Луд-Туманный - Хоуп Миррлиз

– Закон, уважаемая, не для того придумали, чтобы заботиться о желудке, поэтому потрудитесь пропустить меня. – И он решительно направился в гостиную.

– Доброе утро, Мамшанс! – жизнерадостно приветствовал его доктор. – Не хотите ли присоединиться к трапезе и отведать этот чудесный пирог с голубями?

Секунду или две капитан с отвращением глядел на него. Его профессиональная гордость страдала от того, что он не смог сразу распознать убийцу.

Нельзя сказать, чтобы капитан Мамшанс имел богатое воображение, но пристально глядя на доктора, он был почти уверен, что черты и выражение его лица претерпели едва уловимое изменение с тех пор, как он видел его в последний раз. Казалось, доктор сидит в призрачном мертвенно-зеленом свете, обезображивающем и зловещем, который ассоциируется со словом «убийца».

– Нет, благодарю вас, – ответил он резко. – Я не сажусь за стол с такими, как вы.

Доктор пристально посмотрел на него и приподняв, бровь, сухо заметил:

– Однако мне кажется, что еще совсем недавно вы не раз оказывали честь моему скромному столу.

Капитан презрительно фыркнул, а затем торжественно произнес:

– Эндимион Хитровэн! Именем государства Доримар, чтобы мертвые, живые и те, кто еще не родились, могли спать спокойно в своих могилах, постелях и утробах, вы арестованы!

– Вздор и чепуха! – раздраженно ответил доктор. – Что за игру вы затеяли, Мамшанс?

– Разве убийство – это игра? – вкрадчиво поинтересовался капитан.

Кровь отхлынула от лица доктора, а Мамшанс прибавил:

– Вы обвиняетесь в убийстве фермера Бормоти.

Эти слова подействовали, словно удар плеткой. Коварная личина Эндимиона Хитровэна сползла с него, как маска. Несколько секунд он сидел, смертельно бледный, не произнося ни слова, а потом вскочил и вне себя выкрикнул:

– Измена! Измена! Молчальники предали меня! Не стоит служить вероломному хозяину!

Новость об аресте Эндимиона Хитровэна по обвинению в убийстве распространилась по Луду со скоростью лесного пожара.

На каждом углу стояли небольшие группы торговцев, подмастерьев и матросов, увлеченно обсуждавших случившееся. От группы к группе переходила глухонемая шлюха Шлендра Бесс, что-то нечленораздельно бормоча, а за ней танцующей походкой неотступно следовала старая матушка Тиббс, то смеясь, то ликуя, то плача, выкрикивая и заламывая руки, сокрушаясь, что она не успела отнести доктору его последнюю стирку: печально, что ему придется совершить свой последний путь в грязном белье!

– Ведь он оседлает деревянного коня герцога Обри – те господа мне так сказали, – таинственно кивая головой, прибавляла она.

А тем временем Люк Коноплин сообщил Мамшансу о «рыбе», которую ночью ловила вдова с доктором.

В том месте, где Пестрая с шумом вырывалась из-под Гор Раздора, ее перекрыли и обнаружили на дне корзины с волшебными фруктами. Это обстоятельство поразило мастера Полидора Виджила, и отношение его к Эндимиону Хитровэну изменилось.

Глава 26

«Ни деревья, ни люди»

По причине сильных волнений, происшедших в народе из-за ареста доктора, сенат счел предпочтительным, чтобы суд над ним и вдовой Бормоти произошел ранее всех других официальных дел; поэтому как только два главных свидетеля, Питер Горох и Марджори, прибыли в Луд-Туманный, суд назначили безотлагательно.

Никогда еще за всю историю Доримара судебного заседания не ожидали с таким любопытством и нетерпением. Суд должен был начаться в девять утра, а в семь чесов зал заседаний был уже переполнен и бурлящая толпа во внутреннем дворе здания все прибывала и выплескивалась на Хай-стрит.

В первом ряду в зале сидели госпожа Златорада, госпожа Жасмина, госпожа Сладкосон и другие жены членов магистрата; средние скамьи занимали купцы с женами и прочие добропорядочные члены общины, а за ними шумела толпа из подмастерьев, матросов, уличных разносчиков, проституток. Они хохотали, ругались, выкрикивали непристойности, острили:

– Попугай моей бабушки очень любит вишни, нужно сообщить об этом в полицию, чтобы его посадили в тюрьму как контрабандиста!

– Где Мамшанс? Зовите Мамшанса и мэра! Двести лет назад деревенский дед съел галлон супа из крабов и в ту же ночь умер – арестуйте доктора Хитровэна и повесьте его за это!

Но когда часы пробили девять и мастер Полидор Виджил в пурпурной мантии, расшитой золотыми Солнцем, Луной и Звездами, похожей скорее на жреческое одеяние, чем на официальное облачение, и остальные десять судей, одетые в алые мантии, отороченные горностаем, один за другим вошли в зал и, торжественно поклонившись собранию, заняли свои места на возвышении, воцарилась тишина, ибо страх перед Законом с молоком матери впитал в себя каждый доримарец, даже самый неблагонадежный.

Однако когда капитан Мамшанс в зеленом мундире и с топором в руках вместе с двумя стражниками из городской конницы ввел двух арестованных, занявших свои места на скамье подсудимых, по залу пробежал возбужденный ропот.

Хотя Эндимион Хитровэн давно был одним из самых известных лиц в Луде, все глаза обратились к нему с таким жадным любопытством, словно он был дикарем из Янтарной пустыни, впервые попавшим в Доримар. Многие из присутствующих не сомневались, что смогут прочитать в знакомых чертах описание его зловещей, порочной жизни.

Однако для менее впечатлительных зрителей он выглядел как обычно, может, чуть бледнее и слегка уставшим.

Он окинул аудиторию свойственным ему оценивающим взглядом, словно говоря: «Абсурд! Бессмыслица! Но нужно уметь извлекать пользу даже из самого нелепого положения».

– Он собирается заставить судей отработать их деньги!

– Если он и умрет, то умрет героем! – торжествующе шептали его почитатели.

Что касается вдовы, то ее лицо было смертельно бледным и лишенным всякого выражения, что придавало ему какую-то трагическую, зловещую красоту, напоминавшую лики кладбищенских статуй с Полей Греммери.

Со всех сторон слышались негодующие возгласы. Но вот судебный клерк выкрикнул:

– Тишина!

И торжественным голосом мэр Луда-Туманного Полидор Виджил произнес:

– Эндимион Хитровэн и Клементина Бормоти, поднимите руки.

Они повиновались. Мэр прочитал обвинение, сформулированное следующим образом:

– Эндимион Хитровэн и Клементина Бормоти, вы обвиняетесь в том, что тридцать лет на зад отравили фермера и окружного судью Лебеди-на-Пестрой плодами, известными под названием ягоды милосердной смерти.

После чего истица, молоденькая свежая девушка (не кто иная, конечно же, как наша старая знакомая мисс Хейзел) опустилась на колени перед помостом и поцеловала великую печать. Судебный пристав провел ее к кафедре из резного дерева, откуда она тихо, но достаточно четко, чтобы ее могли слышать в самых дальних уголках зала, рассказала все, что знала, об убийстве своего дедушки.