Хранитель Мечей. Странствия мага. Том 1 - Ник Перумов

Всё вроде правильно я думал – а рот всё равно не открывался. И только когда уже подниматься стал отец-экзекутор, чуть ли не руками разодрал я непослушные губы и не то прохрипел, не то простонал:

– Вёл… вёл он со мной речи прельстительные… а… трактаты… трактаты…

– Молодец, молодец, чадо моё! – воскликнул отец-экзекутор и меня даже за плечи приобнял. – Гони наваждение тёмное! Не отдавай ему душу свою! Признайся! Облегчи тяжесть, на тебе лежащую! Ну, так и что же у нас с трактатами?

Никогда ещё не думал я, что могут святые отцы так легко на ложь идти. Хотя болтали в Академии, конечно, всякое, и рассказы срамные про монахов да монашек по рукам ходили, но… или, вдруг словно кольнуло меня, для отца святого никакая это не ложь, и в самом деле не сомневается он, что смущал меня Тёмный «речами прельстительными да трактатами анафемствованными»? Может, и в самом деле думал отец-экзекутор, что одно и то же должны говорить все Тёмные, в веру свою стараясь нетвёрдых душой вовлечь?

Нет, подумал я, остатки мужества собирая. Ложь на исповеди – перед Спасителем грех смертный. Служитель Спасителя и сам недостоин может оказаться – на Самом же Спасителе не отражается то. В эмпиреях парит Он ныне, ожидая того момента, когда к нам вернуться сможет, и как я Ему в глаза посмотрю, когда время нашей встречи придёт, когда Он к каждому из живших сам подойдёт и в глаза каждому посмотрит?!

Нет, я скажу правду. Как оно было, так всё и скажу.

– Святой отец, – голос меня не слушался, писк какой-то недостойный выходил, – святой отец, на исповеди не смею я лгать. Даже жизнь свою спасая. Не так нам жить Спаситель заповедал: «Не лги исповедующему тебя, ибо прямо в Мои уши ложь твоя пойдёт». Им сказано, и так оно будет. И потому не осмелюсь я лгать, святой отец…

– Лгать на исповеди, конечно, грех непростительный. – Отец-экзекутор аж руки потер. – Ну, говори, говори скорее, чадо моё, что то были за трактаты, о чём повествовали, какую ложь содержали? Нам то во всех подробностях знать надо!

– Как на духу скажу, – медленно произнёс я, прямо в глаза преподобному глядя. – Не прельщал меня некромант Неясыть ни речами, ни трактатами. Книги какие-то у него есть, врать не стану, но он мне их ни читать не давал, ни сам мне из них не зачитывал ничего. Так оно было, святой отец, и то – истинная правда, в чём мне Спаситель Всевидящий свидетель. Вместе мы с некромантом пошли ведьму изловить, вместе дрались, друг друга защищая… и ведьма с нами дралась тоже, хотя сбежать могла, себя спасти – а вместо этого в Кривой Ручей вернулась, призраков встретить… – Чувствовал я, что меня уже понесло, но и остановиться тоже никак не мог. Накипело, что говорится.

Отец-экзекутор меня слушал с каменным лицом, не перебивал и страже никаких знаков не делал. Только вздохнул тяжело, когда у меня наконец дыхание пресеклось и я умолк.

– Вот оно, значит, как, чадо моё… – скорбно проговорил он, губы печально эдак вытянув и мелко головой покачивая. – Значит, не прельщал тебя Тёмный? И в том ты готов именем Спасителя клясться?

– Готов, преподобный отче. – Голос у меня так дрожал, что отец-экзекутор бровь удивлённо поднял, не разобрав. Мне ещё и повторять пришлось.

– Ну, коли так… раз готов ты на такое ради сего некромансера идти… то и есть главное доказательство того, что прельстил он тебя, чадо неразумное, прельстил и зачаровал.

Я только и смог, что глаза выпучить да рот разинуть, словно мальчишка деревенский, впервые на большое эбинское торжище угодивший. А отец-экзекутор всё говорил и говорил, и всё у него так ладно складывалось…

А речь у него шла, что, оставайся я добрым чадом Святой Матери нашей, вспомнил бы все до одной прельстительные речи, каковые, без всякого сомнения, нашёптывал мне Тёмный, и трактаты я бы вспомнил, а не могу этого сделать по той единственно лишь причине, что уж больно крепким оказалось тёмное злое волшебство, вот и готов я сейчас душу свою погубить посредством лжи перед Спасителем, потому как Тёмные иначе жить просто не могут, добрых чад Святой Церкви совращая да обольщая, и, ежели прельщённый ничего о том не помнит, значит, воистину сильномогучая магия в дело пошла!

– Ну, ничего, – неожиданно ласково закончил отец-экзекутор, вставая и к дверям направляясь. – Есть против сего прельщения, сколь бы сильно ни оказалось оно, давнее и верное средство. Идём со мной, чадо, не бойся, идём, идём…

И вновь мы оказались в сенях, а там уже половицы разъяты и в погреб сходни спущены. Огонь внизу горит, а больше ничего не видно. Магию же я, само собой, в ход пускать не осмеливался.

– Иди, иди, чадо, – подтолкнул меня в спину преподобный.

Заледенело всё у меня внутри, похолодело. Не помню, как по ступеням сходил, как вверх тормашками не полетел – потому что там, внизу, увидел я и дыбу походную, и верстак палаческий, и решётки, и жаровни, и клещи, и весь прочий инструментарий, от которого не то что у простого обывателя, у мага бывалого все поджилки затрясутся.

И ещё увидел я в цепи закованную ведьму. Её уже к стану прикрутили, но ещё ни растягивать не начинали, ни ещё чего-либо с ней делать. Четверо профосов пока ещё только снаряд свой раскладывали да сортировали.

– Вернейшее средство супротив Тьмы прельщений, – мягко сказал мне преподобный, – это встать плечом к плечу с теми, кто Тьме сей противостоит, живота своего не жалея. Вот перед тобой, сыне, ведьма саттарская в цепях, та самая, которую некромант твой изловить подрядился, бывшего отца Игаши в искушение ввел, а теперь через неё и тебя зачаровал. Должно нам от неё добиться вещей многих важных, как-то: одна ли она тут была или целое кубло их тут имелось, кто её в чёрном искусстве наставлял, да где сей учитель обретается, да кого ещё, их незаконную, проклятую волшбу творящих, она ведает… ну, словом, обычные вещи сперва. Отец-экзекутор преподобный Этлау с ней уже после нас говорить станет.

У меня в груди всё как-то разом оборвалось и похолодело. Да что ж это они, пытать меня её заставят? Меня, ордосского мага с дипломом и… и… и посо…

– Ступай, ступай, – подтолкнул меня в спину инквизитор. – Наши мастера, видишь, ещё не приступали. Тебя ждали.

Мы спустились вниз, и кто-то тотчас же сдвинул за нами разобранные половицы. Воцарилась темнота, потрескивали факелы, неярко освещая замершую ведьму – казалось, она уже просто неживая.

– Зачем её пытать? – тупо спросил я. – Никто ж ещё не доказал, что она…

– А вот это мы сейчас и докажем, – хохотнул инквизитор. – Ты же, чадо моё, и докажешь. Или ты это отродье Тьмы жалеешь? – В голосе отца-экзекутора прозвучала издёвка.

Я промолчал. И в самом деле, что со мной? Сюда шёл, думал – встречу ведьму, на куски разорву; а оказалось – вовсе даже и не так. Не разорвать мне её. В бою, быть может, шальным заклятьем, а вот так, на дыбе, когда она в цепях… да и колдовать в ответ не может…