Африканскими дорогами - Владимир Иорданский

Старики буквально с ужасом говорили, что богатые выскочки благодаря деньгам добивались избрания на посты вождей. Начала продаваться земля — дело совершенно немыслимое еще три-четыре десятилетия назад. Да и само население деревень перемешалось; пришлые во многих районах стали большинством.

В этих условиях древний механизм воспитания личности стал давать перебои. Конечно, он продолжал оказывать влияние на сознание молодежи, однако результатом были всё более серьезные моральные драмы в ее среде. Юноши и девушки, получавшие традиционное воспитание, вступая в зрелость, оказывались в совсем иной, чем предшествующее поколение, среде.

Социальная инерция, обеспечивавшая самокопирование архаичных общественных структур, постепенно затухала. Да и не могло быть иначе в обстановке ускоряющегося распада деревенской общины, разрыва окутывающей деревню паутины кровнородственных связей и возникновения совершенно новых групп в крестьянстве.

Отчасти, впрочем, традиционное воспитание учитывало противоречивую сложность архаичных порядков. Оно внушало не одни идеи солидарности, общности, сплоченности, но и покорность перед старшинами и вождями, преклонение перед клановой иерархией, признание фактически существующего в архаичном обществе неравенства. Этим воспитанием как бы закреплялся «антагонизм» мужчин и женщин, но, может быть, его самой отрицательной чертой было внушение недоверия к иноплеменникам, к людям другого языка и культуры.

«Банту» в переводе значит «люди». Кем же были небанту? В Руанде пигмеев называют батва, иначе говоря, «рабами». В каждом африканском языке существуют десятки уничижительных кличек, обозначающих соседние народы. Они никогда не исчезали из обихода, а временами способствовали вспышкам взаимной неприязни и недоброжелательства.

А униженность, которую демонстрировали перед вождем? Мне было странно видеть, как ползком, на животе, старуха приближалась к обе Бенина. Когда она подняла к нему голову, то от серой пыли лицо женщины выглядело маской.

В новых условиях, порожденных влиянием капитализма, эта оборотная сторона традиционного воспитания приобретала новое значение. Выхолащивались, становились постепенно пустой фразой формы взаимного обращения и правила вежливости. Напротив, качества характера, ранее осуждавшиеся, вроде стяжательства или высокомерия, завоевывали нечто вроде невольного общественного признания.

Одно время в Гане приобрела огромную популярность завезенная из Нигерии песня в ритме народного танца хайлайф о двух крестьянах. Один из них прятал сбережения в горшок и закапывал в землю, где их пожирали термиты. Второй относил деньги в банк, и песня рассказывала, как много нужных вещей он смог приобрести позднее.

В восточнонигерийских деревнях среди ибо люди, умеющие «делать деньги», вызывали к себе уважение. Деловая хватка, торгашеский дух, предприимчивость ставились в пример, а женщинами сочинялись песни об оборотистых, зарабатывающих много денег мужчинах.

Эти нравы очень далеки от идиллических норм общежития, принятых у бауле.

Аналогичная картина наблюдалась всюду, где воздействие капитализма преобразило давние порядки.

Среди пальмовых рощ приморской Дагомеи, например, население, хотя и сохранявшее верность культу предков, выработало мораль, которая еще недавно показалась бы немыслимой. Подчиняясь новым веяниям, оно довело чуть ли не до крайности особенности старого быта. Здесь и раньше существовало разделение труда (и собственности) между мужчинами и женщинами, в силу которого пальмовые рощи и доход с них принадлежали мужчинам, тогда как женщины распоряжались продовольственными культурами. Теперь дело дошло до того, что в семье жена продает мужу овощи со своего огорода или под проценты одалживает ему деньги.

Когда в ряде стран континента прозвучали призывы вернуться к «истинно африканским началам», то помимо политической игры было в этом и искреннее возмущение «падением нравов». Ведь отход местного общества дальше и дальше от идеалов, которые еще недавно были общепризнанными, многих задевал крайне болезненно. Отнюдь не все сознавали, что были свидетелями не просто краха старой морали, а краха старого уклада, выработки новых норм общежития, более отвечающих современным условиям.

Попытки воскрешения исчезающих обычаев и форм быта обволакивались густым туманом шовинизма. Наиболее значительное по своим масштабам усилие в этом направлении было предпринято в Республике Чад по инициативе позднее погибшего в военном перевороте президента Нгарты Томбалбая. Президент, происходящий из этнической группы сара, потребовал, чтобы все государственные служащие прошли через обряд инициаций его родного народа — йондо. Исключение не делалось даже для священников.

Сотни людей были отправлены в деревни для приобщения к «истинной» национальной культуре. Они зачастую оказывались в тяжелейших бытовых условиях, в совершенно чуждой культурной среде. Не редки были случаи глумления над ними. После переворота подтвердились слухи о том, что несколько человек погибли при подготовке к обряду.

Возможно, подобный шаг был подсказан Нгарте Томбалбаю его гаитянскими советниками. Как известно, покойный президент Гаити, Дювалье, охотно пользовался сохраняющимися на острове суевериями в политических целях. Так или иначе, в Республике Чад эксперимент с возвращением к «истокам» завершился трагически для его инициатора: он был застрелен мятежными солдатами в собственной резиденции.

Занимались частичной реставрацией прошлого и некоторые другие политические деятели континента. Главным результатом их усилий оказывалось, однако, усиление ксенофобии, а не возрождение древних этических идеалов. Экзальтация националистических чувств могла даже создать видимость успеха, но недолговечную.

В Африке, как в другие времена на других континентах, консерваторы обвиняли город и в падении нравов, и в кризисе древних форм общежития, и в распространении среди молодежи некоего «духа непочтительности и вольнодумства», как назвал мне его старик марабут в городе Верхней Гвинеи — Канкане.

Нет, не один город «виновен» в ломке «африканского образа жизни». Она началась в недрах деревенской общины.

Именно в деревне первоначально формировались признаки нового образа жизни, который полностью восторжествовал на городских улицах и площадях. Как верно утверждение, что город в Африке во многих отношениях остался лишь разросшейся до огромных размеров деревней, так справедливо и наблюдение, что городские порядки первоначально возникали далеко за городской чертой, под соломенными деревенскими крышами. Там начиналось воспитание ‘будущего горожанина, воспитание качеств, которые будут необходимы в городском обществе.