происходит какое-то движение, затем со стола грохает посуда – кажется тарелка, раздается звон, и куча осколков разлетается по покрытому керамической плиткой полу. Слышится ругань, хриплые утробные голоса жителей подземелья.

 Женщина за прилавком, которая продала нам макароны и которая тут за администратора и официанта одновременно, прикрикивает:

 - Будете бить посуду, вышвырну на улицу!

 В ответ ей звучит заискивающий голос:

 - Мариночка, прости. Мы сейчас все уберем.

 После этого из-за стола выползает сухонький мужичок и нетвердой походкой движется к прилавку. Там его уже ждут метла и совок, которые тянет женщина по имени Марина. Тихо матерясь, мужичок убирает осколки. Кажется, на всех остальных посетителей заведения эта картина не производит ровным счетом никакого впечатления.

 - До мордобоя не дошло – и слава богу, - говорит Олег.

 - Думаю, бить друг другу морды им уже наскучило.

 - Скорее всего.

 Отставляем пустые тарелки и допиваем сок.

 - Ты точно пить не будешь? – спрашиваю я еще раз Олега.

 - Точно. Я в завязке. Железно!

 - Ну, раз железно – значит железно. Пойдем дальше?

 - Пойдем.

 Покидаем мрачное заведение, выходим на улицу, пропитанную томным теплом августовского вечера. Во дворах-колодцах гулко звучит эхо: детские голоса с игровых площадок и сиплая ругань жителей коммуналок.

 Движемся в сторону Фонтанки. Мимо вяло текут пешеходы, проезжают машины. Весь город замедляет свое движение, ловя минуты и секунды этого вечера. На пересечении одной из улиц играет уличный музыкант. Мы останавливаемся возле него – послушать.

 - Постоим немного? – спрашивает Олег.

 - Ага.

 Музыкант играет на гитаре и губной гармонике, закрепленной возле его лица на специальном держателе. На нем шляпа и футболка с портретом Боба Марли, а также порванные в нескольких местах джинсы. На ногах – резиновые тапочки, сланцы. Он проводит пальцами по струнам и начинает выводить вступление к «Восьмикласснице» группы «Кино».

Пустынной улицей вдвоем

С тобой куда-то мы идем…

 Музыкант начинает петь, Олег улыбается:

 - Вдвоем… по улице… Почти про нас.

 - И кто из нас восьмиклассница?..

 Вопрос повисает в воздухе. Конечно, нет смысла на него отвечать. Это просто шутка и всего. Я достаю сигарету.

 Августовский вечер – квинтэссенция нарастающего разочарования. Ты не успеешь в Вечность, как быстро не беги… Лето кончается, а что ты сделал за это лето? Сидел в офисе, в котором даже нет кондиционера, и что-то впаривал таким же замыленным менеджерам и бабушкам-бухгалтерам…

 - Тебе не кажется, что наша жизнь – лабиринт, из которого нам никогда не выбраться?

 - А это плохо?..

 - Не знаю.

 Я курю, слушаю уличного музыканта. Он играет на гитаре и параллельно выводит соло на губной гармонике. Музыка разливается по сырой мрачной улице Петербурга Достоевского, проникает в дома, в подворотни, в нутро города, сливаясь с ним, становясь частью его.

 - Эта музыка звучит здесь как реквием…

 - Думаешь?..

 - Я думаю, что что-то в этой жизни идет не так…

 Олег молчит, осмысляет.

 - Вполне возможно. Но другой жизни нам просто не дано. И потом, где гарантии, что в другой жизни у нас все получилось бы так, как нам хочется?

 Он прав. Гарантий никаких. Я даже могу предположить, что в другой жизни все было бы еще хуже, еще скучнее и бессмысленней.

 - Пойдем отсюда?

 - Пойдем…

 Через переулки, через подворотни, стиснутые каменными громадами домов, мы протискиваемся к Фонтанке. Пересекаем асфальтовую полосу, повисаем на чугунных решетках набережной. Шагах в двадцати от нас гранитные ступени, сбегающие к воде. Идем туда, спускаемся, садимся на ступени.

 Пахнет речной тиной и мокрым камнем. По темной поверхности реки плывут радужные бензиновые пятна. Наши тени на воде колышутся и идут мелкой рябью, иногда принимая причудливые формы.

 Метрах в пятидесяти от нас из воды торчат деревянные сваи – остатки старой набережной. Они покрыты зеленым налетом и похожи на гнилые зубы.

 - Наверное, это была плохая идея – строить город на болоте.

 - Вообще – да. У нас в институте этот феномен исследовался… Заболеваемость высокая и количество умопомрачений тоже. Но, строго говоря, выбора у Петра не было…

 - Это у нас выбора нет, точно.

 Молчим. Смотрим в воду, каждый думает свое.

 - Это свойство человека – приспосабливать под себя места, малопригодные для жизни, - нарушает тишину Олег. – Населять их, менять среду…

 Я смотрю на плывущие мимо бензиновые пятна. На мусор, который проглядывает со дна реки: пустые пивные бутылки и ржавый металлолом.

 - Да? Я думал, что свойство человека, наоборот, – делать места, в которых он поселился, малопригодными для жизни.

 - Не надо сгущать краски. Что человек точно умеет лучше всего – так это отравлять собственную жизнь, превращая ее – совершенно сознательно – в ад кромешный. Усложняя все настолько, что в конечном счете становится непонятно даже самому себе… Следует смотреть на жизнь проще…

 - Для этого необходимо, как минимум, чтобы вокруг было поменьше бессмыслицы…

 - Бессмысленность – просто черта нашего времени. Нужно привыкать.

 В принципе – да. Привычки нивелируют сомнения. Привычки заставляют уснуть даже совесть. Сила привычки – это сила темной стороны души, которая ждет своего применения. Привыкая, ты становишься равнодушен.

 - Неудивительно, что большинство людей в таких условиях презирает свое бытие.

 - Да, предсказуемо. У большинства нет прошлого, а, соответственно, настоящего. Как думаешь, какие у них шансы на будущее?

 - Никаких.

 Мимо проплывает небольшой экскурсионный теплоход. На палубе несколько туристов, закутавшись в пледы, глазеют по сторонам, осматривают фасады старинных домов. Холодный ветер, гуляющий над рекой, теребит их волосы.

 Мы с Олегом машем туристам руками, они машут в ответ. Обмен информацией, хоть немного тепла для них и для нас. Движение помогает согреться.

 - Знаешь, - говорит Олег, - иногда мне тоже кажется, что все могло бы быть иначе. В качественном плане. Что я мог бы изменить свою реальность, повернуть ее на сто восемьдесят градусов, начать жить по-другому. Наверное, я даже вполне мог бы это сделать, мне по силам такой сдвиг. Может, создать какую-нибудь партию, объединение, секту… - Он делает паузу. – Но потом я понимаю, что не стану ничего менять. Что эта реальность, эта данность – и есть отправная точка, мое личное болото… и тут, именно тут, а не где-то еще, мне предстоит строить свой город…

 - Везде тупик.

 - Вроде того. Но из этого тупика начинается движение.

 - Оно там же и заканчивается.

 Я достаю сигарету, Олег тоже протягивает руку. Вообще он не курит, но, видимо, у него сейчас такое настроение… Я даю ему сигарету. Закуриваем.

 - Тебя послушать, - говорит Олег, делая затяжку, - вообще жить не захочется.

 Я выпускаю дым из легких, смотрю на рябь на воде.

 - Я всего лишь рупор.

 - Рупор – чего?

 - Рупор реальности. Я говорю за тысячи тех, кто молчит. Тех, кто просиживает штаны в офисах, потом дома возле компа, теряет время в социальных сетях за обсуждением бессмысленных вещей, тех, кто именует Россию не иначе как «эта страна» и мечтает свалить, но непременно остается, тех, кто строит воздушные замки и с равным успехом хоронит мечты.

 - И что реальность должна ответить своему рупору?

 - Она обыкновенно молчит. И в этом молчании сквозит насмешка, мой друг.

 Я думаю, что о нашем времени, о нашем поколении не снимут фильмов и не напишут книг, потому что у этого времени и поколения нет героев. Точнее герои есть, но эти герои не хотят быть даже самими собой. Они – слабые и запутавшиеся. История их исканий – это лабиринт, из которого не вырваться. Поэтому рассказывать их историю – значит, заблудиться в лабиринте самому. Кто на такое подпишется?

 Очередной прогулочный теплоход. Куда и откуда они плывут?

 - Ты катался когда-нибудь на прогулочном теплоходе? – спрашиваю я Олега.

 - Нет, а что?

 - Вот и я. Уж два с лишним года в Питере, а ни разу не катался… И в Эрмитаж не ходил.

 - Это обычное дело. Когда все рядом – ни за что не заставишь себя пойти.

 - Словно в лабиринте заблудился…

 - Что?

 Я бросаю окурок в реку, он шипит, пускает по глади воды круги.

 - Это я так… Не обращай внимания.