Тонкая зелёная линия - Дмитрий Конаныхин

Ну что, лейтенант, пригорюнился? Это всё кислые материи. Сейчас повеселю тебя. Тебе, Филиппов, лейтенант Козин привет передавал.

– Кто?! Санечка? Как?! Жив?!

– Жив, мерзавец. Для всех погиб. Что смотришь? Вдох-выдох, лейтенант. Вдох-выдох. Вот. Прекрасно.

Всё просто. Пуля по грудной фасции скользнула, только ребро сзади поломала. Живучий чёрт. Его тут же военным аэропланом вывезли в Москву. Лечат там секретно.

– Товарищ подполковник! А как же?! Как вы узнали?!

– Да позвонил из госпиталя, стервец. Его спрятали, для всех он покойник, но этот паразит ничего ведь не боится, зараза, по всем нашим кодам – на нас, на «Шлемофон» вышел. Думаешь, лейтенант, только вы с лейтенантом Серовым по личным делам спецсвязь используете? Так вот. «Здрасьте, – говорит, – товарищ подполковник, в Москве погода миллион на миллион и девушек миллионы, привет всем нашим». Я уже ничему не удивляюсь. Когда-нибудь из-за баб свернёт себе голову подполковник. Но вояка уникальный, конечно, такие неугомонные ребята нашему Отечеству всегда нужны. Тоже справедливости ищет – для всех, не для себя.

– Товарищ подполковник…

– Ох, лейтенант-лейтенант. Ну что ты на меня смотришь так влюблённо, я тебе не Гриша, а ты не Попандопуло. Ты ещё, слава богу, не различаешь справедливость для всех, справедливость для некоторых и справедливость для себя. Тебя что, на танцульки зовут? Нет. Тяжёлую работу предлагают. Настоящую. А ты романтику развёл, когда Партия борется. Партия тоже ведь… И Партии помогать надо. Везде люди разные – это я тебе как секретарь парткома говорю. Знаешь, сколько у нас заявлений? А твоего нет. Думаешь, не говорили о тебе? Говорили. Марчук, Гурьев. А ты свободы хочешь. Только понимаешь ли ты, что твоя свобода тебе дорого обойдётся? Делать то, что хочешь, – большая привилегия, товарищ лейтенант. Осознанная потребность создавать своё – это уметь шагнуть в пустоту. Туда, куда проще не шагать…

– Товарищ подполковник.

– Что, Филиппов?

– Товарищ подполковник, вы просили напомнить о пустоте. Рассказать что-то хотели.

– О пустоте? Лихо ты разговор переводишь, лейтенант. Ладно. Дай-ка мне прутик. Порисуем немного. Смотри. Немножко географии. Видишь? Вот – Карелия. Вот здесь Белоруссия, Украина, вот эта блямба – Крым, здесь Кавказ, Каспий, вот тут наш Памир, Алтай, мы здесь, Сахалин, как рыба, вот Камчатка, вот Новая земля. Это – наш Союз.

– Похоже.

– Конечно, похоже. Штабные черви… Лейтенант, ты видел когда-нибудь карту плотности населения Союза?

– Плотности населения?

– А есть и такие карты в нашем славном Генштабе, лейтенант. Как ты потери в ядерной войне рассчитаешь? Вот, смотри. Это только на географических картах мы прирастаем Сибирью. А если посмотреть, где сколько наших людей живёт, то получится вот так.

Подполковник быстро нарисовал что-то похожее на комету. Огромное ядро вокруг Москвы, лучики в сторону Ленинграда, Киева; к Уралу хвост кометы истончался, дальше прерывался, в районе Новосибирска истаивал отдельными пятнами и точками-каплями – к Владивостоку и Сахалину.

– Видишь, Алексей Анатольевич, как получается. Вот эта капля вытянутая с головкой в Москве – это мы все. Люди. Население. Дикий Запад весь занят. Там люди живут везде. А вот здесь, где тоненький хвостик, даже точки – здесь мы с тобой и нашими всеми. А над нами что?

– Пустота?

– Пустота… Послушай, лейтенант. Запомни на всю жизнь. Я тебе скажу, что я об этом думаю. Не пустота это. Это пространство. Понимаешь? Сейчас поймёшь. Китайскую фигуру «инь-ян» помнишь? Ну, давай нарисую. Вот, в круге две капли? Мужское-женское начало, тепло-холод, движение-покой – неразрывное. Ну? Вспоминай. А тут посмотри. Вот наш Союз. Вот наша плотность населения. Капля. Видишь? Наша капля – наше тепло. Наше движение на восход солнца. Видишь? А над нами – великий холод Севера, великий покой. Капля наоборот. Понимаешь? Это у буржуев – там всё плотненько и понятненько. Загнивают. А у нас – видишь? – великая земля. Только ведь это нам пространство. Для нашего движения. Для нашей мечты. Понимаешь, лейтенант? У нас, русских людей, всегда так – посади нас в расчерченную, понятную жизнь – загнёмся, сопьёмся от тоски. Нам подавай космос, нам подавай высоты, глубины, дали. Понимаешь? Наш человек не может без великой мечты. Иначе какие мы русские тогда? Так что, лейтенант, это не пустота. Это отсюда, от границ Китая, понятно, что это – русский инь-ян. Это наша великая мечта. Просто спит она. В нас спит. Видишь, как нас пока здесь мало? А будет – много. Ну-ка, лейтенант, глянь, что там?

– Кузьмук едет! – Алёшка, Алексей Анатольевич Филиппов, лейтенант Манёвренной группы повернулся к своему подполковнику. – Товарищ подполковник. Спасибо вам. Спасибо большое! Я… Я никогда не забуду.

– Брось, лейтенант. Пустое. Знаешь, что? Давай споём! Ну, лейтенант! Давай! Моего отца любимую: «Сме-е-е-ло, това-а-арищи, в но-о-огу, ду-ухом окре-е-епне-е-ем в борь-бе-е, в царство-о-о свобо-о-оды доро-о-огу грудь-ю проло-о-ожим себе-е-е!» Ну, лейтенант! Давай, Филиппов! Вперёд!

Отчего ж не спеть, если душа поёт? И они рявкнули хриплыми голосами – во всю ширь, всласть, полётно да до неба – как только русские мужики петь могут:

Выш-ли мы все-е-е из на-ро-о-ода,

Де-ти семьи-и-и трудо-во-о-о-ой.

Брат-ский сою-у-у-уз и свобо-о-ода,

Вот наш девиз ба-ево-о-ой!

…Вот так, старик, у подполковника Чернышёва появился третий день рождения.

Но он об этом так и не узнал.

И мы никому не скажем.

Глава 8

На живца

1

Смерть – тёплая.

Ни боли, ни веса. Ничего. Пропасть. Бездна. Невесомость. Боли столько, что жить не хочется, не можется, не желается. Растворение, забвение, чёрная смола. В эту смолу погружаешься каждой клеточкой тела. Эту смолу любишь, ею пропитываешься, она везде – неразличимая, всепоглощающая. Это ерунда, что смерть страшная. Ничего она не страшная, даже наоборот.

Усталость.

Смерть такая ласковая, что хочется плакать от счастья. Понять смерть – значит испытать абсолютное счастье. Забвение. Ни мысли, ни содрогания, ни чувства, ни тени сомнений. Вкусная, слаще мёда, темнота. Ни звука, ни света. Только ослепительно-чёрные круги в темноте. Круги превращаются в пульсирующие сферы, раскрашенные в шахматную клетку. Клетчатые круги зарождаются, разрастаются, схлопываются – неуловимо, мгновенно, неодолимо.

Чёрное на чёрном.

Красота.

Чёрный бархат мягче шерсти чёрного кота. Кот кружит вокруг, гладит колени, смотрит в душу, вырастает, пульсирует, лижет ледяным языком, забирает тепло, обездвиживает, обжигает холодом, скальпелями усов разрезает душу на ломтики, проводит морозом по позвоночнику, растекается от копчика по телу, расцветает ночными цветами. Ничего-ничего, цветы – это такая беззвучная ласка.

Тишина.

Кубы беззвучия и