Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть - Лоуренс Рис

По их мнению, население уже оккупированных ими восточных территорий, а также районов Советского Союза, которые они планировали захватить, избыточно. Вне всяких сомнений, нацисты знали и о значительном сокращении населения, уже имевшем место в одном из регионов, захват которых они планировали. С 1932-го по 1933 год во время голода, инспирированного Сталиным в Украине, умерло не менее шести миллионов человек‹59›. Ученые до сих пор спорят, спровоцировал ли Сталин этот голод искусственно в целях модернизации страны, или же он стал результатом его неудачной политики, однако очевидно одно — нацисты получили яркий пример того, как можно с помощью голода значительно сократить население Восточной Европы в кратчайшие сроки.

Для нацистских стратегов война воистину была освобождением. Как писал в своем дневнике в апреле 1940 года Дитрих Трошке, молодой экономист, работавший на территории Генерал-губернаторства, «Те, кто служит на востоке, находятся в уникальном положении. Каждый из них обретает невероятные возможности. Никто и помыслить не мог о назначении, которое сулит такие интересные задачи, требует такой ответственности и открывает такие возможности для инициативы. За всю жизнь они бы не сделали большего»‹60›.

Как считает профессор Кристофер Браунинг, нацистские стратеги были просто «опьянены возможностью войти в историю… Люди становятся безумцами от осознания того, что могут зайти дальше, чем кто-либо до них, того, что они могут войти в историю невероятным, беспрецедентным способом. В результате появляется странная смесь людей технократического склада ума, людей с управленческим опытом, которые предаются утопическим теориям. И утопии опьяняют таких людей чрезвычайно сильно. Именно эта смесь сделала нацизм столь разрушительным, или, по крайней мере, породила столь разрушительные планы»‹61›.

Как видим, для Гитлера война носила идеологический характер с самого момента вступления немецких солдат на территорию Польши в сентябре 1939-го, но стала носить гораздо больший идеологической характер после нападения на Советский Союз. Гитлер прямо заявил о своем отношении к ней в печально известном обращении к высшим немецким офицерам 10 марта 1941-го, назвав предстоящую войну с СССР «войной на уничтожение»‹62›. В особенности он призывал к «уничтожению большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции».

Один младший офицер германской армии, который знал о приказе убивать советских политруков (комиссаров) еще до вторжения в Советский Союз и был вполне согласен с этим приказом, вспоминал потом: «Разница [между войной в Советском Союзе и на Западном фронте] заключалась в том, что русские или красноармейцы считались людьми второго сорта, а также в том, что их было гораздо больше. И с этой силой, этим количественным превосходством, нужно было что-то делать… Они [нацистские лидеры] говорили, что нет времени, что нужно сражаться, наступать — и не страшно, если погибнет чуть больше русских. Они люди второго сорта… И этим нам отчасти давали право уничтожать их, чтобы они не представляли для нас угрозы… Большевика всегда изображали с окровавленным ножом в зубах, он всегда только разрушает, расстреливает людей, избивает их до смерти, пытает и отправляет в Сибирь в лагеря… Большевики были для нас людьми, способными на любую жестокость и насилие, и мы ни за что не должны были допустить, чтобы они пришли к власти»‹63›.

На этом фоне — на фоне решимости начать «войну на уничтожение» против «людей второго сорта» — Гитлер встретился с группой государственных чиновников уровня заместителей министра, армейских офицеров и прочих служащих 2 мая 1941-го. Точка зрения, которую они сформировали в результате этой встречи, была выражена в их итоговом меморандуме: «1. Война сможет продолжаться только в том случае, если к третьему ее году весь Вермахт будет получать продовольствие с русских территорий. 2. В результате изъятия нами упомянутого продовольствия X миллионов человек неминуемо умрет от голода»‹64›. Под «третьим годом войны» участники встречи имели в виду период с сентября 1941-го по август 1942-го. Под цифрой «X» миллионов, как впоследствии станет известно, подразумевалось «30 миллионов»‹65›.

Этот невероятный документ, содержавший план истребления голодом, или Великого голодомора, — не получивший в связи со всеобщим вниманием к ужасам Холокоста должной известности — возник во время этой встречи отнюдь не случайно. Он исходил непосредственно от Гитлера. Единственный присутствовавший на этой встрече правительственный чиновник самого высокого ранга, Альфред Розенберг, в тот же день, как и планировалось, обсудил с Гитлером «восточные вопросы в деталях»66, желая, вне всяких сомнений, представить конкретные предложения, которые пришлись бы по душе фюреру. Структурным последствием нежелания Гитлера предоставлять ключевым министрам возможность обсуждать проблемы коллективно — в последний раз встреча всех членов кабинета состоялась в 1938-м — стало то, что ключевыми стали именно встречи на уровне замов‹67›. (Не случайно одна из наиболее печально известных встреч времен войны — Ванзейская конференция, на которой обсуждалась судьба евреев, как и встреча 2 мая, где обсуждался план Великого голодомора, прошла на уровне заместителей.) Важно отметить также и то, каким образом правление Гитлера — как внешняя, так и содержательная его часть — повлияло на тех, кто 2 мая согласился обречь миллионы людей на голодную смерть. Гитлер не просто объявил о том, что война будет вестись «на уничтожение». Он уже множество раз продемонстрировал, что хочет решать проблемы радикально.

Поэтому есть все основания полагать, что участники конференции 2 мая 1941 года действительно верили, что голодная смерть 30 миллионов человек послужит на благо как их лидеру, так и стране. Они помнили о том, как союзники взяли Германию в блокаду во время Первой мировой войны, стремясь голодом поставить страну на колени. Это привело к тому, считает профессор Адам Туз, что «в риторике 1940–42 годов проявилась своеобразная инверсия — „кто-то будет голодать, но на этот раз не мы“». И в отличие от Холокоста, по отношению к которому обычно употреблялись эвфемизмы (убийство, например, называлось Sonderbehandlung — («особое обращение»), план голода был «четко задокументирован и разослан в оккупационные войска. В результате у комендантов гарнизонов в тылу были четкие инструкции, где говорилось, что, раздавая еду голодающим русским, они и их подчиненные должны помнить, что на кону не что иное, как выживание рейха и продолжение войны во второй, третий, четвертый год»‹68›.

Подобная логика, безусловно, отражает личный взгляд Гитлера, который мыслил в терминах «или — или», «или мы уничтожим врага, или он уничтожит нас». Этот примитивный способ эмоционально сводить сложные вопросы в плоскость абсолютных альтернатив был краеугольным камнем харизматического стиля Гитлера со времен его первых выступлений в пивных. Потому нет ничего удивительного, что всего за несколько дней до вторжения в Советский Союз Гитлер в разговоре с Геббельсом заявил: «Фюрер говорит, что мы должны одержать победу независимо от того, правы мы или нет. Так или иначе, мы за столько всего в ответе, что победу надо одержать любой ценой — иначе весь наш народ… просто сотрут с лица земли»‹69›.

План Великого голодомора, как и множество других планов, которые нацисты строили раньше, оказался абсолютно неосуществимым в том масштабе, который намечался изначально: Германия не обладала достаточными ресурсами для того, чтобы миллионы людей по всем городам Советского Союза упрятать в тюрьмы и держать их там, пока они все не поумирают от голода. Но сама идея, заложенная в основу этого плана, осуществлялась во многих местах. Так, например, немецкая армия замкнула кольцо блокады вокруг Ленинграда (в настоящее время — Санкт-Петербург), и за период с сентября 1941 года по январь 1944-го в городе вымерло более 600 000 жителей — в основном от голода. То же твердое решение «не тратить ценные продукты» на своих врагов послужило основной причиной гибели в немецком плену более трех миллионов советских солдат. В отдельных городах оккупированной Украины — как, например. в Харькове — немецкие оккупационные власти активно осуществляли политику Голодомора.

По количеству населения Харьков был самым большим городом, захваченным немцами во время войны. С того момента, когда в октябре 1941 года они вступили в город, до августа 1943-го‹70›, когда Красная Армия его освободила, было ясно, что максимальное изъятие продуктов питания у мирного населения планировалось с самого начала. Инна Гаврильченко, украинская школьница, которой в то время было пятнадцать лет, рассказывает: «К нам в комнату ворвался немецкий солдат и стал шарить повсюду. Он заглядывал во все шкафы, выбрасывал оттуда вещи, книги. У нас был сахар — он его нашел и забрал…»‹71›