Осьмушка - Валера Дрифтвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По сравнению с сиреньими украшениями оно, конечно, мелочь и пустяк, а всё же греет нутро, как из ничейного лоскута можно взять и сделать свою собственную нужную вещицу.
* * *
Чтобы переложить Нимовы подарки из носка в новый мешочек, Пенелопа отходит недалеко в лес, за пределы стойбища. При чужих глазах на чудные памятки любоваться – почти как без порток пройтись… неловко.
Вот здесь, у корней рябой берёзы, отлично можно устроиться. Второй раз за день Пенелопа вынимает милые сердцу вещи на свет и опрятно раскладывает перед собой.
– Ого! Нарядные…
– Одурел, валенок?! Чего подкрадываешься!!
Не подкрадывался Крыло.
Сама на сиреньи бусы засмотрелась до полубеспамятства, хотя слухом и нюхом угадывала, что бывший Липка где-то недалеко шарахается. И вот, пожалуйста, нанесло каким-то ветром…
За пару дней на забритом скальпе у Крыла наросла мелкая щетина, и снова видны проплешины, похожие скорей на очень старые ожоги, чем на следы какой-нибудь заразы. Но даже это его не портит. Видать, крепко решил ходить в красавушках. В жёстком хохольнике торчит наискосок пёстрое совиное перо. В первый миг Резаку даже чудится, что Крыло чем-то накрасил рот, но почти тут же осьмушка соображает, что он просто поел лесных ежовых ягод – вон и пальцы тоже окрасились, от сока.
– Я не валенок, – улыбается Крыло. – А это у тебя…
– Моё, – говорит Пенни, аккуратно убирая украшения в мешочек.
– А чего не носишь?
– Не хочу.
– Твоё. Не носишь. Не хочешь… – произносит Крыло, будто хитрую задачку в уме решает. – Тогда дай я возьму одно! Я носить буду.
Подходит вплотную и усаживается напротив как ни в чём не бывало, будто по приглашению! Даже тянет руку, испачканную в ягодном соке – взять.
Мгновенно рассвирепев, Пенни толкает Крыла ладонью в грудь – сильно, тычком. Стоявши бы на ногах – как есть бы повалился!
– Нельзя, говорю!
Крыло вскрикивает коротко, округляет глаза, трёт ушибленное место. Но даже теперь отчего-то не сердится.
– Так ты же не носишь. Тебе не нужно, а мне выходит нужней…
– Мне – нужно!!! – рычит Резак. Только от огромного и беззлобного крылова удивления всю свирепость – как водой залило. И Пенни произносит уже чуть спокойнее: – Это подарок, для памяти.
– Ааа. Вещи, для памяти… – говорит Крыло тихим голосом. – Как вот у Шалы бусы… Не знал, Резак. Виноват.
– Да чего там. Я тоже зря – бить-то сразу. – Пенни отводит глаза: от упоминания Шалиных бус, щербатых, тусклых, ей становится не по себе.
– Разве ж это битьё? – фыркает Крыло, поднимаясь на ноги. – Так, острастка. Хочешь – идём уж вправду подерёмся, поломаемся: я смекаю, мы с тобой годками примерно ровня, это ничего, что у тебя клычата маленькие, – а силу и померяем!
Встряхивает плечами, поглядывает искоса с кротким лукавством: ну разве откажешь теперь мне-красавушке? Разве не хорош я, чтобы с тобою, Резак, помахаться?
* * *
Меряться силой решают на удобном месте, в виду лагеря. Пенни только успевает сбегать домой, пришхерить горчичный кисет. Взглянуть на драку собираются и некоторые костлявые, и маляшки, и даже Тис подходит – присмотреть. А у Ёны уши что-то прядают беспокойно, и рот поджат, а сам стоит столбом и руки в карманах – не пойми с чего чернявый ох в какой тревоге, и только вид равнодушный старается держать.
– Крыло! Ты с башки-то пёрышко сними, а то ещё сломаем!
– Сломаем – не беда, новое найду!
Драка выходит забавная.
Пенни же и с Хашем билась, и Тумака в драке видела, не говоря уж о покойном старшаке-Последнем. Так те все показывали одну и ту же лютую повадку.
Межняк и от Крыла наполовину ожидает подобного, да не тут-то было! Бьёт Крыло вовсе не зло, зато красуется что есть духу!
Сперва можно даже на вид угадать: ага, разноглазый, вот это коленце ты точно у Ржавки перенял, а это – у Дэя, и увёртка у тебя Маррова, и припляс – неужто от Чабхи-Булата! Потом пляс делается похитрей: заёмные ухватки Крыло переплавляет в какие-то новые, совсем свои, пусть и не всегда удачные.
Наконец Резак изловчается крепко вжать Крыла в подтоптанную траву. Тот легко признаёт над собой победу. И всё равно, поднявшись и отряхнувшись, похаживает так, словно только что полчище чертей одолел, не сбив дыхания.
«Да ведь он доволен, что я победила, – удивляется Пенелопа. – И небось ещё больше доволен, что и от меня какой-нибудь наскок перенял, типа к себе в коллекцию.
Вот так: не победил, а и тому рад, что научился и сильнее станет. Ну, Крыло! Ну, красавушка!»
– Ёна, эй! – радость-то ещё по каждой жилке прыгает; Пенни сгребает чернявого в охапку, отпускает, слегка смутившись. – Ёна, а я сегодня здоровенного зайчищу видела! Знаешь какого? Вот такенного!
Пенни показывает руками. Получается, что заяц и впрямь был изрядный – скорее с небольшую овцу.
Как и не бывало тревожных льдинок в лаячьи-голубых глазах.
– Да это ж целый джекалоп! Расскажи!
* * *
– Так ты говоришь, морда вся исполосована была?
– Ага, и ухо рваное. Я совсем близко подошла – сидел, глаза как у обкуренного.
– Рубцов много – значит, матерущий, и мужачок. Мужачки-зайчики, они промеж собой что ни год большие драки устраивают, а когти-то – во… а что близенько подпустил – так это время сейчас такое: лето на исход пошло. Смотри, и на берёзах уже листья нет-нет да с жёлтой каймой попадаются.
Вроде и глупо удивляться, что лето не бесконечное, а как тут не удивиться…
Пенелопа замечает, что нынче во время вечерней еды костлявые шумят меньше обычного.
Ох. Конечно. Нынче же новолуние. Время самых бо́льных и жутких орчьих сказок. И в отличие от предыдущих таких ночей, Пенни теперь лучше понимает по-правски. Поймёт и то, чего бы ей и вовек не слыхать, если бывшие Последними тоже захотят что-нибудь рассказать.
Ну, ничего. Силком-то никого не держат. Можно будет потихонечку уйти спать, и только обритые виски и лоб орчьего старшака завтра напомнят, что текла над миром безлунная ночь.
Вот уходит закат, дотлевает небо над частым лесом на другом берегу.
Звёздная бездна, не разбавленная лунным серебряным светом, кажется морозной и седой.
Без особого нытья потащились спать маляшки; Коваль унёс сонную Шарлотку укладываться и успел вернуться,
