Князь Рысев 3 - Евгений Лисицин

На вкус он был как акварель.

Тьма перед глазами лопнула, тесный плен масляных объятий выплюнул меня за грань физического мира.

Нечто образное можно победить только образностью.

Зал чужого сознания был огромен, как самомнение творца. Мраморность плит, величие скульптур, яркость картин — он не ведал сытости в роскоши. Мне на миг представился плюгавенький дедуган, жизнь которого сплошь и рядом состояла из попыток угнаться за успешными. Друзья давно богаты и известны, а он лишь просадил отцовское состояние на безделицы, но жаждет доказать всем и каждому, что у него есть еще порох в пороховницах! Не замечая, что принимает за него лишь смрадную пыль да прах былого величия.

Он вышел встречать меня самолично. Камзол, кафтан, какая разница? Лицо закрывала деревянная, по-клоунски изукрашенная карнавальная маска. На ней блестели бусинки жемчуга, место глаз занимали розовые сапфиры. Даже в такой мелочи доходяга хотел выделиться.

Быть не как все.

Я смотрел на него и видел таким, каким ему хотелось бы быть. Он стискивал в руках Кисть Мироздания — изумрудный, блещущий золотом посох.

Я поднялся, отряхнув штаны, сделал ему шаг навстречу. Художник молчал, хотя его разрывало разразиться тирадой, спеть панегирик в собственную честь.

Героизм бурлил в моих венах, не давая сделать и шага назад. Словно готовая обрушиться комета, я рванул ему навстречу. Казалось, что с каждым шагом я разрастаюсь до небывалых размеров. Под ногами хрустела мраморная плита, дрожали некогда крепкие, непокорные стены — словно само мое появление здесь внесло сумятицу в душу художника. Мерзавец не ожидал встретить меня в своем маленьком, укромном, нарисованном только для него уголке.

Огромными, размером с булыжник, кулаками я метил в его голову. Стоявший столбом до того противник пришел в движение, словно часовой механизм. В нем не было ни ловкости, ни силы, ни проворства — была лишь абсолютная точность.

Посох отбил мою атаку, врезался в брюхо, заставил согнуться. Словно мне на плечи рухнула вся тяжесть мира, я разом потерял контроль над руками — ослабленные, они обвисли, словно плети. Вонзив посох в пол, используя его как рычаг, художник врезался в меня обеими ногами, отшвырнув мою тушу, словно игрушку.

Меня бросило — мячом я заскакал по плитам пола. Осколки больно вгрызались в спину, бока и живот, руками же я прикрыл лицо и голову. Вовремя.

Не желая дать мне и мгновения на то, чтобы встать, мерзавец изобразил прямо надо мной меня же самого. Бледную, лишь издалека похожую копию, но столь же целеустремленную, как я сам.

Рисованный Рысев обрушил мне на голову стиснутых замком рук удар.

У меня зазвенело в ушах: больно же, блин! Нет, я, конечно, люблю, дивясь собственной глупости, отвесить себе пару ментальных тумаков, но не до такой же степени!

Кубарем покатился, уходя от спешащих раздавить меня ног.

Рисованный я почти и не походил на самого себя. Руки-линии, пальцы-мазки, вместо лица какая-то расплывчатая, похожая на голову лишь очертаниями блямба.

Цветом мой портрет наградили самым невзрачным — бежевым.

Я поймал рисунок захватом ног, словно ножницами, рывком повалил наземь, тотчас же оказавшись сверху. Впечатал паскуднику хорошего люля прямо в то, что у него было вместо лица. Увидеть кровь я не надеялся, а потому не жалел сил. Рисунок должен был оставаться рисунком, и никак иначе.

Меня, словно непослушника, резко дернули за шкирку — затрещала, разрываясь по швам, свеженькая рубаха. Щеки тотчас же ощутили на себе вкус мокро хлещущих пощечин.

Словно меня кто-то желал привести в чувство.

Я искал того нахала, что смел держать меня, словно нашкодившего котенка: и для этого недруга припас парочку малоприятных сюрпризов.

Вторая моя копия получилась лучше — художник не терял времени даром. Охваченный потоком вдохновения, он творил из черноты озлобленности нового меня. На тот раз у лица были глаза и губы, сам я был намалеван более плавными, четкими очертаниями.

Но что такой художник без фантазии? Всего лишь фотоаппарат, запечатляющий скучную действительность.

По мнению нового владыки Кисти Мироздания, я был скучен до омерзения.

Посох в его руках описал красивый круг над головой, торцом грянул о плиты пола. Зазвенели цепью висящие кольца. Рукой божка местного разлива у второй моей копии выросли рога. Ноги стали походить на бесовские копыта, натруженные руки были толщиной едва ли не с хороший дуб.

Как мешок картошки, он швырнул меня оземь. Острая боль разошлась по всему телу взрывом, во рту я ощутил металлический привкус. В глазах потемнело, где-то на окраинах сознания испуганной птицей билась мысль.

Кабзда ребрам. Ребрам кабзда.

Хотелось свернуться калачиком. Боль хлопала меня по щекам, ласково шепча, что это еще не конец. Она вернется скоро, сразу же после рекламной паузы, ну а мне... мне она советовала хотя бы раз в жизни смириться с собственным поражением. В конце концов, не бывает тех, кто раз за разом скачет по граблям и выходит с целым лбом.

От второго удара, которым можно было размозжить мне голову, я закрылся эгидой. Словно желая вернуть всю вложенную мощь нападавшему, его отшвырнуло инерцией, заставило сделать несколько шагов назад, попятиться.

Тупым, нелепым нечто он оглядывал мое тело, не желая верить, что у него ничего не получилось.

Я криво и горько ухмыльнулся — ну же, дружище, прояви хотя бы одну черту моего характера, будь поупрямей, попробуй еще раз.

Он и попробовал.

И тут же взорвался радужными брызгами. Рисованная туша разом обратилась в булькающий, чудом зависший в воздухе поток воды. Каплей он рухнул вниз, обращаясь раскидистой лужей.

Я ухмыльнулся вновь — встать на колено стоило огромных усилий. Еще не меньших стоила способность влить во вражину нестерпимую боль.

Героизм звал вперед, героизм тащил на подвиги. Словно толстый, надоедливый ангел над правым ухом, он цеплялся пухлыми ручонками, силился поднять на ноги, толкал в спину. Вон, мол, противник. Бей, беги, борись!

Со всем из перечисленного был полный непорядок. Стиснув зубы, стараясь не обращать внимания, как колет в боку, я сделал несколько шустрых шагов в сторону художника и понял, что не смогу.

Тот хохотал от вида моей боли, беспомощности и страдания. Словно решив подразнить меня, спарил ближе, оказавшись едва ли не у самого моего лица. Рассыпался бабочками, когда я попытался врезать ему прямо в нос, издевательски поддал пинком под зад, сразу же соткавшись у меня за спиной.

Я снова упал на колено, плюнул густой, липкой кровью. Наверняка задето что-то важное, дело дрянь.