Аль-Амин и аль-Мамун - Джирджи Зейдан

Аль-Амин посмотрел на прорицателя, словно прося у него совета. Тот в сомнении покачал головой, как будто говоря: «Возможно, твоя матушка и права, кто знает?»

— Зачем нам эта девушка, — возразил аль-Амин, — когда с нами главный прорицатель?

Зубейда приподнялась с подушек и спросила:

— Скажи, сумеешь ли ты помочь нам разыскать этого хорасанца?

Прорицатель достал книгу, уткнулся в нее, что-то бормоча, затем положил в рот кусочек благовонной смолы, пожевал ее и изрек:

— Он в Багдаде, моя госпожа!

— А не скажешь ли, где именно?

— Мне он видится между двух вод, но не в реке. Чтобы установить точнее его местопребывание, мне понадобится порядочно времени. К тому же, воздух вокруг не должен быть загрязнен дымом пожарищ. А что касается этой девушки, то она слыхом не слыхала о Бехзаде. Да и откуда ей что-нибудь знать, если она заточена во дворце эмира верующих и ей запрещено видеться с кем бы то ни было?

Подумав некоторое время, Зубейда произнесла:

— Мне известно, что Ибн аль-Фадль влюблен в эту девушку. Если бы его отец не сбежал, я бы выдала ее замуж насильно.

Она немного помолчала и добавила:

— Аль-Фадль изменил нам при первом же удобном случае. Он — причина всех наших несчастий. Это он подговорил Мухаммеда низложить своего брата и направить против него войско. Да падет на его голову кара господня!..

От предчувствия неминуемой опасности, грозящей ее сыну, у Зубейды перехватило дыхание, но она взяла себя в руки и сказала твердо:

— И все же я считаю, что господь на нашей стороне!

Аль-Амин видел, что его мать преуменьшает грозящую опасность, и в душе возблагодарил за это всевышнего. Лицо халифа обрело напускное спокойствие, на нем появилось подобие улыбки:

— Не надо слать проклятий ни на чью голову, и так каждый изменник получит по заслугам. Матушка, ступай к себе во дворец и помолись за нашу победу. Пусть тебя не страшит то, что город окружен полчищами врагов. Все равно мы с божьей помощью победим! Тем более что нас защищает аль-Хариш со своим войском.

Зубейда поняла, что ее разговор с сыном окончен и что ей следует уйти, но какая-то таинственная сила удерживала ее. Мать всем сердцем тянулась к сыну, словно старалась уберечь его от неотвратимой беды. Зубейде хотелось остаться рядом с ним, но она не смела ему перечить. Она еще некоторое время стояла в нерешительности, делая вид, что поправляет головную повязку и покрывало, а затем порывисто нагнулась к аль-Амину и нежно прижалась губами к его лбу. Аль-Амин почувствовал на своем лице теплоту ее слез. Он крепко обнял мать и поцеловал ее. Сильное волнение стеснило ему грудь, он боялся расплакаться. В это время Зубейда быстрыми шагами направилась к дверям. С тяжелым предчувствием уселась она в паланкин и отбыла в свой дворец.

Солнце уже клонилось к западу, и Сельман решил, что ему пора расстаться с халифом.

— Не прикажет ли эмир верующих своему слуге удалиться?

— Нет, останься со мной. Ты будешь мне полезен сегодняшней ночью.

Сельману стало ясно, что за этими словами кроется нечто серьезное. Он внимательно посмотрел на халифа и заметил на лице его необычное смятение. Сельман поднялся, чтобы направиться в покой, предназначавшийся для гостей, но аль-Амин властным жестом остановил его. Он хлопнул в ладоши и тотчас появился слуга:

— Принести вина и зажечь свечи! — приказал халиф.

Когда слуга вышел, халиф снял с головы чалму и с тяжелым вздохом сказал:

— Меня упрекают в том, что я пью много вина. Но что остается делать человеку в моем положении? А вино вмиг развеет печаль и уныние, и господь распорядится моей судьбой так, как сочтет нужным!

Сельман сел напротив халифа, стараясь всем своим видом выказать почтительное внимание. Слуги внесли стол, уставленный напитками и плодами, и зажгли большие свечи, известные под названием свечей аль-Амина.

— Здесь ли мой дядюшка Ибрахим? — спросил у слуги халиф, имея в виду Ибрахима аль-Махди.

— Его нет здесь, мой повелитель, — ответил слуга.

Аль-Амин жестом приказал слуге наполнить кубок, взял его в руки и приказал наполнить другой.

— Прорицатель, ты выпьешь со мною вина? — спросил он.

— Если эмир верующих повелевает мне пить, я приму этот кубок. Но до сего дня я не знаю вкуса вина — ведь человеку моего ремесла пить не подобает.

— Тогда не подноси ему вина, этой ночью нам потребуется его искусство, — приказал аль-Амин виночерпию и добавил: — Передай привратнику, чтобы он впустил к нам гонца тотчас же, как тот явится во дворец, даже если это случится после полуночи.

Теперь Сельман загорелся еще большим желанием разузнать, что замыслил халиф, но продолжал сидеть молча, ожидая, что произойдет дальше. Аль-Амин осушил несколько кубков и, словно вспомнив о чем-то, обратился к Сельману:

— Знаешь ли ты, почему я тебя здесь оставил?

— Нет, мой повелитель.

— Так слушай. Мне следовало раскрыть эту тайну кому-либо из моих приближенных. Но с тех пор как я узнал, что за обличьем друзей скрываются враги, я никому не доверяю. Среди них нет ни одного, кто бы не стремился нажиться за мой счет или запустить руку в халифскую казну. Взять хотя бы к примеру моего визиря. Ведь из-за него я рассорился с братом. Это он подстрекал меня свергнуть аль-Мамуна, а когда увидел, на чьей стороне сила, испугался за свою жизнь и бесследно исчез, позабыв об угрозе, нависшей над головой его повелителя. И так сделали все, кого ни назови. Когда я тратил деньги, продавал драгоценности и золотую утварь, чтобы одарить своих приближенных, они следовали за мною по пятам, но когда казна иссякла, они разбежались. Теперь враги обступили город со всех сторон, они хотят уморить нас голодом…

Почувствовав, как к горлу его подступают слезы, аль-Амин осушил кубок и, протянув руку к подносу с фруктами, пригласил угоститься ими прорицателя.

— Если я не могу положиться на самых близких людей, то чего мне ждать от остальных? — с горечью воскликнул он.

Последние слова халифа весьма обрадовали Сельмана, и он еще больше уверился в том, что недалек час падения власти Аббасидов. Однако вслух он произнес:

— Эмиру верующих не следует отчаиваться, ведь господь ему защитник. Так будем уповать на милость божию!

— Я выступил против брата, — продолжал свою речь халиф, — ослепленный жаждой безграничной власти, собственным тщеславием, опьяненный лестью моих придворных. Но когда стало ясно, что люди аль-Мамуна более стойки в бою, а полководцы — намного храбрее, благоразумие вернулось ко мне. Я захотел помириться с братом, но до сих пор не нашел способа, как это сделать. Знай, что я раскрываю тебе тайну, о которой не ведает ни одна живая душа, даже моя мать…

Сельман кивнул головой, давая попять, что на него можно положиться, и аль-Амин тихо сказал:

— Когда я убедился, что остался без друзей и без денег, то послал гонца на восточный берег к Харсаме с просьбой о пощаде, и теперь с часу на час ожидаю ответа. Как ты полагаешь, правильно ли я поступил?

Глава 67. Бегство из Замка Вечности

Лицо Сельмана помрачнело. Насупив брови, он ответил:

— Очевидно, ты поступил благоразумно, позору тут никакого для тебя нет. Я не сомневаюсь, что брат твой простит тебя, ведь вы с ним от одного отца, однако…

Халиф внимательно слушал прорицателя, срезая кожуру с яблока. Когда тот запнулся, аль-Амин спросил:

— Что — однако?..

— Мне кажется, не совсем разумно договариваться с Харсамой, не известив о том Тахира. Ведь его войска ближе всех стоят к Замку Вечности.

Аль-Амин тяжело вздохнул и с досадой швырнул яблоко на пол.

— Нет!.. Не пойду я на поклон к Тахиру. Я ненавижу этого человека и страшусь его. Не так давно мне снилось, будто я, в черном халате, опоясанный мечом, стою на вершине высокой и толстой каменной стены, под самыми облаками. Кажется, что никто в мире не имел под ногами твердыни прочнее и выше. А Тахир стоит внизу и изо всех сил бьет по этой стене, так что под конец она рушится, а с моей головы сваливается чалма… Я счел это плохим предзнаменованием… А Харсама был приближенным моего отца и нашим верным слугой. Я ему доверяю.

Сердце Сельмана радостно забилось, он поспешил одобрить решение аль-Амина:

— Эмир верующих волен в своих поступках.

В это время вошел слуга и доложил:

— Прибыл гонец эмира верующих.

— Пусть немедленно войдет! — голосом, выдававшим его нетерпение, сказал аль-Амин.

В шатер вошел человек, одетый в костюм купца, и аль-Амин встретил его вопросом:

— Скажи, с какими вестями ты явился?

— Мой повелитель, могу ли я говорить откровенно?

— Говори… не бойся.

— Я виделся с Харсамой и передал ему все, что повелел мне мой господин. Он сказал, что повинуется приказу и что для него большая честь принять у себя эмира верующих. Однако он считает, что встретиться вам лучше завтра ночью.