Хвала и слава Том 1 - Ярослав Ивашкевич

— Мне кажется, что справедливость на нашей стороне.

— Подумай, Януш, хорошо подумай. Нельзя все время плыть по течению. Помнишь на Вокзальной? Ариадна…

— Да, Ариадна… И убежала… убежала.

Володя грубо выругался.

— На, — донесся его голос, — держи.

Януш ощупал пальцами не то тетрадь, не то книжку и взял ее.

— Спрячь на груди, — сказал Володя, — чтобы никто не увидел. И прочти.

Януш рассмеялся:

— Даже здесь агитируешь?

— Я не агитирую, — строго прошептал Володя, — я люблю, люблю тебя… весь мир… Вот мне и хотелось бы…

Он замолчал.

— Может быть, поедешь в Париж, — снова начал он, будто ворочая тяжелый груз. — Поцелуй тогда Ариадну.

Хозяин, видно, потерял терпение. Слышались его беспокойные шаги взад и вперед за воротами. Наконец он тихонько постучал.

— Нужно идти, — сказал Януш и отодвинулся от Володи. Он сделал шаг в темноте, и Володя сразу же растворился в небытии, как будто его и не было. Януш проскользнул в приоткрытые ворота, и хозяин тотчас же налетел на него:

— Чего так долго болтали? К стенке захотелось? Я за вас голову сложить не намерен…

Януш ничего не ответил. Ежась от холода под дождевыми струями, он быстро пробежал от овина к крыльцу хаты. В комнате действительно «все спало» на соломе, которую расстелили на глиняном полу. Только Збышек при его появлении поднял взлохмаченную голову и спросил:

— Что с тобой, Януш? Где ты пропадал так долго?

Януш пожал плечами и улегся рядом со Збышеком.

— Черт возьми… у… — ответил Януш.

Впервые в жизни он употребил грубое слово, будто хотел с его помощью отгородиться от всего, что было сказано в овине, и подладиться к друзьям, храпевшим в комнате. Но слово это не помогло. Он долго не мог заснуть, потрясенный свиданием в темноте.

А спустя какое-то время почувствовал, что все еще сжимает в руке книгу, которую дал ему Володя. Достал из вещевого мешка карманный фонарик, луч легко скользнул по брошюре. В мимолетном свете он разобрал одно только слово: «Ленин».

X

В Театре Польском в Варшаве давали «Милосердие» Ростворовского{68}. Оля и Франтишек сидели в одном из первых рядов партера. Франтишеку было ужасно скучно; вначале, когда на авансцене появилась Нищенка, действие еще как-то развлекало его, но по мере того, как развивались символические перипетии драмы, Франтишек все беспокойнее вертелся в кресле и позевывал, искоса поглядывая на жену. Оле это было неприятно: она очень редко ходила в театр, сегодня уговорила мужа прийти сюда, а сейчас чувствовала, что он будет корить ее за напрасно потерянное время. Оля и сама многого не понимала в этой пьесе, но игра актеров, постановка, исполнители главных ролей Рышард Болеславский{69} и Бронишувна{70} производили на нее большое впечатление.

— Не вертись, — шепнула она мужу.

— Да ну, чепуха какая-то, — вполголоса проворчал кондитер.

Эта фраза долетела до соседей, и они неодобрительно взглянули в их сторону. Оля покраснела до корней волос и тяжело вздохнула. Франтишек пожал плечами. Страдальчески сдвинув брови, Оля следила за действием.

Но когда кончился первый акт и огромная люстра под потолком, вспыхнув, осветила красивый, желтый с серым зал, Оля повеселела.

— Пройдемся, — сказала она мужу, легко встала, хотя была уже на девятом месяце, и прошла между рядами.

Они вышли в коридор. По лестнице поднялись в фойе. Оле захотелось выпить в буфете содовой. В те времена ни пирожные, ни шоколад не продавались, на круглых подставках были выставлены лишь конфеты, называемые «палермо» — фрукты в сахаре. Оля съела несколько таких конфет.

— Дома у тебя столько всяких сластей, и ты их никогда не ешь, — проворчал Франтишек.

С кислой миной он расплатился и стал разглядывать публику. Несколько раз поклонился кому-то, это были знакомые по кондитерской, постоянные клиенты Голомбека. Оля медленно, смакуя, пила содовую; мелкие пузырьки газа, лопаясь, били в ноздри и приятно пощипывали язык.

— Ты какой-то злой сегодня, — сказала она мужу. — Ну будь же помягче.

Бедный Франтишек опять пожал плечами. Они пошли обратно. У лестницы, возле великолепной мраморной вазы, украшавшей балюстраду, стоял Эдгар. Одинокий, он улыбался каким-то своим мыслям. Оля при виде его очень обрадовалась, словно увидела кого-то из прежнего, умершего для нее мира. Странно, ведь с Эдгаром они встречались почти ежедневно до его отъезда в Лович, он приходил к ней играть на рояле, а сейчас у нее такое ощущение, словно она увидела его впервые за многие годы. Оля рассмеялась и протянула ему руку.

— О чем задумались? — спросила Оля. — Совсем не от мира сего!

Лицо Эдгара посветлело, потом стало серьезным.

— Разговариваю сам с собой, — сказал он. — так, что-то пришло в голову. Какая-то музыкальная мысль.

Франтишек, молча поклонившись Эдгару, заявил:

— Я пойду вниз покурить.

Оля с неожиданной благожелательностью улыбнулась ему.

— Хорошо, милый, встретимся на наших местах.

Оля и Эдгар заговорили о пьесе Ростворовского. Эдгару она не понравилась, но почему — Оля понять не могла. Эдгар сожалел, что в спектакле не занят Горбаль, который, вероятно, все еще был в армии.

— А знаете, почему я улыбаюсь? — неожиданно прервал беседу Эдгар. — Сегодня я получил письмо от Эльжбетки, из Америки.

— В самом деле? — обрадовалась Оля.

— Очень хорошее письмо, — продолжал Эдгар. — Она пользуется большим успехом в Америке, ей предложили продлить контракт… И тем не менее… тем не менее она очень тоскует.

— Хочет вернуться к нам?

— Нет, хочет, чтобы я приехал в Америку.

И что же вы, колеблетесь?

— Вот именно. Не знаю, что делать. Ехать в Америку — очень уж это хлопотно.

— Боитесь?

— Вы ведь знаете. Мне всегда бывает трудно сдвинуться с места и на что-либо решиться… А с другой стороны, хотелось бы увидеть и послушать ее на сцене Метрополитен-опера. Самый большой успех она имела в «Похищении»…

— Представляю себе, — вздохнула Оля, — она так чудесно исполняла эту вещь.

Эдгар схватил ее за руку.

— И вы бы еще могли и… Идите на сцену!

Оля удивилась и, нахмурившись, отстранилась от него.

— Я? Да что вы! Разве не видите, в каком я положении? Это уже второй ребенок. Вы же понимаете… Муж, дети… — Оля принужденно рассмеялась.

— А знаете, Эльжбетка часто говорила мне: «Эта крошка когда-нибудь займет мое место, ты не представляешь себе, какое это способное существо».

— В самом деле? — удивилась Оля. — А мне и в голову не приходило. Пение для меня служило развлечением… Но временами…

Она выразительно посмотрела на Эдгара.

— Да, временами я думала… Но лучше не сознаваться в том, что так и осталось мечтой.

Тут она с удивлением заметила, что Эдгар покраснел. Стоя спиной к лестнице, Оля не могла видеть, кто идет по ней, но, судя по тому, как растерялся Эдгар, поняла, что идет кто-то из знакомых и явно нежелательный. У нее самой запылали уши. Она обернулась.

По ступенькам поднимались Мария Билинская и Спыхала. Оля резко повернулась к Шиллеру и оживленно, хотя и сбивчиво заговорила о спектакле.

Мария и Казимеж поклонились им, направляясь через фойе в одну из лож, Оля ответила небрежным поклоном. На Билинской был великолепный белый песец и длинное, черное платье. Низенькая билетерша в белом передничке, подобострастно поклонившись, отворила перед ними двери. Глядя вслед Билинской, Оля оборвала фразу на полуслове; теперь она не видела ничего, кроме витиеватых цифр на двери ложи, которая с треском захлопнулась за Казимежем.

— А не пора ли нам в зал, пани Оля? Сейчас начнется второй акт, — предложил Эдгар.

— Дайте мне руку, — сказала Оля, — мне что-то не по себе.

Эдгар медленно повел ее по лестнице. Оля, казалось, только сейчас почувствовала, в каком она состоянии, походка ее сразу стала тяжелой. На лестничной площадке она обратилась к Эдгару:

— Марыся замечательно выглядит, не правда ли?

— И на ней изумительный мех, — бездумно добавил Эдгар.

Оля взглянула на него.

— Вы интересуетесь такими вещами? — озадаченно спросила она.

— Нет, просто этот мех ей к лицу.

— Ничего не скажешь, светская дама, — заключила Оля и двинулась дальше.

— О да! — убежденно подтвердил Эдгар.

Во время второго акта Франтишек задремал. Но на этот раз Оля не раздражалась, просто ей стало жаль его. В антракте она предложила поехать домой. Он поспешно согласился. Пробираясь между креслами, Оля метнула взгляд на ложу, где сидели Мария с Казимежем. Ей удалось заметить только белоснежное облачко меха и склоненный профиль Спыхалы, который в эту минуту что-то говорил. Его крупный нос и чувственный подбородок резко выделялись на фоне темной портьеры, будто вычерчены были на бумаге. Мимолетным взглядом Оля запечатлела в памяти этот образ и быстро догнала мужа. Когда они вышли из театра, Оля взяла Франтишека под руку.