Отголосок: от погибшего деда до умершего - Лариса Денисенко

Он рисовал себя или ее, этого я точно не знаю. Он любил рисовать. Самоучитель иврита переслал ему я. Мне было интересно, как он отреагирует, в одной больнице был человек с таким же гнилым прошлым, как у меня, с неуемным финансовым аппетитом. Работал этот человек в заведении, где удерживали Отто, недолго, но я воспользовался случаем. Отто листал этот самоучитель, рассматривал знаки, но пользоваться им не мог. Я знаю, что сотрудники Штази, развлечения ради, дали Отто жидовское прозвище. Тот, кто первый это придумал, давно погиб при неопределенных обстоятельствах. Та же прикормленная мной медицинская особа ввела ему воздух, и этот укол, как воздушный шар, вознес шутника на небеса.

Теперь ты знаешь почти все. Осталось рассказать мелочи. Мне ужасно захотелось поиграть с тобой, простое созерцание меня утомляло. Поэтому я сделал первый шаг и первый звоночек. Динь-дилинь. Но ты на это не обратила внимания. Помнишь, четвертое письмо Отто? Ты решила, что его украл Боно. Так оно и было, но тебе он его не возвращал. Это сделал я. Боно выставил письмо с нотами на аукционе, цена была средней, он то убирал лот, то снова выставлял. Я умышленно предложил высокую цену для того, чтобы он избавился от последних угрызений совести, продал мне письмо деда и купил на эти средства клуб, о чем он давно мечтал. Убежден, что это был хороший поступок с моей стороны. Когда ты начала действовать, я послал тебе письмо. Но ты не почувствовала моего вмешательства.

Когда ты отправилась в Украину, я кое-что сделал для того, чтобы ты встретила Марата. Видишь, как оно бывает, я начал отслеживать и его, когда в моей голове промелькнула мысль, что можно вас свести и посмотреть, что из этого получится. Я прочитал, чем он занимается, его проект выглядел убедительно, это действительно переворот в медицине. Он искал финансы для его воплощения, я осторожно привлек его внимание к сайту университета твоего мужа, Райнера. Марат увидел, что можно воспользоваться грантом. Об эмиграции он задумывался и раньше, поэтому сейчас получил еще одно основание для того, чтобы начать оформлять документы.

Ты спросишь, откуда я о нем знаю, зачем он мне нужен? Все просто. Его я не знаю, но я знаю его бабушку. Вернее, не знаю бабушку, но знаю, кем она была, почему умерла и где ее похоронили. Ну что, начали гореть железки под ушами? У Отто всегда горели, когда он был напуган.

Ты уже догадалась, я чувствую это. Да, бабушку Марата – Майю Гетман, изувечил и лишил жизни испуганный барон Отто фон Вайхен. Марат об этом ничего не знает. Видимо, и не узнает никогда, если ты не расскажешь. Ты расскажешь? Как я люблю поселять в людях таких вот лямблий, ну, и как ты будешь лечиться, а Марта?

Я знал, что Марату предстоит доказывать свое жидовское происхождение, поэтому он вынужден будет наведаться в Житомир, вернее, в ту деревню, где жила его бабушка. Я знал, что он обязательно приедет к подруге своей тети, которая работает в кукольном театре, а ты будешь искать музыкальную школу Лятошинского, находящуюся на той же улице. Я никогда не видел эту Майю, но предположил, что дыма без огня не бывает, поэтому Майя могла действительно внешне напоминать Отто, а значит ты (так как унаследовала черты лица фон Вайхенов) тоже можешь быть похожей на нее.

Так и случилось, вы пересеклись. Я не был уверен, сможете ли вы сблизиться, но предполагал подобное развитие событий, было бы шикарней, если бы вы стали любовниками, но друзья – это тоже неплохо.

Ты вернулась, и я еще раз позвал тебя. Динь-дилинь. Вот ты и получила мейл о новых лекарствах от диабета. То, что ты отзывчивый человек, я быстро понял, поэтому знал: ты не сможешь не обратить внимания на это письмо после того, как узнала о болезни дочери Марата. Но ты опять не почувствовала меня, поручила проверить информацию своему дяде Артуру (какой придирчивый тип). Я сделал очередную попытку, написал шуточное послание, где предупреждал, что тебе не стоит сближаться, любое сближение, это как открытая дверь, Марта, никогда не знаешь, кто зайдет туда первым. Тут я допустил стратегическую ошибку. Я предположил, что вы стали любовниками, что ты думаешь только о нем, но ты умудрилась в это время впустить в свою жизнь Райнера. Поэтому подумала, что над тобой издевается какая-нибудь его подруга.

Ты не реагировала на мои звоночки. Тогда я приехал в Берлин. О, спасибо за это ощущение. Неповторимое ощущение настоящей опасности. Я подошел к тебе, слышал твой голос, ваш разговор, смотрел на ваши руки, фотографировал вас. Я увидел рядом с тобой Адама Шольца. Теперь я знаю, что это стечение обстоятельств, но тогда мне это категорически не понравилось, я знал, что он любовник Доры Тотер-Габор, поэтому по ошибке решил, что она поручила ему следить за тобой, а значит, он может вычислить меня. Спешно я уехал из страны. Они не поймали меня. Но я не успел затронуть тебя, поэтому и пишу это письмо.

Не думаю, что ты перешлешь это письмо в министерство, у них было судебное разрешение на сканирование твоей почты, но оно утратило силу два дня назад, Дора еще не подала заявление на восстановление. Ты не сможешь мне написать, хотя я хотел бы получить от тебя письмо, но это очень опасно, а ты помнишь мои маленькие слабости, я не готов отдавать их вечности.

Райнер читал письмо вместе со мной, я и не думала его прогонять или прикрывать текст руками; поэтому он первым почувствовал эмоциональное землетрясение, которое встряхнуло меня так, что я чуть не упала. Хотя внешне все выглядело так, будто ничего не изменилось, у меня крепкий фундамент. «Что ты будешь с этим делать?» – тихо спросил мой муж. Я молча скопировала письмо, руки тряслись, никогда не думала, что это настолько сложно – просто скопировать письмо, и отправила его Марату. «Правильно, правильно», – поспешно, неизвестно сколько раз, успокоительно повторял мне Райнер.

Марат позвонил через полчаса. Я приняла звонок и его молчание. Я тоже молчала, не знаю, сколько это продолжалось, но он заговорил первым. «Я молчу не из ненависти к нему. Я молчу от жалости и любви к тебе. Я молился, как тогда в церкви на Покров, будто чувствуя наше общее прошлое. За нее, за него. Марта, обиды для тех, кто живет головой к небу, а не для тех, кто уже головой к земле. Вторым они уже не нужны, они ушли в землю вместе с ними. Первые же в состоянии с ними справиться, чтобы не отравлять землю мертвыми обидами. Марта, я очень надеюсь, что увижу тебя еще сегодня вместе с нами». И я ответила как кодом, шифр к которому знали только мы: «PS 204, 16:55».

Рейс звучал как постскриптум, видимо, это он и был. Райнер держал в руках мою дорожную сумку, в которой в маленьком серебристом бархатном футляре была упакована серебряная ложечка для моего крестника, и вызывал такси.

Я летела и думала о мотивах. Страх и вина – два мощных мотива. Особенно для тех взрослых, которые в детстве не прятались под одеяло и не закрывали глаза от страха, а вставали и шли, чтобы обнаружить источник жутковатого звука.

Понимание и прощение – два не менее мощных мотива, которые помогают двум людям очистить или уничтожить то, что поддается очищению и уничтожению; и смириться с теми щербинками, дырами, шрамами и пятнами, которые вжились в нас, стали частью нас и нашей истории.

Я держала на руках Мартына и никак не могла себе объяснить, почему Гердана должна ждать нас снаружи, расставшись с этим неповоротливым солнечным зайчиком, который доверчиво согревает носиком мое плечо. Аркадий с теплом смотрел на нас, будто поверил в сестринство в этом измерении пространства и времени, когда мы объединялись для того, чтобы защитить это крошечное существо, голая пяточка которого коснулась моего живота, ее шелковистость ощущалась даже через тонкий трикотаж моего платья.

Дома, после того как мы сначала насладились встречей, событием, Мартыном и общением, а потом наплакались и погрузились в чужие воспоминания, воспоминания людей, которые были близкими и родными нам, но такими далекими и незнакомыми, мы наконец разошлись по своим комнатам.

В ванной, когда я вытиралась полотенцем Герданы, я увидела свое отражение в навесном зеркале, я видела свой анфас и два профиля, таким тройчатым было это зеркало. Я узнавала себя – и не узнавала. Мы всегда отражаем еще кого-то. Как мой дед тогда. Как я сейчас. Но все наши отражения – все равно являются нами. И еще чуточку кем-то другим.

Вдруг я услышала голос своего тела, словно кто-то позвал меня: «Ма…» Я прислушалась к нему внимательнее и услышала нечто настолько странное, мягкое и приятное, что это побудило меня к определенным действиям. То, что обеспечивало мне эти действия, я заметила еще раньше, на полке, рядом с коробочкой с витаминами, пипеткой и бутылочками с ароматизированными маслами.