Огонь и ветер (СИ) - Кочешкова Елена А. "Golde"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И я чувствовал себя... счастливым.
«Эли... – словно услышав мои мысли, она открыла глаза и прошептала это еле слышно. Ее ладонь соскользнула с моей груди, сжалась в кулачок у ее собственного сердца, а глаза смотрели в пустоту: – Эли... Она правда красивая. Настоящая леди. И так обнимала тебя... – Шуна зажмурилась и еще сильней сжала пальцы. – Ты хотел бы уйти к ней, да?»
Вместо ответа я обнял ее и зарылся лицом в растрепанные темно-русые волосы, пахнущие душистым мылом и свежестью.
Нет, девочка.
Не хотел бы.
Мне больше некуда уходить.
В то утро я впервые поцеловал ее первым. И вдруг всем телом ощутил удивление, трепет и... страх. Страх, что вот этот вот подарочек судьбы под названием «Лиан Даэл» все-таки изменит решение и выберет другой путь. О, боги... Вот уж не думал, что Шуна и вправду н а с т о л ь к о дорожит нашей связью! Мне-то все казалось, ей безразлично, об кого именно согреваться в степи...
Быть может, она слишком хорошо скрывала свои чувства, а, может, так оно и было... до того момента, пока мы не покинули границу Диких земель. Кажется, именно тогда она перестала перекатываться к Фарру. А я-то и не заметил сразу...
«Тебе все еще без разницы, какого цвета глазки будут у твоих детей?» – спросил я ее в тот краткий миг, когда наши губы остались без дела.
«Дурень, – Шуна легонько укусила меня за щеку. – Какой же ты дурень, Эли... Я сразу тебя выбрала... просто признаваться не хотела»
«Но почему?!»
«Боялась... – она словно потухла разом, сжалась в комок: – У меня уже бывали красавчики вроде тебя... Никогда надолго. Я привыкла брать все сама. И уходить первой. Никогда не ждать ничего в ответ. До последнего надеялась, что и в этот раз не буду, – голос ее стал совсем тихим. -– Если ты уйдешь...»
«Я не уйду, Шуна, – горькая усмешка скользнула по моим губам и канула в небытие. – Честно. И... если хочешь, у тебя правда будут дети. С синими глазами. Только скажи, и я открою эту дверь»
«У меня или у нас?»
Да уж, хороший вопрос.
Но... почему бы и нет? Если мне не суждено быть с Айной, это не значит, что я не могу жить, как все люди и иметь свою семью. Пусть даже боги отмеряют мне не слишком много времени для этого...
«У нас, Шуна»
Но для начала я должен был понять, как сделать то, что Патрик считал слишком опасным и почти невозможным, а Фарр полагал единственно верным.
Мне нужно было разорвать связь, созданную самим небом.
Я знал, если это случится, Айна больше никогда не будет пленницей моих снов. Даже если снимет свой оберег.
Я знал, только так возможно сохранить то светлое, что всегда было между нами и не сойти с ума.
Оставив Шуну нежиться в начисто измятой постели, я, в конце концов, все таки оделся, привел себя в порядок и... отправился к морю.
Мне нужен был глоток свежего воздуха и прохлады, чтобы остановить хаотичный бег мыслей.
Я должен был понять, как поступить дальше. Как поговорить с Айной... и с Фарром. Эти два разговора обещали стать самыми трудными в моей жизни. Шаг в сторону, одно неловкое слово – и цена ошибки окажется непомерной.
Я бродил по холодному ветреному берегу, кутаясь в теплый шерстяной плащ и разглядывая обломки деревяшек, выброшенных на камни. Добрел и до того бревна, на котором мы с братцем сидели когда-то, бросая гальку в море. Казалось, это было целую жизнь назад. В той жизни я был полуслепым и полным страхов. В той жизни я ничего не знал о существовании Шуны и хранил остатки надежды, что Айна будет моей. В той жизни я еще не до конца понимал, насколько тесная связь досталась нам с Фарром, и сколь сильно этот человек способен влиять на мою судьбу.
На сей раз я не стал садиться на бревно – оно было сырым и холодным. Даже на юге зима остается зимой: хоть и без снега с морозами, она приносит с собой ощущение неприкаянности и желание поскорей вернуться в тепло.
Удивительно, но в таких условиях моя голова всегда начинала работать лучше. Вот и теперь я понял, что делать с Высочеством, едва только отморозил как следует ноги. А в разговоре с Айной решил довериться интуиции, которая настойчиво шептала, что тут самое главное – удержать ее от попытки сразу же убежать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})К тому моменту, когда мы все собрались в кабинете Патрика холодный ум Даэлов уже почти целиком вытеснил горячие эмоции огненной части моего сознания.
Решение было принято, фигуры в голове расставлены.
Я знал, что пути назад нет.
И в полной мере осознавал цену.
Тем важней для меня был предстоящий разговор с хозяином Янтарного Утеса. Я очень хотел найти ключ к освобождению от своего проклятья, потому что отныне мне предстояло жить без той защиты, которая хранила меня с моих восьми лет. Отказавшись от своего Источника, я обрекал себя на риск в любой момент оказаться во власти этой родовой кары. И навлечь ее на того ребенка, который, возможно, уже сегодня отыскал путь в наш мир.
Я должен был справиться с этой проблемой прежде, чем она справится со мной.
Наверное, именно поэтому в кабинете Патрика я слушал его рассказ про Эймурдин, замирая от волнения и боясь пропустить хоть слово. И даже как-то умудрялся игнорировать непростые эмоции тех двоих, что стали для меня самыми близкими. Только когда принц попросил меня самого рассказать о видениях в древнем храме, я все же утратил свое равновесие, потому что это было слишком... слишком личное, идущее куда-то вглубь не только сознания, но самой моей сути.
Впрочем, посмотрев на Фарра с Айной, я понял, что им сказать что-то внятное было бы еще трудней. Мы все стали слишком хрупкими и старательно пытались сохранить остатки разума. Молчание было хорошим щитом, да только мы не могли хранить его вечно. Да и Патрик, похоже, считал, что нам оно не на пользу. Мне стало искренне жаль Фарра, когда я понял, что ему предстоит еще одна беседа и явно не из легких. Вот только думать о его трудностях у меня времени не было – я поспешил за Айной, которая явно пыталась ретироваться в свою комнату.
Нет, милая, не в этот раз. Прости.
Я поймал ее за руку и обжегся о нестерпимое желание бежать. Бежать, бежать как можно дальше... От боли, от обиды, от страха потерять лицо и показать все эти чувства.
Ох, любимая, мне ты можешь не лгать... я слишком хорошо научится чувствовать людей, а тебя всегда ощущал лучше, чем себя самого.
Моя Айна.
Больше всего я боялся, что она не даст мне ни единого шанса на разговор. Вовсе не захочет видеть меня и слышать. Но сила нашей связи была такова, что ни один из нас не мог противостоять этому притяжению. Особенно, когда мы прикасались друг к другу.
Там, в солнечной комнате, пахнущей чернилами и бумагой, я долго всматривался в ее лицо и не мог насмотреться. Оно казалось мне безупречным. Самым прекрасным в мире. В тысячи раз лучше, чем я пытался представить себе, пока ходил слепым.
Моя Айна...
Моя любимая, которая никогда не была моей.
И никогда не будет.
Прежде я отдал бы все за возможность остаться с ней рядом, стать отцом ее детей, день за днем до самой старости просыпаться и засыпать в ее объятиях... Видеть, как на ее голове появятся первые седые волосы, слышать, как она зовет меня по имени...
Но Фарр был прав – она заслуживала лучшей доли, чем жизнь с человеком, которого не выбирала сама, которого ей, не спросив, просватали высшие силы.
С человеком, который на самом деле не знал о ней ничего.
И, вдобавок, тащил за собой проклятье, способное искалечить всю ее жизнь.
Когда наши сердца соприкоснулись, я закрыл глаза и открыл их иначе. Так, как учил меня Патрик. Так, как я сделал в тот день, что стер все преграды между мной и моей предназначенной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Я вновь увидел ее яркий сияющий свет.
Всю ее суть.
И да... эту связь, похожую на витой шнур.
Теперь, зная, что искать и куда смотреть, я уже не мог бы при всем желании не заметить ее. Она была прочней любого каната, любой цепи. Она связывала нас надежней, чем связаны мать и дитя в ее утробе. Там было все – наши детские воспоминания, наша единственная близость, наши страхи и надежды... и нечто другое, не принадлежащее нам... слишком большое и сильное, чтобы этому противостоять. Теперь я понимал, о чем говорил Патрик, когда предупреждал, сколь сложно отделить одно от другого и не разрушить все целиком.