Невиновный - Джон Гришэм

По прибытии Грега в тюрьму округа Осейдж Марк Барретт быстро организовал слушания об освобождении под залог. С еще висящим над ним смертным приговором и неназначенной датой нового суда Грег, разумеется, не мог чувствовать себя свободным человеком. Вместо обычной в таких случаях заоблачной суммы судья определил залог в пятьдесят тысяч долларов, которые родители и сестры Грега быстро собрали общими усилиями.

После пяти лет, проведенных в тюрьме, в том числе четырех – в камере смертника, Грег вышел на свободу, чтобы больше никогда не вернуться в застенок.

Строительство блока H началось в 1990 году. Практически все сооружалось из бетона – полы, стены, потолки, даже нары и книжные полки. Чтобы исключить возможность изготовления заточек, металл в строительстве вообще не использовался. В здании имелось, конечно, множество балок и стеклянных панелей, но не в камерах. Здесь все было бетонным.

Когда сооружение было завершено, котлован засыпали грунтом. В качестве официальной причины назывались требования организационно-технического характера. Естественные освещение и вентиляция исчезли навсегда.

В честь открытия блока H – нового, современного дома смерти – в ноябре 1991 года администрация тюрьмы устраивала торжественный прием. Были приглашены большие шишки. Разрезались ленточки. Тюремному оркестру пришлось разучить новые мелодии. По блоку водили экскурсии, но будущие его обитатели пока находились в Большом доме, в четверти мили от новостройки. Гостям предоставлялась возможность за определенную плату провести ночь на принципиально новых бетонных нарах в любой камере.

По завершении торжеств, чтобы окончательно довести дело до ума, в блок перевели первую партию не самых опасных заключенных и стали внимательно наблюдать, каких можно ждать от них неприятностей. Когда выяснилось, что система работает надежно, вполне функциональна и застрахована от побегов, настало время водворить сюда и плохих парней из блока F.

Жалобы и нарекания начались сразу же. Нет окон, никакой возможности увидеть дневной свет и глотнуть свежего воздуха. В камерах двойные потолки, и сами они слишком малы для двоих. Бетонные нары слишком жесткие и узкие – всего тридцать шесть дюймов в ширину. Комбинированные туалеты из нержавеющей стали втиснуты прямо между ними, так что работа кишечника каждого заключенного становится общим делом обоих. Перегородки такие массивные, что разговоры между соседями – ежедневный источник энергии для узника – невозможны. Как «бесконтактное» помещение блок H был спроектирован так, чтобы изолировать не только надзирателей от заключенных, но и заключенных друг от друга. Еда – еще хуже, чем в блоке F. Двор – пространство, которым узники дорожили больше всего, – здесь не более чем бетонный мешок размером меньше теннисного корта со стенами восемнадцатифутовой высоты, накрытый густой решеткой, не пропускающей даже того скудного солнечного света, который пробивался сквозь находившийся над ней купол. О том, чтобы увидеть где-нибудь пучок зеленой травы, не могло быть и речи.

Бетон ничем не был облицован или хотя бы покрашен. Повсюду лежала цементная пыль, скапливаясь в углах камер. Она оседала на стенах, на полу, висела в воздухе и, конечно, попадала в легкие. Адвокаты, посещавшие своих клиентов, зачастую уходили, кашляя и сипя от этой пыли.

Современная система вентиляции была «замкнутой», то есть никакого выхода на поверхность не имела. Это было терпимо, пока не прекращалась подача энергии, что случалось каждый раз, когда какой-нибудь узел выходил из строя.

Лесли Делк, адвокат, назначенный защищать Рона, писала об этом своему коллеге, который собирался предъявить претензии тюрьме:

Питание ужасное, и почти все заключенные теряют в весе. Один узник за 10 месяцев похудел на 90 фунтов. Я пыталась обсудить этот вопрос с администрацией тюрьмы, но мне, разумеется, сказали, что со здоровьем у этого заключенного все в порядке. Во время своего последнего посещения я узнала, что еду заключенным привозят из старого здания, где ее готовят. Потом она доставляется в блок H, и там группа заключенных – ударная бригада, надо полагать, – развозит ее по этажам. Этим парням говорят, что остатки они могут взять себе, поэтому порции сокращаются едва ли не вдвое против нормы. Насколько я понимаю, надзор за питанием заключенных в блоке H Департаментом исправительных учреждений осуществляется слабо, если вообще осуществляется. Все мои клиенты жалуются на то, что пища теперь всегда холодная и так плохо приготовлена, что вызывает тошноту, а количество ее таково, что большинство заключенных вынуждены покупать еду в лавке, чтобы утолять постоянное чувство голода. Лавка, разумеется, принадлежит тюрьме, которая устанавливает там цены по своему усмотрению. (Обычно они гораздо выше, чем в обычных магазинах, которые посещаем мы с Вами.) К тому же у многих моих клиентов нет родственников, которые могли бы им помочь, так что они и вовсе лишены возможности пользоваться услугами магазина.

Для заключенных перевод в блок H оказался шоком. После того как в течение двух лет ходили слухи о «новом современном здании», на строительство которого предполагалось потратить 11 миллионов долларов, они были потрясены, попав в подземелье, где пространства оказалось меньше, а ограничений больше, чем в блоке F.

Рон ненавидел блок H. Его сокамерником оказался Рик Рохем, житель «загона» с 1985 года, оказывавший на Рона успокаивающее воздействие. Рик был буддистом, многие часы проводил в медитациях и тоже любил играть на гитаре. Уединение в тесноте камеры было исключено. Они подвешивали к потолку одеяло в виде шторы, чтобы разделить свои кровати и создать слабую иллюзию приватности.

Рохема Рон беспокоил. Он утратил интерес к чтению. Не мог сконцентрироваться ни на одной мысли и сосредоточиться в разговоре на одном предмете. Иногда его поили лекарствами, но это не имело ничего общего с систематическим лечением. Он мог часами спать днем, а ночью беспрерывно мерить шагами тесную камеру, бессвязно что-то бормоча или причитая. Потом останавливался перед дверью-решеткой и начинал яростно кричать. Поскольку они проводили вместе двадцать три часа в сутки, Рик имел возможность наблюдать, как его сокамерник неуклонно сходит с ума, но ничем не мог ему помочь.

После переезда в блок H Рон потерял девяносто фунтов веса. Волосы у него поседели, и он стал похож на привидение. Однажды Аннет, которая ожидала встречи с ним в комнате свиданий, увидела, как надзиратели ввели тощего старика с длинными седыми волосами и всклокоченной бородой. «Кто это?» – успела подумать она, прежде чем узнала брата.

– Когда я увидела, – рассказывала она потом, – как ввели человека с длинными волосами и такого худого, такого изнуренного, что, повстречайся он мне на улице, не узнала бы, я, вернувшись домой, написала директору тюрьмы письмо с просьбой проверить Рона на СПИД, потому что он выглядел таким исхудалым, какими бывают только больные СПИДом. Наслушавшись историй про то, что происходит в тюрьмах, я подумала, что его непременно надо проверить на наличие вируса СПИДа.

Директор в ответном письме заверил, что у ее Ронни никакого СПИДа нет. Тогда она написала другое письмо, в котором жаловалась на плохое питание в тюрьме, на высокие цены в тюремном магазине и на то, что средства, выручаемые этим магазином, идут на покупку спортивного инвентаря для надзирателей.

В 1992 году психиатр Кен Фостер начал работать в тюрьме и осмотрел Рона Уильямсона. Он нашел его в плохой физической форме, неопрятным, дезориентированным, отрешенным от реальности, исхудавшим, преждевременно состарившимся, слабым, эмоционально истощенным. Доктору Фостеру было ясно, как должно было бы быть ясно всему тюремному персоналу, что с Роном что-то не так.

Психическое его состояние оказалось едва ли не хуже, чем физическое. Приступы бешенства и отчаяния выходили далеко за пределы обычного тюремного бузотерства, и для надзирателей и персонала не было секретом, что он утратил связь с реальностью. Доктор Фостер несколько раз становился свидетелем маниакальных припадков, во время которых Рон был одержим тремя идеями: 1) он невиновен; 2) Рики Джо Симмонс признался в убийстве и должен быть отдан под суд; 3) Рон испытывает страшную физическую боль, обычно в груди, и, наверное, близок к смерти.

Хотя симптомы болезни Рона были очевидны и крайне остры, записи в медицинской книжке, изученные доктором Фостером, свидетельствовали о том, что больной уже давно не получал никакого лечения. Отсутствие же лечения приводит такого больного, как Рон, к психопатии.

«Психопатические реакции, сопровождаемые разрушением личности, усугубляются, когда человек испытывает множество стрессов, являющихся непременным атрибутом пребывания в блоке смертников и понимания того, что тебя ждет смерть, – записал доктор Фостер. – Согласно „Шкале глобальной оценки функционирования“, которая приводится в авторитетных учебниках психиатрии, тюремное заключение является „катастрофическим“ стрессором».