Мы из ЧК - Абдиманап Тлеулиев

На станции они распрощались. Салах Сагдеевич сел в присланную за ним машину, поехал в управление, а Иван Петрович заспешил домой, к семье. Жил он недалеко от железнодорожного вокзала, поэтому решил пройтись пешком.

Встретить в Казахстане однокашника по учебе, да еще в военную годину, не так-то просто, и Салах Сагдеевич радовался каждой новой беседе с Иваном Петровичем. Когда-то они продолжительное время жили вместе, под одной крышей, ходили на лекции в одну и ту же аудиторию. У них было много общего. Каждая новая встреча возвращала их к лучшим временам жизни, наполненным волнующими событиями, интересными встречами с видными людьми.

Служебная деятельность Ивана Петровича была тесно связана с обеспечением государственной безопасности на транспорте. Он часто приезжал в отдел НКГБ к капитану Жалекену Тлеумагамбетову, выбирал минуту-другую, чтобы заглянуть к Салаху Сагдеевичу.

В одну из таких встреч Костин спросил у Сагдеева:

— А Феликса Эдмундовича вам приходилось видеть?

— Да, — ответил тот. — И не один раз.

— Тогда мы с вами счастливые люди.

— В первый раз, — сказал Салах Сагдеевич, — я видел Феликса Эдмундовича 23 января 1924 года, когда слушатели нашей школы были выстроены на Павелецком вокзале в связи со встречей траурного поезда с телом Владимира Ильича Ленина.

Вскоре после нашего прибытия на вокзал, туда приехал Феликс Эдмундович. Мы уже знали, что он был назначен председателем правительственной комиссии по организации похорон Владимира Ильича. Начальник строевой части школы направился было к Дзержинскому, чтобы отдать рапорт, но тот махнул рукой, коротко бросил: «Не нужно!». И в самом деле, в эти горестные минуты формальности были ни к чему.

Позже, после похорон Владимира Ильича, я видел Феликса Эдмундовича несколько раз у нас в школе.

Был я у него и на приеме по случаю моего назначения на работу в город Херсон. Едва зашел в кабинет, Дзержинский пригласил сесть поближе к столу, сразу начал беседу. Говорили о том, что в органы ОГПУ на железнодорожном транспорте вливаются новые, хорошо подготовленные кадры. И это, как я заметил, радовало Дзержинского.

Иван Петрович после беседы с Сагдеевым вернулся к себе в кабинет, устало опустился в кресло. Было за полночь. Он посидел так минут пять, достал из кармана гимнастерки исписанный листок бумаги, положил на стол. Быстрым взглядом пробежал по фамилиям беспризорников, снятых с ташкентского почтового поезда и доставленных в детскую комнату вокзала станции Алма-Ата первая.

Читая список, Костин старался мысленно нарисовать портреты детей, но не мог вспомнить ни одного из них. Во время проверки они стояли, плотно прижавшись друг к другу, напоминая бесформенную кучу разноцветного грязного тряпья.

Подумав немного, Костин поставил против фамилии очередного ребенка галочку, задержал взгляд на следующей записи. «А этот совсем еще маленький, — решил он. — Лет пяти, не больше. Даже не знает своей фамилии». И вспомнил, как тот робко ответил на вопрос дежурного:

— Я — Сема.

— А фамилия?

— Не знаю.

— А маму как звали?

— Мама, — прошептал мальчик и склонил голову на худую грудь, прикрытую старой грязной фуфайкой. Он плакал.

Иван Петрович подошел к мальчику, взял его, усадил на стул, спросил:

— Скажи, Сема, где вы жили с мамой и папой?

— Не знаю. Мой папа уголь копал. Потом пошел фашистов бить.

— С Донбасса он, — крикнул кто-то из тех, кто был постарше.

Сколько таких обездоленных видел Иван Петрович за свою долгую военную и чекистскую жизнь. Это обогатило его умением с первого взгляда различать среди уголовников простых беспризорников, которые в силу каких-то житейских невзгод потеряли своих родителей, отбились от дома.

«Так, значит, этот Сема из Донбасса», — подумал Иван Петрович и мысленно перенесся в далекое прошлое, к временам гражданской войны в Донбассе, где прошли его детство и юность. Там же началась его служба в Красной Армии. И началась она не совсем обычно. Как только Первая конная армия Семена Михайловича Буденного освободила от деникинских войск железнодорожные станции Попасную и Дебальцево, Иван Петрович накинул на плечи старенький полушубок, сунул в карман кусок хлеба и покинул Голубовку, где работал помощником товарного кассира. На тендере паровоза добрался до Попасной, пришел в штаб. Его зачислили рядовым на бронепоезд «Смерть директории!», входившем в состав бронесил Первой конной, которыми командовал энтузиаст своего дела Кривенко.

В этом стальном доме Иван Петрович и принял боевое крещение. Это случилось на четвертый день его службы, в бою за железнодорожный узел Иловайская. В результате сражения буденовцы полностью очистили от белых линию железной дороги Иловайская — Алексеево — Леоново. Деникинцы бежали из Донбасса.

В Иловайской, после боя, когда Костин помогал чистить пулемет Петру Короленко, бывалому и уже немолодому матросу, к ним подошел комиссар бронепоезда Петренко и, положив руку на плечо Ивана Петровича, спросил:

— Ну как, доброволец, освоился?

— Привыкаю, — ответил Костин.

Комиссар отозвал в сторону Короленко, шепнул ему что-то на ухо и ушел. Когда пулемет после чистки собрали, Короленко, вытирая ветошью руки, заметил:

— Ты бы, Иван, свою шубенку-то заменил. Ходишь, как пастух. Обратись к начпроду, может, чего и найдет подходящее.

Вечером того же дня доброволец Костин получил в обозе новые сапоги из добротной кожи, заказал местному портному кожаные брюки, кожанку, шапку-кубанку. Позднее, когда он, одетый во все новое, бойко шагал к вокзалу, его увидел Петренко и, улыбнувшись в прокуренные усы, крикнул:

— Ты смотри! Да тебя и не узнать теперь. Чистый буденовец!

Шли дни. Бронепоезд «Смерть директории!» вместе с Первой конной упорно продвигался на юг, в направлении Таганрога. И всюду Иван Петрович видел обездоленных войной детей, беспризорников, которых нередко обходили стороной местные обыватели. Особенно много было их на железнодорожной станции в Ростове. Как воробушки, небольшими стайками, сидели они у стен вокзала, греясь на солнышке, или шли в сторону города, цеплялись за подножки трамваев.

В Таганроге, вскоре после вступления конармии, а это случилось 6 января 1920 года, повар бронепоезда, здоровый, с обвислыми усами украинец, вынес ребятишкам целое ведро просяной каши.

— А ну, держи рубаху, раз фуражки не имеешь, — крикнул он парнишке лет пяти.

И тут же ловко положил ему в подол порцию густой, сдобренной салом, каши.

Раздав ведро, повар ушел за вторым. А когда у бронепоезда не осталось ни одного голодного ребенка, он, довольный, сел на нижнюю ступеньку вагона, свернул «козью ножку». Иван Петрович, наблюдавший всю эту картину, подошел к повару и тоже закурил. Так, ради компании, на самом деле он еще в жизни не затягивался самокруткой.

Потом были тяжелые бои за Батайск, Крученую балку, Богородицкое, Лопанку, Средний Егорлык, Егорлыкскую, Песчановское, Белую Глину. И так до самого Майкопа.

Майкоп. Как будто вчера Иван Петрович покинул этот город: так свежи его воспоминания о той далекой весне. Кругом все цвело, переливалось семицветьем радуги. Ясные безоблачные дни как бы явились вознаграждением, за пережитое в боях с ненавистным врагом. Вместе с конармейцами ликовали жители города.

Но через несколько дней был получен новый приказ, и эшелоны с конармейцами, техникой потянулись на запад страны, на разгром банд Пилсудского. Вместе с войсками двигался и бронепоезд «Смерть директории!»

Вот о чем думал Иван Петрович Костин по пути к дому. Едва переступил порог, как его встретила заботливая Ефросинья Петровна.

— Не понимаю, не понимаю, — заговорила нарочито строго жена. — Как это можно злостному нарушителю своего личного режима и порядка в доме доверять такое ответственное дело.

А сама тем временем собирала на стол. Поставила тарелку, полную жареного картофеля, налила в стакан молока. Но утомившийся Иван Петрович ел мало и не дотронулся, до молока. Разделся, лег и тотчас заснул.

Проснулся рано утром и стал собираться на работу В окно смотрело серое хмурое утро. Метель укладывала на сугробы мелкие колючие снежинки, билась в стекла.

Зима 1943—1944 года в Алма-Ате была затяжной и суровой. Не хватало топлива, горожан пугали следовавшие за снегопадами сильные морозы.

Не успел Иван Петрович закрыть за собою дверь кабинета, как к нему вошел дежурный по отделу капитан милиции Меркушев, коротко доложил о происшествиях за прошедшие сутки и спросил, будет ли машина для перевозки детей в детприемник или же отвезти их всех по горветке?

— Везите горветкой, в вагоне теплее, — сказал Иван Петрович. — Да смотрите, чтобы не разбежались в пути!

В этот же день Иван Петрович выехал на северный участок дороги, где надо было проинспектировать работу оперативных групп.