Законы высшего общества - Арина Холина

— Кто?

— Это имеет значение?

— Конечно.

— Маша.

— Маша? — взвилась Настя. — О, боже!.. Черт! Но почему?

— Настя…

— Максим, ты же писатель! Давай! Скажи мне!

— Ты на меня давишь.

— Ну, извини, а что мне делать? Я в растерянности…

— Нет. Всегда давишь.

— Макс, но как?! Как я на тебя давлю? Я понимаю, сейчас бессмысленно все обсуждать, но это нужно не нам, это нужно мне! Просто скажи!

— Если «просто» — есть планета Анастасия Устинова, и все, кто рядом с тобой, — спутники, — нехотя проговорил Максим.

— Ладно, поняла… — вздохнула Настя. — Значит, расстаемся?

— Не знаю.

— Как это «не знаю»?! — заорала она.

— Так это! — он даже побледнел от собственного крика. — Я не знаю, чего хочу, я люблю тебя, но не могу быть с тобой, и у меня другая женщина! Все сложно! — Он набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул. — Я не понимаю, что мне нужно.

— Ну, да, — Настя покачала головой. Взяла его за руку. — Я тоже не понимаю. Я к тебе очень привязана. Но я не умею… с кем-то быть.

— Да, — согласился он.

— Макс… Но ведь между нами было что-то особенное?

— Может, оно все еще есть. Просто хотелось бы подумать.

— Конечно. Поехали?

Как же ей хотелось ему врезать! Он, жалкий писака, променял ее на эту козу Машу, которая, блин, тоже ловко подсуетилась и прихватила за жабры раскрученного автора! Тварь!

Но мудрая Настя изобразила благородное смирение, поцеловала на прощание Максима и отправилась домой.

Так надо.

Скоро он поймет, кто есть кто. А то что-то зажрался мальчик, пусть посидит на диете.

Галя позвонила через неделю.

— Что, увели у тебя Макса? — съязвила она.

— Галь, хочешь, я сделаю тебя счастливой? Скажу, что мылю веревку и неделю не причесываюсь? Только попроси — мне несложно.

— Веревку оставь! У нас премьера скоро!

— Не скоро, — поправила Настя. — Через несколько месяцев.

— Через четыре.

— Ну, пока, — и Настя положила трубку.

О-о… Во что он ее втянул? Эти бывшие жены, блудные отцы, вся эта шобла… Зачем ей все это? Сколько можно притворяться?

Так хотелось взять и вычеркнуть всех этих Галь с их Антонами, всю эту инородную живность, которая вместе с Максимом ворвалась в ее дивную сияющую жизнь и наследила там лаптями.

Гарик! Прямо сейчас! Сексотерапия!

Каким же родным он ей показался! Ее мальчик. Ее Гарик.

— Слушай, а мы ведь почти два года не виделись, — заметил он, прикуривая сигарету.

Настя сбросила простыню.

— Ага, — кивнула она. — Сейчас приду.

Настя встала в душевую кабину и ощутила приятную легкость за плечами. Не было груза, ломоты, тяжести, которую она испытывала в последнее время.

Главное — договориться с Антоном. Но у нее есть аргументы.

И тогда враги будут повержены.

— Гарик, а покатай-ка меня на мотоцикле, — предложила она.

— Ну, сейчас еще холодно…

— Я тепло оденусь, а ты не будешь спешить, о'кей?

И они поехали. Холодно все равно было — Гарик не удержался и разогнался за городом до двухсот двадцати, но они потом отогревались в придорожном кафе, и это было так романтично, что Настя охотно подписала пару автографов и сфотографировалась с какими-то туристами.

У Насти было чувство, словно она стоит на перроне, и впереди — поезд, который увезет ее туда, где хорошо, а за плечами — безнадега, серость, мрак, тоска.

Иногда она плакала, вспоминая, как любила Максима. Она любила его. Это была не прихоть, это больше двух лет жизни — и не зря, не потому, что привычка, а потому, что во всем был смысл.

Может, поддаться общему безумию и написать книгу обо всех своих мужчинах?

Их было много.

И все от нее хотели того, чего в ней не было. Хотели обыденности и определенности. Хотели нормальной жизни. Зачем она им? Неужели близость — это непременно кандалы?

Настя страдала. Но за этими страданиями брезжил маяк — она знала, что покажется суша, и встретит ее, и удивит новыми землями.

Без Максима началась приятная легкая жизнь.

Римма познакомила ее с испанским графом, который одаривал Настю шубами, вещами от «Баленсиага» — почему-то именно от «Баленсиага» (может, у него там скидка?), изящными штучками от «Тиффани» и даже подарил ей старинный чайный сервиз — не настолько старинный, чтобы его нельзя было купить в магазине. Это был прекрасный роман, который длился пару месяцев, пока графу не надоела Россия. Правда, на дорожку он купил фильм маэстро и заставил Настю расписаться на обложке. Мило.

После всех высокодуховных страданий с Максимом Настя отдыхала — несмотря на напряженный график съемок.

Она возращалась в пустую квартиру! Всегда!

Оказалось, это просто здорово!

Открываешь дверь, а за ней — тишина…

Но, если честно… Где-то в глубине души, под панцирем, она скучала.

Максим был лучшим мужчиной в ее жизни. И они бы так здорово смотрелись на фотографиях в журналах! Он, она, а за ними — его родовое гнездо.

— Жень, я свободна до следующего года! — проводив графа, Настя вспомнила о своем демоне-хранителе.

— А я женюсь! — обрадовал он ее.

— На мне?!

— Нет! — он рассмеялся.

— Какая мерзость!

— Ты сейчас занята?

— Где встретимся?

Встретились на Цветном бульваре. На лавочке.

— И как тебя угораздило? — осведомилась Настя.

— Она беременна, — Женя пожал плечами. — И она мне нравится.

— Жень, а помнишь, что ты мне в «Пушкине» говорил про диву… и так далее?

Женя кивнул.

— Я тебе тогда не смог выразить то, что думаю. Разволновался. Но я размышлял над этим. Представь себе, Анастасия, маленькую разбойницу, которая вдруг начинает завивать локоны и носить платья с рюшами.

— Представила. Это ты обо мне, что ли?

— О тебе, — поддразнил Женя. — Ты — актриса, и не пытайся в жизни стать кем-то еще.

— Все мы пытаемся, — Настя пожала плечами.

— От отчаяния.

— Жень, тебе хорошо говорить — ты женишься! А мне… Сердцу хочется покоя, понимаешь?

— Купи валокордин.

— Он вонючий! — поморщилась Настя. — Я думаю о Максе. Может, я была не права?

— Тебе решать, — Женя отвернулся.

— Ну, почему, почему он тебе не нравится? — воскликнула она. — Кто ты вообще такой?

— Наверное, я твой друг, — промычал Женя. — А Макс мне не нравится, потому что он слабак.

— Да ну?!

— Он живет в своих книжках, а по жизни он — чистый фуфел…

— Что?! — расхохоталась Настя.

— Перевожу — он тебя не выдержит.

— Уже не выдержал, — вздохнула она. — А что если… Мне сделать что-нибудь, чтобы ему было легче?