Князь Рысев 3 - Евгений Лисицин

Глава 21

Мир разом решил измениться. Горячий, спертый воздух глухого подвала задрожал зыбким маревом прямо у меня перед глазами, побежал трещинами битого стекла, обращая все за ним в пелену мозаики.

Кисть Мироздания работала, старательно выписывая очертания будущей погибели. Я снова услышал глас камня — игривый и чарующий тогда, теперь он зазвучал иначе. Музыка его слов трогала душу тревогой, требовала защитить. Я же пятился, чувствуя, как с ног до головы покрываюсь холодным потом.

Легко драться против человека. Он стоит перед тобой, он дрожит точно так же, как и ты. Может, даже чуточку больше.

Непросто, но все еще одолимо встретить перед собой демона или черта. Не руками, так хитростью, не хитростью, так остротой слова…

Но что делать, когда против тебя решает восстать само мироздание? Когда гениальность давно умершего мэтра в чужих руках способна проложить путь сквозь тебя, словно через лист бумаги?

Или сделать из тебя самого лист бумаги…

— Егоровна?

Я звал старуху, ощущая, как наружу снова рвется внутренний демон. Ему был по вкусу мой страх — теряй, говорил он, голову. Дрожи, пытайся снова забиться в угол, а я уж не подведу. Всяко придумаю, как изломать возникшую перед собой кракозябру — по горизонтали или по вертикали

Владычица бесов мне не ответила. Кривое стекло, изгибаясь под причудливыми углами, покрываясь ледяной коркой, бежало перед глазами, окружая стеной. Оно спешило исказить, изломать образ чертознайки — из привычного человеческого отразить его в немыслимое уродство, в бесконечную глупость.

Еще чуть-чуть, чувствовал я, — и мироздание в самом деле примет новые правила, а враг, кем бы он ни был, возликует: вот это улов! Убить место силы, лишить ума главу инквизаториев, а на сдачу прихватить мелкого князька — кто бы мог о таком мечтать?

Я ощущал на себе его насмешливый взгляд. Он будто вопрошал, что я здесь забыл. Твое место, говорило его молчание, там, среди прочей знатной шелухи. Сидеть, слушать гениальные напевы не менее гениальной девочки, чтобы потом, когда все закончится, ничего не подозревающим олухом выпорхнуть прочь и быть таковым. Трупы в парадной? Какие трупы, это все часть представления! И разве знать не намеренно закрывает глаза на то, что неприятно взору?

Стекло толкало меня к камню, шаг за шагом вырывая из-под моих ног жизненное пространство. Словно намекало, сколь же хрупка жизнь — и моя собственная тоже.Хотелось от злости что есть сил садануть кулаком по неровному мареву передо мной: разбить, расколоть, испортить — и вернуть себе свободу, увидеть, кто же прячется за узорами мозаики.

Здравый смысл опасливо предупреждал, что это наверняка будет последним, что я сделаю в своей жизни.

Отчаяние пробудилось во мне липким ужасом. Словно Лелик из «Бриллиантовой руки», оно металось из одного уголка сознания в другой, тщетно ища спасения. Сценическое и заскорузлое «Все пропало!» вытесняло все остальные мысли, мешало думать.

Егоровна, навязчиво лепетало отчаяние, привела тебя сюда на заклание — ты нужен был ей всего лишь как еще одна жертва, очередная ступенька для возможности вернуть некогда утраченный артефакт.

И воздать за многолетнее унижение, даже зная, что ты, на самом деле, к проделкам Рысева-бывшего никакого отношения не имеешь.

Она приволокла тебя сюда совершенно одного, безоружного и беспомощного — вряд ли ей хотелось видеть, как ты сопротивляешься собственной гибели...

Спасительный хруст вклинился в повисшую, вязкую тишину победоносным горном. От души тотчас же отлегло — готовая отлететь в неведомое, а то и вовсе перемолоться на идеи под грузом места силы, сейчас она облегченно выдохнула. Страх сменился ликованием — пришла кавалерия!

Мозаика лопалась, обращаясь в крошево, заглушая собой отчаянный рев поэтичного камня.

Стена передо мной взорвалась градом осколков — я машинально закрылся руками, даже зная, что стеклянные брызги летят в обратную от меня сторону.

Егоровна сейчас была во всеоружии. Я видел старуху в разных обличиях. Видел, как отчаянно она гналась за Митеком — убитым мной там, на крышах, юрким заговорщиком. Видел пятью, а то и шестью этажами выше — теперь-то они казались недостижимой высотой, — общество мелких бесов было ей к лицу. Сейчас чертознайка давала понять, что она колдунья высшего класса.

Что она там говорила?

Вполне справится и без меня?

Сейчас я готов был в это запросто поверить.

Вокруг нее бушевал маленький шторм. Ясночтение отказывалось читать ее статы, будто спрашивая — а не ополоумел ли я вообще знать, сколько хитпоинтов таится в тушке невесты сатаны?

С ног до головы, словно одежка, ее покрывала чешуя корковидного доспеха. Сквозь седые волосы на голове пробивались упрямые, изогнутые, острые рога. Дряхлые руки, не привыкшие к тяжелой, грязной работе, налились молодецкой силой. В едва передвигающемся теле пробуждались проворство и мощь.

Черная книга, до того попросту парившая в воздухе, сейчас обратилась в игрушку хлещущего во все стороны ветра. Страницы норовили вырваться из тесного плена переплета, обратиться жуткими заклятиями, лечь лаком проклятия на слой мирского бытия.

Ноги уступили место мощным, покрытым мехом копытам. Хвост проволокой пробивался наружу.

От человеческого лица осталась лишь одна маска, пеплом рассыпающаяся в ничто.Егоровна будто отхватила от каждого знакомого ей демона по кусочку и присвоила.

Ненасытной любовницей она извивалась в танце страсти, будто признаваясь в любви к самому греху.

Она даже не глядела в мою сторону — взгляд мглистых, черных, лишенных зрачков глаз был устремлен лишь в одну точку.

Я не знал, как будет выглядеть явившийся сюда с древним артефактом злодей. У воображения на вооружении было с десятка три обликов — и все они пасовали, шли мимо от жуткой, безобразной реальности.

— Что это? — спросил я у Егоровны, чувствуя, как у меня стынет кровь в жилах.Мироздание смеялось надо мной, покачивая головой — мол, ты в самом деле ожидал увидеть что-то простое? Человека на двух ногах?

Это было безобразное, почти ни на что непохожее месиво обликов. Словно навозная куча решила ожить, окрасившись во все цвета радуги. Он кислотно переливался, норовя нырнуть из ярко-оранжевого в светло-зеленый. Нечто единоообразное ему было чуждо — при взгляде на него память почему-то спешила выдать то первый поцелуй, то запах бабушкиных пирогов, то двойку в четверти по математике..

— Что это? — снова повторил я.

— Ждал увидеть художника?

У Егоровны оказался голос Биски. Насмешничая, она была несклонна теперь к лишним словам и разъяснениям. Мне и правда думалось, что я увижу тщедушного вида интеллегентишку. Словно один австрийский художник, этот должен был стискивать в своих руках ту