Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны - Роберт Гринвуд

Такие комнаты, думал мистер Бантинг, такие женщины, как Мэри, были и в тех городах и селах Польши, на крыши которых вдруг, нежданно-негаданно посыпались бомбы. Мистер Бантинг имел весьма приблизительное понятие о взрывах бомб, но сейчас он представил себе, как это было бы здесь, в коттедже «Золотой дождь»: громовой удар, вспышка огня, и потом нечто страшное в клубах дыма и пыли. Такие вещи случались и продолжают случаться даже сейчас. «Сирена» добросовестно сообщала о них, часто иллюстрируя свои сообщения фотоснимками. Мистер Бантинг мало-помалу привык к этим фото, на которых изображались дома, разрушенные бомбами, развороченные, непристойно выставившие напоказ свои внутренности; многие из них были вполне почтенные, приличные дома, вроде его коттеджа.

Сделав над собой усилие, мистер Бантинг отогнал эти непрошенные мысли и картины. Откуда они приходили, он и сам не знал. Они возникали в мозгу без всякого повода, заставляя думать, что тут работает какой-то глубокий первобытный инстинкт, что это — предвестия и предостережения, одним словом, все то, во что здравомыслящий человек не должен верить. Надо гнать их прочь.

А может быть, — знакомые ощущения уже напоминала ему об этом, — может быть, тут просто-напросто сказываются не усвоенные желудком сосиски?

— Приму-ка я содовую таблетку, — сказал он, доставал это снадобье с каминной полки. «Домашний лекарь» ничего не говорил о содовых таблетках, хотя и предостерегал от неумеренного потребления двууглекислой соды.

— А какой тебе дадут оклад, Джордж, прежний?

— Да, — сказал он и добавил с педантической точностью: — Не знаю только, с какого дня, с сегодняшнего или завтрашнего. Надо будет спросить Кордера.

— Я очень рада, что ты уйдешь из этого подвала, там нездоровый воздух. Да у тебя уже сегодня вид гораздо лучше.

— И чувствую я себя лучше, — сказал он. Но причиной такой праздничной бодрости было не только физическое раскрепощение от подвала, — его мысли и дух тоже почувствовали свободу.

— И все-таки, несмотря ни на что, — искренно сказал мистер Бантинг, — мне хочется, чтобы немцев разбили и чтобы Холройд вернулся. Я очень рад, что выбрался из подвала, но, если меня опять туда загонят, я нисколько не огорчусь. Конечно, если в таком переводе будет необходимость. Но немцев надо вздуть как следует.

Он стоял на коврике перед камином, широко расставив ноги, попыхивал трубкой и думал о Гитлере и о том, до какой степени этот Гитлер не понимает духа страны, против которой он повел войну.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Ледяное молчание, наступившее вслед за тем, как мистер Бантинг объявил о своем повышении по службе, красноречиво говорило о том, что его дети сразу же представили себе тяжелые последствия этого факта. Сама по себе такая перемена была на руку семье; застой в делах у Криса и Эрнеста делал ее как нельзя более своевременной. Но этот факт нельзя было рассматривать в отрыве от всего остального вследствие некоторых недостатков, присущих характеру мистера Бантинга. С тех пор как они себя помнили, отец выносил на своих плечах все бремя материальных тягот, но уже зато требовал, как чего-то само собой разумеющегося, диктаторской власти над домашними.

Правда, сыновья великодушно признавали, что мистер Бантинг помог им встать на ноги, вложив некоторый капитал в прачечную и переделав свои линпортские коттеджи в гараж. В простоте душевной на первых порах они готовы были видеть в его помощи зарю новой эры. Но свет этой зари был какой-то неверный, призрачный. Дети все чаще и чаще говорили на своих совещаниях (ибо рассуждать следует здраво, не вдаваясь в сентименты), что мистер Бантинг не стал бы брать под свою отеку эти предприятия, не будь у него твердой веры в их прибыльность. И действительно, интерес отца к прачечной и к гаражу то возрастал, то падал в зависимости от степени их доходности. В конечном же счете его негласное участие в делах сыновей приводило к усилению его деспотической власти над их юными жизнями, лишенными, увы, той свободы, которая принадлежала им по праву.

Мистер Бантинг мог теперь возмущаться дороговизной обстановки в кабинете Эрнеста и указывал Крису на всю нелепость выбрасывания денег на рекламу. Стоило выйти какой-нибудь заминке в делах, и мистер Бантинг давал понять, что избежать ее было бы нетрудно, если б только догадались во-время спросить у отца совета.

Изнемогая под тяжестью рабского ярма, дети частенько думали: а не таится ли за простодушием отца прозорливость, превышающая даже их собственную? Или (спрашивали они после некоторого размышления) случайное стечение обстоятельств придает его поступкам кажущуюся дальновидность, которой он на самом деле обладать не может? Взять хотя бы это случайное повышение в должности. Оно вызвано войной, их затруднения тоже вызваны войной. При чем же тут выдержка, решительность и все другие викторианские добродетели, излюбленные мистером Бантингом? Факты говорили сами за себя, но мистер Бантинг истолковывал их по-своему.

Он все чаще становился на коврик перед камином и позванивал мелочью в карманах, выбирая для этого такие минуты, когда Эрнест пытался сосредоточиться, и вид у него был довольный, сияющий, как у человека, который благополучно выбрался на берег и недоумевает, почему другие все еще барахтаются в волнах. Он постоянно учил сыновей: не падайте духом перед трудностями, больше инициативы, надо ополчиться против моря бед и за свое держаться крючьями стальными, как сказал поэт. Если прачечная и гараж не приносят доходов, надо вспомнить одно верное средство, рецепт которого известен старшему поколению: впрягитесь в работу, не жалея сил.

Произнося подобные тирады, мистер Бантинг подразумевал, что если эти трудности все-таки не будут преодолены, то исключительно из-за нежелания следовать его советам. Значит, не впряглись в работу или впряглись, но недостаточно или не так, как впрягся бы сам мистер Бантинг, вернее, не так, как он впрягался в молодости. Никто не мог пожаловаться, что мистер Бантинг скупится повторять свои наставления.

Он опять стал самим собой, как трогательно уверяла их миссис Бантинг. Крис же задумчиво заметил однажды, что если его дела не поправятся, он не сможет выходить из дому до тех пор, пока отец не купит ему новые подтяжки, ибо страсть мистера Бантинга к разумной экономии вспыхнула с новой силой и была поставлена теперь на службу империи. Всем, кто разжигал камин, напоминалось, что грузовики нужны теперь для военных целей, а не для доставки угля, каждый недоеденный кусочек становился темой для лекции об исключительной важности экономии места на кораблях торгового флота. Теперешнее время требует от нас самоограничения и напряжения всех сил. Что же касается трудностей, то они есть и у фирмы Брокли, но фирма Брокли старается преодолеть их, прилагает к этому все силы и действует с такой энергией, какая другим и не снилась.

В промежутках между этими лекциями мистер Бантинг ходил по дому, жужжа что-то себе под нос, точно пчела, и слегка дивился своему избавлению от гастрита. Вероятно, это чисто нервное. Причины психологического порядка. Он открывал «Домашний лекарь» и листал его страницы, тихо посвистывая.

Эрнесту пришлось однажды целый вечер слушать это посвистывание. Он сидел за столом в гостиной и выписывал своим четким почерком цифры, подсчитывая, во что обойдется прачечной затемнение, в зависимости от того, какой ширины брать материал. Этот непроизводительный расход сердил Эрнеста, но всякая возня с цифрами доставляла ему удовольствие, и он производил подсчеты с обычной своей аккуратностью — до последнего пенни. Позади цифр, в глубине его сознания, бродили обрывки каких-то мыслей, но так бывало с ним и за роялем. На затемнение верхнего света — новинки, введенной в прачечной с целью экономии электричества, — уйдет несколько лишних фунтов. Мистер Игл, с самого начала восставший против верхнего света, не преминул подчеркнуть этот факт, что, по мнению Эрнеста, было неблагородно. Откровенно говоря, в словах мистера Игла слышалась даже ирония, словно ему было смешно наблюдать, как еще одна замечательная идея Эрнеста обернулась против него. До сих пор прачечная обходилась без верхнего света, и нововведение Эрнеста не пошло ей впрок, — доказательство было налицо.

Эти трудности и многие другие были следствием войны. Будь они следствием усилий всей нации, направленных на осуществление тех простых мер, которые улучшают жизнь, Эрнест первый согласился бы ради этого на любую жертву. Но сейчас все уходило в какую-то прорву, хуже, чем в прорву, — вся лихорадочная деятельность, которую он наблюдал вокруг себя, носила разрушительный характер. Каждая бомба обходится, наверное, в сотни фунтов, а нанесенный ею ущерб исчисляется тысячами. Во всей Европе, где так велика нужда в лучших больницах, лучших жилищах и в научно-исследовательских лабораториях, люди заняты производством бомб. Бомбы сбрасывают на больницы и лаборатории. Если патриотизм требует этого, Эрнест не желает иметь с ним ничего общего.