Молодой Александр - Алекс Роусон

до н. э. вместе с женой – Адеей-Эвридикой (дочерью Киннаны)[800]. Два Филиппа были единственными македонскими царями, которых, согласно античным источникам, похоронили там в период с середины до конца IV века до н. э., следовательно, Гробница II могла принадлежать любому из них[801]. Еще больше усложняет ситуацию то, что на момент смерти они были примерно одного возраста – где-то за 40 – и похоронены с разницей всего в 19 лет, что чрезвычайно затрудняет датировку. Женщина в вестибюле также стала причиной споров. Андроникос предположил, что это была Клеопатра-Эвридика, последняя жена Филиппа, но другие предпочитали видеть в ней Адею-Эвридику.

За прошедшие с момента открытия годы образовалось два лагеря, каждый из которых отстаивал своего Филиппа, и эта битва за идентификацию царя велась в многочисленных академических журналах и публикациях[802]. Археологические знания о древней Македонии развивались так же интенсивно, как и дебаты о личности человека в Гробнице II. Некоторые первоначальные аргументы в пользу той или иной датировки были основаны на артефактах, для которых в те годы еще не было достаточно большой сравнительной базы данных, а хронология могла быстро меняться на основе новых находок или интерпретаций. Различные анализы костей также содержали несоответствия; сначала подтвердилась одна идентификация, затем – другая. Однако недавние исследования, наряду с появлением долгожданных отчетов о произведениях искусства из Гробницы II, укрепили первоначальные выводы Андроникоса[803]. Но, вероятно, самым убедительным аргументом в пользу его гипотезы стало общее великолепие гробницы и ее содержимого. Это не погребение слабого царя, чье правление было коротким и бессмысленным, – это гробница человека, затмившего всех, кто был до него, гробница величайшего царя, похороненного на македонской земле[804]. Почти наверняка это захоронение принадлежит Филиппу II.

ВСТУПАЯ В ЦАРСТВО ТЕНЕЙ

Музей царских гробниц в Эгах сегодня хранит памятники и находки, когда-то скрытые в Большом Кургане. Вход начинается на восточной окраине Вергины с пешеходной дороги, где с одной стороны протянулась череда кафе, таверн и сувенирных магазинов, а с другой ограничивает территорию железная ограда. Археологические памятники спрятаны под реконструированным земляным холмом, поросшим травой и окруженным большим гравийным двором. Кусты розмарина и олеандра обрамляют две тропинки, ведущие во внутренние помещения: одну – для входа, другую – для выхода из комплекса. Наклонные проходы, облицованные каменными блоками медового цвета, обеспечивают плавный спуск, темнота становится почти полной, и возникает ощущение, что попадаешь в подземный мир. Пространство состоит из четырех смежных шестиугольных комнат с полами из мрамора, цветом больше напоминающего гранит, и все вместе создает впечатление крипты[805]. Глазам требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к освещению внутри гробницы, люди бродят, заложив руки за спину, и ведут разговоры приглушенными голосами. Это не обычный музей или археологический памятник, а некое особое переживание.

Коллекция надгробных стел – первые экспонаты, которые видят посетители музея. Они стоят вертикально, в бледном свете прожекторов напоминая стебли асфодели, уходящие в могильный мрак. Всего при раскопках было найдено 67 надгробий. На них до сих пор видны шрамы, нанесенные галлами, но теперь, собранные воедино, стелы кажутся древним приветственным комитетом, готовым представить гостей бывшим жителям Эг – атлету Антигону, семейной группе Клеонимов и так называемой Мадонне из Эг, чье погруженное в сон лицо и красно-оранжевая шаль выглядели бы уместно и в православной церкви. Когда-то эти люди прогуливались по агоре, торговались о цене за бушель пшеницы, посещали городские святыни или театр, их жизни протекали на фоне величественных Пиерийских гор и грандиозной архитектуры, созданной по заказу царской семьи.

Продолжая осмотр музея по часовой стрелке, посетители углубляются в темноту, из которой вырисовываются призрачные очертания героона – куба из земли и пористых каменных блоков, установленного рядом с остатками глубоко погруженной в землю гробницы – еще одного захоронения, обнаруженного в 1980 году. Его называют «гробницей со свободно стоящими колоннами». В древности она была сильно разграблена, уцелели только фундамент погребальной камеры и парадный портик. Напоминающая каменный ящик Гробница I находится в тени героона. Увеличенные фотографии росписи «Похищение Персефоны» размещены у дальней стены музея, чтобы посетители смогли оценить великолепие живописи, оригинал же остается скрытым в защитной темноте гробницы.

Внутренняя перегородка отделяет западную часть музея от пространства, посвященного содержимому Гробницы II. В большой стеклянной витрине лежат аккуратно упорядоченные груды обугленных, расплавленных и разрозненных находок. Поначалу все это выглядит не слишком впечатляюще, но то, что находится в витрине, поистине исключительно – это остатки одного из самых грандиозных погребальных костров античного мира. Посетители толпятся вокруг витрины, их лица подсвечены снизу, как будто костер все еще тлеет и не потушен временем и возлияниями. Глядя на обгоревшие останки, представляешь треск и грохот пожарища, ощущаешь жар древнего зрелища. Невероятно, но археологи смогли по отдельным сохранившимся элементам убедительно восстановить форму и конструкцию кострища. Считается, что в основании находился слой сырцовых кирпичей, перекрывающий бочкообразный свод. Скопление крупных железных гвоздей, бронзовая дверная фурнитура и декоративный молоток с головой льва позволяют предположить, что костер напоминал дом, или погребальный храм, или, возможно, даже копию последней гробницы, сделанную из воспламеняющихся материалов.

Подношения в честь умершего были столь же многочисленны, сколь и разнообразны, их сортировка и идентификация – результат долгих часов труда в реставрационной лаборатории с пинцетом и микроскопом; еда и питье, оружие, искусно сделанное ложе с отделкой из хрисоэлефантина (золота и слоновой кости), одежда, драгоценности, стригили[806], благовония и духи. Кости собак и лошадей, а также фрагменты конской упряжи и ошейников для собак позволяют предположить, что животные – компаньоны царя также были отправлены в ревущий костер. Стоя перед витриной, посетитель получает некоторое представление о потрясающем масштабе зрелища. Костер был героическим, гомерическим по своим пропорциям, подобно погребальным кострам Патрокла, Гектора и Ахилла, а также Геракла, который сжег себя на горе Эта перед восхождением на Олимп[807].

Это было главным событием в церемонии царских похорон, на которых, согласно «Роману об Александре», присутствовали «все жители Македонии»[808]. Предварительно, после прощания с царем во дворце, устраивалась ритуальная процессия – экфора: тело покойного переносили из дворца на костер. В ней участвовали придворные, члены семьи и друзья. Вероятно, некоторые в знак траура коротко остригли волосы, женщины с бледными лицами в скорби били себя в грудь, и это торжественное шествие, должно быть, заставляло задуматься над иронией того, что факел, зажженный для свадьбы дочери, был использован, чтобы разжечь погребальный костер ее отца[809]. Когда сооружение озарилось красным сиянием, в огонь стали плескать оливковое масло и легковоспламеняющиеся вещества, так что пламя извергалось к небесам и ярко вспыхивало, сжигая тело Филиппа и предметы, расположенные вокруг него, – все то, что ему могло понадобиться в ином мире. Теперь его дух был свободен, чтобы совершить свое дальнейшее путешествие «отсюда туда», как это называлось[810]. Монеты на его глазах предназначались для платы Харону, перевозчику в царство мертвых. Посвящение Филиппа в мистериальные культы, такие как Самофракийские мистерии Великих богов и, возможно, Орфические таинства, должно было обеспечить ему знание пути к мирному месту вечного покоя. Наконец деревянная конструкция рухнула, величественное сооружение обратилось в прах и пепел, и скорбь собравшихся угасла вместе с пламенем погребального костра; на всех участников церемония производила эффект катарсиса, преодоления горя.

Вскоре после этого останки царя были собраны, вымыты в вине, завернуты в царский пурпурный пеплум и уложены в золотой ларнакс, готовый к помещению в гробницу, когда та будет завершена. Останки царя окружал особо подобранный погребальный инвентарь, в который входило самое ценное имущество Филиппа. Большая часть остального музея отдана под предметы, извлеченные из главной погребальной камеры и из гробницы-вестибюля. Некоторые находки провели годы в реставрационной лаборатории, другие (например, произведения из серебра и золота) не нуждались ни в чем, кроме хорошей очистки, чтобы предстать в экспозиции, – каждая со своей биографией, своей отдельной историей. Посетители отдают предпочтение разным предметам или ансамблям, но у всех без исключения гостей находится нечто, оставившее неизгладимый след в воображении. Для одних это принадлежности для мытья – полный набор, выполненный из бронзы и теперь покрытый величественной зеленой патиной. Эти вещи напоминают о роскошных купаниях, описанных Гомером, когда герои сбрасывали одежду, отяжелевшую от дорожной пыли или крови, принесенной из боя, и готовились к грядущим пирам. Один из связанных с купальным набором треножников оказался намного старше