Молодой Александр - Алекс Роусон

И вскоре известие об убийстве Филиппа «чудесным образом» подтвердило правдивость его сна. Многие афиняне радовались и приносили жертвы в знак благодарности, а народное собрание проголосовало за посмертное награждение Павсания венком славы[832]. Однако Фокион Добрый, размышляя более здраво, призывал к осторожности и напоминал своим согражданам, что армия, разбившая их при Херонее, потеряла всего лишь одного человека[833]. Демосфен отмахнулся от таких опасений. Филипп был мертв, единственный человек из царской свиты сделал то, чего не смогли добиться целые вражеские армии, так что пришло время праздновать. В честь Павсания Демосфен воздвиг святилище, и, хотя недавно умерла его дочь – его единственный ребенок, он вышел на улицы, украшенный гирляндами и белыми одеждами, наслаждаясь тем, что снова оказался в центре внимания[834].

Демосфен неохотно признал, что при жизни Филипп был талантливым лидером, но в отношении Александра проявил недальновидность, сильно недооценив его способности[835]. Он видел в нем всего лишь мальчишку и не считал настоящей угрозой. Демосфен даже прозвал его Маргитом – дураком-шутом из народной поэзии, пародией на гомеровского героя. Он предпочел забыть о той роли, которую Александр сыграл при Херонее, и вместо этого обратился к тем первым, давним воспоминаниям из Пеллы, когда юный царевич развлекал афинян игрой на кифаре и дебатами с другим мальчиком. С помощью таких высказываний Демосфен заручился поддержкой в подготовке восстания, предполагая, что Александр будет довольствоваться прогулками в Пелле и наблюдать за предзнаменованиями богов. Он никогда не выйдет за пределы Македонии, утверждал Демосфен[836]. Чтобы обрести новых союзников, он начал переписку с самым опасным врагом Александра – Атталом, который находился в Азии и был еще полон сил, и с Великим царем Дарием III, поручившим своим сатрапам предоставить Демосфену средства для финансирования восстания[837]. Примерно в то же время другие города-государства решили выступить за свою независимость. Александр знал обо всем этом и стремился остановить полномасштабное восстание, пока не стало слишком поздно[838]. При первой возможности он двинулся с армией на юг.

По большей части фессалийцы сохраняли верность Филиппу и могли бы так же отнестись и к его сыну, но их нужно было в этом убедить[839]. Насколько можно понять, они собрались в панфессалийском святилище Афины Итонии, чтобы выслушать Александра. И вновь пригодились его навыки в риторике и ораторском искусстве. Он вспомнил их общее происхождение от Геракла и Эака, благодеяния, которыми одарил фессалийцев Филипп, и, обнадежив их добрыми словами и щедрыми обещаниями, сумел расположить слушателей к себе. Они признали его своим новым лидером и передали контроль над государственными доходами, налогами и вооруженными силами, а также поддержали его стремление стать гегемоном Коринфского союза. Когда Александр продолжил поход на юг, он уже знал, что грозная фессалийская кавалерия, которую боялись остальные греки, была на его стороне[840]. В святилище Деметры в Фермопилах Александр укрепил второй столп македонского контроля над Грецией – Амфиктионическую лигу. К тому времени новости о его передвижениях распространились по мятежным городам, и некоторые усомнились в разумности противостояния. Одно за другим к македонскому царю поспешили посольства с просьбой о прощении, однако других требовалось сильнее подтолкнуть к обновлению союзных обязательств.

В Беотию армия Александра вступила в полном боевом порядке. После смерти Филиппа фиванцы проголосовали за изгнание македонского гарнизона, расположенного в Кадмее – фиванском акрополе, а также отказались признать Александра новым вождем греков, однако настроения резко изменились, когда фиванцы увидели под городскими стенами тысячи воинов, разбивающих лагерь. Воспоминания о Херонее были еще свежи в памяти, и, чтобы избежать нового кровопролития, фиванцы сдались. Вскоре и Афины последовали их примеру. Они отправили посольство к Александру с извинениями за опоздание и с признанием его своим лидером. Среди посланников был Демосфен, но на полпути к Фивам он потерял самообладание и бежал обратно в Афины. В более поздней речи Эсхин напомнил ему об этой трусости, назвав его «бесполезным как в мире, так и на войне»[841]. Александр благосклонно принял остальных афинян и успокоил их, заверив, что бояться нечего. Они воздали ему почестей больше, чем Филиппу[842].

Стремительный марш по Греции завершился в святилище Посейдона на Истмии, где представители оставшихся греческих городов-государств собрались, чтобы присягнуть Александру, как несколькими годами ранее присягнули Филиппу. Представители Лакедемона в очередной раз отказались от участия, заявив, что это их традиция – вести, а не следовать[843]. Александр был официально признан гегемоном Коринфского союза, гарантом общего мира и новым командующим персидской экспедиции[844]. В течение нескольких недель его неопределенное положение сменилось стабильностью. Многолетняя дипломатия, война и с огромными усилиями обретенный мир Филиппа не пропали втуне. Была зима, и армия готовилась вернуться домой. Но остается еще одна последняя история о пребывании Александра в окрестностях Коринфа, которую нельзя обойти вниманием, – его встреча с одним из самых эксцентричных персонажей древнего мира. Его прозвали Киником от слова «собака», он часто спал в большом керамическом сосуде для хранения зерна и славился диким язвительным остроумием. Это был Диоген Синопский, или Диоген Киник.

Эта встреча – одна из самых интересных историй античности, поскольку подчеркивает резкие различия в жизни и ценностях двух необычных людей. Диоген, по-видимому, загорал рядом со своим передвижным домом, когда прибыл Александр со свитой. Царь подошел к философу и спросил, не хочет ли тот чего-нибудь. «Да, – ответил Диоген, – не заслоняй мне солнце». Размышляя над этим впечатляющим пренебрежением, Александр, по словам Плутарха, позже шутил со своими друзьями: «Если бы я не был Александром, я был бы Диогеном»[845].

Встреча Александра и Диогена, статуя, Коринф. Фотография автора

На обратном пути в Македонию Александр посетил Дельфы. Прежнее изречение пифии – «Бык увенчан» – трагически исполнилось, и теперь настало время для нового пророчества о судьбе персидской кампании. Царь со свитой направился в священный город, но прибыл в неблагоприятный день, когда пифии не было в храме. Александр послал за ней, но она отказалась выйти. Ее удалось разыскать, и он попытался насильно притащить ее к треножнику, на котором жрица получала слова оракула. Когда он это сделал, пифия воскликнула: «Ты непобедим, сын мой!» Александр получил желаемый ответ[846]. Плутарх и на этот раз был единственным античным автором, поведавшим эту историю, но с ней не все ясно. Существовал очень похожий рассказ о фокейском полководце в период Третьей Священной войны, есть также параллели с легендами о подвигах Геракла, который попытался захватить треножник, после того как оракул отказался давать ему предсказание, поэтому маловероятно, что это сообщение о визите Александра в Дельфы правдиво[847]. Какое бы пророчество он ни получил в Дельфах, узнать об этом невозможно. Юстин загадочно упоминает, что пифия предсказала заговор против его жизни в Македонии, что могло подразумевать попытку его кузена Аминты захватить власть, но неизвестно, было ли это сказано в тот самый день[848]. Возможно, Александр учел горький опыт отца и решил оставить слова пророчества при себе.

Вернувшись в Македонию, новый царь смог укрепить свои позиции и начать строить планы на будущее. Теперь, когда дела в Греции уладились, он мог позволить себе сосредоточиться на соседях-варварах. Фракийцы были неспокойны, иллирийцы и трибаллы бунтовали, их нужно было утихомирить, прежде чем отправляться в далекую и долгую персидскую экспедицию[849]. Александр выделил на эти кампании целый сезон. Это был шанс проявить себя в качестве военачальника, переманить на свою сторону тех македонян, которые еще сомневались, и вновь усмирить балканские территории, на захват которых его отец потратил столько времени и сил. Месть тоже была важным мотивом. Трибаллы бросили вызов Македонии в 339 году до н. э., едва не убив Филиппа в битве за скифскую добычу. Александр, скорее всего, присутствовал при этом. И теперь у него появился шанс ответить на это оскорбление.

ФРАКИЙСКИЙ ВИХРЬ

Амфиполь, захваченный в 357 году до н. э., был одним из первых и наиболее важных приобретений Филиппа. Вместе с ним стали доступны богатые природные ресурсы окружающей сельской местности, а также контроль важного перекрестка дорог и порта. Филипп вложил средства в развитие города, построил новый район и основал в его стенах царский монетный двор, а государственные и частные земли перераспределил между верными гражданами и своими