Королевский дуб - Энн Риверс Сиддонс

Мы все опять засмеялись.

Пришло время обеда. Дети прибежали с берега ручья, и все потянулись мимо накрытых столов и наполнили тарелки.

Хилари держалась поблизости от меня и Картера, но все время косилась на Тома. Эрл плюхнулся с ее плеча, проковылял с веранды и скрылся из виду.

— У него там внизу подружка, — объяснил Том. — Они живут вместе уже три года, но она все не соглашается выйти за Эрла замуж. Слишком он большой разгильдяй. Ее зовут Рэкуэл Анвелл.[62] Когда я впервые заметил ее, она была такой вялой и бледной, что я решил: она больна. Но оказалось, что Рэкуэл беременна. У нее бывают малыши каждую весну с тех пор, как она подружилась с Эрлом. Но дамочка не хочет завязывать семейные узы.

Хилари захихикала. Мы сели обедать. Это был настоящий пир: ребрышки оленей, чили, окорока и дикая индейка, которую подстрелил Скретч в верховьях Козьего ручья, соус из кукурузных сухарей, на приготовлении которого специализировался Мартин Лонгстрит, и какие-то дикие овощи, приготовленные с мясом и травами и имевшие дымный приятный вкус, — их приготовил юрист Риз Кармоди.

— Водяной кресс-салат, — объяснил он, туманно улыбаясь, чуть захмелев от пунша. — С моего ручья. Приятное варево из овощей, не так ли?

Том принес охлажденное белое вино и легкие напитки для детей. И мы подняли тост в честь наступления сезона, и затем, прежде чем мы приступили к еде, хозяин обеда, наклонив свою темную голову, просто произнес:

— Благодарю тебя за эти леса и эту воду, за их изобилие, от которого мы снова вкушаем на пиру в День Благодарения. Благослови тех из нас, кто собрался отпраздновать этот день и разделить эту трапезу. И пошли нам хорошую зиму и еще одну весну.

Я бросила взгляд на его темное лицо, когда он говорил эти слова — странный, формальный и старомодный вид благословения. Я почему-то не ожидала этого от Тома. Но в то же время слова эти были странно-трогательны среди дикой природы, в освещенной солнцем тишине. Когда Том закончил свою речь, Мартин Лонгстрит, Риз Кармоди и Скретч Первис вместе с ним пробормотали: „Аминь".

Мы ели до тех пор, пока в нас уже ничего не лезло. Не думаю, что когда-либо пробовала что-нибудь более приятное. Воздух был подобен вину, а само вино и мед позволили мне расслабиться и избавиться от беспокойства. Я ела с жадностью, которой не чувствовала многие месяцы до нашего приезда в Пэмбертон, до безобразной ночи, обозначившей конец моего замужества.

Я посмотрела на Хилари. Дочка тоже деловито жевала и потихоньку бросала кусочки Эрлу, который вернулся с ручья и устроился под ее стулом.

Когда мы закончили обед и сидели, постанывая от удовольствия, пили крепкий горячий кофе с диким ликером, который был „похож на греческое вино „Ретсину", но не совсем такое, — его делает Мартин", тени успели стать длинными и синеватыми, а воздух начал быстро остывать.

— Нам пора возвращаться, — лениво произнесла Тиш. — Мне хотелось бы, чтобы ты сыграл, прежде чем мы разойдемся. Это будет достойный финал такого чудесного дня.

Том сходил в дом и принес из гостиной большую гитару „Мартин" и что-то маленькое и яркое, что тут же бросил Мартину Лонгстриту. Я увидела — это была флейта.

— Будьте любезны, окажите мне честь, доктор, — сказал Том.

— Буду счастлив услужить, — произнес декан своим глубоким басом.

Том и Мартин начали играть так слаженно, как будто сговорились заранее. Это был странный минорный мотив, почти монотонный, с дикими нотами; своего рода плач, который, если бы в нем были слова, превратился бы, скорее всего, в речитатив. Он звучал очень старо и как-то по-восточному, но в нем слышались ноты индейцев с плоскогорий обеих Америк. В музыке было много повторений и почти не чувствовался главный мотив.

Начиная с третьего повтора Том стал петь, но слова были не английские, не похожие ни на один из знакомых мне языков. Так же как и в тот день, когда Том проигрывал Дилана Томаса, его глаза были закрыты, а лицо казалось невероятно увлеченным. Он пел негромко, на странном старом языке, а при последнем повторе к нему присоединились Риз Кармоди с чистым, высоким тенором и Скретч Первис с удивительным, глубоким басом.

Когда они закончили, наступила длительная, наполненная чувством пауза, в которой последние протяжные ноты флейты и гитары, казалось, повисли в воздухе, трепещущие и волнующие. Наконец Тиш нарушила молчание.

— Том, это было прекрасно, — произнесла она. — Что это? Я никогда не слышала ничего подобного.

— Мартин выучил эту песню, — сказал Том. — И потом научил нас. Это песнь эскимосов, благодарящих Бога за хороший охотничий сезон и благословляющих наступающую зиму. Подходит для сегодняшнего дня, не правда ли?

— Очень, — отозвалась Тиш. — Где вы выучили ее, доктор Лонгстрит?

— Я познакомился с Джо Кемпбеллом, когда он преподавал в Сара Лоуренс, — объяснил Мартин. — Он был самым крупным фольклористом и знатоком мифологии из тех, что у нас когда-либо были. У Джо были чудесные записи. И эта песня с одной из его кассет.

Дети, ставшие беспокойными из-за разговоров взрослых и музыки, отправились опять к ручью и звали с собой Хилари. Но она съежилась, глаза стали большими, и девочка ничего не ответила.

— Пойдем в гостиную, Хил, — предложила Тиш. — Я слышу там кряканье глупых уток. Они воображают, что они дети хозяина.

Хилари встала и подала руку Тиш. Они скрылись в доме. Том посмотрел на меня.

— Что-то напугало девочку? Что? Она боится воды?

— Какие-то дети, которые живут в верховьях ручья и учатся с Хил в одном классе, сказали ей ужасную вещь по поводу того, что воды ручья вспыхивают, горят, делают кровь черной и разлагают кости, — объяснила я причину испуга дочери. — Это был просто детский разговор. Наверно, они пытались запугать новенькую. Но все произошло в тяжелое для Хилари время — она не была здорова по-настоящему с тех пор… с тех пор, как мы приехали в Пэмбертон. И на нее рассказ очень сильно подействовал. Теперь она приходит в ужас при виде воды. Я не в силах внушить ей, что это были просто небылицы.

Том смотрел на меня некоторое время, а затем перевел взгляд на Скретча Первиса. Старик спокойно смотрел на мужчину.

— Видел я это, — наконец произнес Скретч. — Видел, как ручей вспыхивал. Вот уж не знаю, гниют ли кости, но одно скажу: это не небылицы.

— Ты прекрасно знаешь, что это болотный газ, — нетерпеливо перебил его Том. — То, что старые люди называли „духом болот" или блуждающим огоньком. Просто болотный газ. Он есть в каждой стране, и в каждой культуре существуют мифы о нем. Это ровным счетом ничего не значит, кроме того, что где-то в глубине, в иле, на краю болота что-то разлагается, и это производит метан. Подобное явление наверняка и видели дети.