Хождение к морям студёным - Вадим Бурлак

Высота горы — чуть более ста метров. В низкую воду длина острова — всего 660 метров, а ширина — около 370.

Сложенный из плотных песчаников и известняков, он напоминает сказочного исполинского зверя, что пришел на водопой и никак не может напиться.

Воды Лены рассекаются островом на две части. В древние времена охотники и рыбаки останавливались здесь, перед тем как выйти в море, молили духов и богов, приносили им жертвы, чтобы вернуться домой живыми и невредимыми, и конечно же, с хорошей добычей.

О чем думали, проходя остров Столб, русские путешественники, участники Великой Северной экспедиции? Останавливались ли здесь? Слышали предания об этом острове? Верили им?

Вряд ли теперь узнаешь. В судовых журналах экспедиции ничего о том не говорится…

Николай втаскивает меня в какую-то горную щель. От сильного озноба не могу понять, куда мы попали: то ли пещерка, то ли большая звериная нора.

Старик ненадолго исчез.

Холод. Темнота. Одиночество. Откуда-то из-под земли слышится гулкое дыхание и тяжелая поступь. И в самом деле — Кугас-Сыыр?.. Бред! Слуховая галлюцинация! Мамонт Кугас-Сыыр, что по-якутски значит Рыжая Гора, погиб давным-давно!

Николай вернулся. Он протянул мне чашу и приказал:

— Сделай глоток и смотри, слушай, что поведает падающая вода. Снова глотни — и снова смотри и слушай. Это вещая вода. Это сильная вода.

Расспрашивать старика было невмоготу. Да я и сам знал: падающая с большой высоты и бьющаяся о камни вода в представлении многих народов обретает волшебные свойства.

Почему так? Никто толком не мог объяснить. Считается, что волшебную влагу надо зачерпнуть не из потока, а собрать из отлетающих от камней брызг. В определенный день, в определенный час.

Где, интересно, старик собрал ее? Ведь на острове нет водопада.

Первый глоток. От ледяной влаги озноб усиливается.

— Ничего, ничего, — успокаивает Николай. — Сейчас будет тепло. И болезнь уже не сломит тебя.

Я вижу, как старик бросает в чашу щепотку темного порошка. Это Кэрэ-Утуйду — Красивый Сон. Шаманы изготавливают его из сушеных мухоморов, золы, перьев крачки и каких-то синеватых кореньев.

Второй глоток. Теплый ветер ударяет в лицо и пронизывает все тело. Проходит озноб. Теперь мои слух и зрение остры как никогда.

Из глиняной чаши, из волшебного снадобья на меня смотрит прошлое. Оно звучит трубно, раскатисто. Это мамонт Кугас-Сыыр — Рыжая Гора — подает знак сородичам на другом берегу Лены…

Вещая вода…

Сильная вода…

Ступенька света, ступенька тьмы

Остров Столб не обозначен на карте мира: слишком мал. Но его знает каждый, кто побывал в устье Лены. До появившихся здесь много веков назад якутов существовало другое, быть может, самое древнее название этого клочка суши — Уктэл сырдык, Уктэл им балай — Ступенька света, Ступенька тьмы.

Странное название для острова.

— Их было у него много, — пояснил Николай. — За века, а может, даже за тысячелетия до появления здесь нынешних народов к острову причалили высокие белые люди. Они бежали от беды. Огненный удар с небес, а затем великий потоп уничтожил их северную землю. Те немногие, кто успел спастись на корабле, сделали здесь остановку. Тогда эта гора была еще полуостровом. Высокие белые люди собрали брызги «падающей воды». И отвечала им вещая вода: от того, как люди будут строить свою новую жизнь, эта гора станет для них либо первой ступенькой света, либо — первой ступенькой тьмы.

И еще поведала она, что в какие бы земли и моря они не ушли, всюду их отыщет корабль с ледяными парусами. Это будет грозное предостережение. Он является неслышно, паруса его едва видимы, но кара за ним идет неминуемая для всех, кто преступит древнее предначертание — жить в согласии с миром живых и мертвых, с небом, водой, землей. И будет у этой кары два крыла — огненная погибель и ледяная.

— Кто они, высокие белые люди? И откуда пришли? — поинтересовался я.

Николай вытянул правую руку в сторону севера:

— Оттуда… Там была их земля — Сиэркилэ-Сулус.

— Зеркало Звезды?! — удивился я, хотя уже слышал это название и на якутском, и на русском языках.

— Так… — Николай кивнул и продолжил: — Когда люди жили в согласии с миром и самими собой, Северный полюс находился не там, где сейчас, а на земле Сиэркилэ-Сулус.

— Значит, потом произошла какая-то планетарная катастрофа? — спросил я. — Впрочем, Северный полюс менял свое положение во все времена…

— Так… — снова кивнул старик. — Вначале появилось знамение — корабль с ледяными парусами, а за ним следовала погибель. Благодатный огромный остров высоких белых людей был разорван на множество мелких островков, и вслед за большим огнем, за большой водой наступил большой лед.

— А что потом стало с людьми Зеркала Звезды?

— Беда ничему их не научила. Они растекались по миру, смешивались с другими народами, но продолжали нарушать древние заповеди. И все новые и новые поколения вовлекались в те нарушения. Кто знает, может, этот остров-гора станет для всех ступенькой тьмы.

— Что это значит? — спросил я.

— Снова появится корабль с ледяными парусами, — тихо ответил Николай. — И снова мир переменится. Белый ворон будет плясать танец стерха, а почерневший стерх — каркать вороном. Жаркая луна станет пробуждать мертвых, а холодное солнце — отбирать тепло у земли. Облака будут падать с неба, едва появившись, а свет — возвращаться в свой источник. Погаснет Полярная звезда, и Арктика навсегда замкнется от человека… Есть ад огненный, а есть — ледяной. И корабль с ледяными парусами — его посланник.

Старик вдруг умолк. По его отрешенному взгляду я понял: докучать ему сейчас вопросами бесполезно. Все равно не ответит.

До чего же трудно бывает с ним общаться! Скажет что-нибудь эдакое, загадочное, таинственное — и словно споткнется на полуслове. Замкнется, уйдет куда-то в неизвестное своими мыслями, а ты ломай голову: какой смысл кроется в его словах?..

Николай снова кивнул мне: — Еще глотни!

Порошок Кэрэ-Утуйду успел раствориться в «вещей воде», и лишь несколько мельчайших крупинок осели на дне чаши. Они теперь не темного цвета, а золотистого. Их сияние начинает слепить глаза, но я все-таки вижу очертания рыжего мамонта.

Могучий Кугас-Сыыр возвышается над рекой и призывно трубит своим сородичам на другом берегу Лены.

Это его остров — место печали, одиночества, гибели. Единственная его земля. По другой он ходил лишь детенышем.

Ветры в устье Лены — сильные, буйные, хлесткие. Они преобразуют берега, очертания островов, конфигурации скал. Миллионы песчинок вздымаются ветрами, разносятся над рекой, чтобы потом опуститься и образовать новые отмели и наносы.

Когда-то остров-гора был соединен с ленским берегом болотистым перешейком. Проходили века, тысячелетия, менялся облик дельты реки, все уже становился перешеек.

Местные охотники за мамонтами умели загонять гигантских ископаемых на этот заболоченный участок. Животные проваливались и вязли в жидкой грязи, становились беспомощными, и тогда охотники легко расправлялись с ними.

Однажды, когда перешеек сделался совсем узким, сюда загнали мамонтиху с детенышем.

Мать-исполинша яростно сопротивлялась до тех пор, пока ее малыш не прошел гиблое, топкое место и не достиг твердого подножия горы.

Последний раз горестно протрубила она детенышу и пала под ударами копьев и топоров.

Охотники почему-то не тронули мамонтенка. Вскоре потоки воды прорвали перешеек. Река поглотила болотистый берег, и малыш стал островитянином.

В те времена остров покрывался сочной зеленью, и голодная смерть не грозила ему. Не было там ни врагов, ни сородичей. Сытое одиночество…

Среди племени, что жило в низовье Лены, прошел слух, будто рыжий мамонтенок приносит удачу в охоте.

Нередко на его громкие призывы на болотистый берег приходили мамонты… и, завязнув в трясине, гибли от рук охотников.

Он, конечно, не понимал, что являлся невольной причиной смерти сородичей.

Люди не трогали мамонтенка и даже стали прикармливать. Отправляясь на охоту, они привозили в своих лодках на остров сочные побеги деревьев и коренья. А к зиме ему делали под снегом обильные запасы.

Песнь прощания, песнь смерти

Шли годы, мамонт рос, а его остров становился все меньше. Река наступала и отвоевывала землю. Шире и шире делался водный поток между островом и материковым берегом.

Повзрослевший одинокий зверь страдал.

Он видел, как вдали за рекой бродят его сородичи, но преодолеть водную преграду не мог.

Часто он поднимал хобот и трубил отчаянно и призывно, и мамонты на далеком берегу отзывались ему.

Наконец наступил момент, когда рыжий островитянин не смог сдержать тоску одиночества и ступил на неокрепший речной лед. Едва он сделал несколько шагов, как лед проломился.