Серебряный шрам - Андрей Дышев

– Что вы сказали? – не понял он. – Кто хочет вас убить?

– Я вам все расскажу! Быстрее отвезите нас в отделение милиции!

– Нет проблем, – ответил милиционер. – Только не надо так волноваться.

Он подошел к дороге, поднял руку и тут же остановил первый попавшийся автомобиль, что-то сказал водителю и махнул нам рукой.

Мария Васильевна побежала к потрепанному «Фольксвагену» как к шлюпке с тонущего корабля. Милиционер раскрыл перед ней заднюю дверцу, и она нырнула внутрь машины. Он не успел захлопнуть дверцу за ней, как машина тронулась с места, а милиционер, повернувшись лицом ко мне, преградил мне путь.

Я устал проклинать свою врожденную несообразительность и, понимая, что меня снова перехитрили, кинулся под колеса машины, отталкивая на ходу человека в милицейской форме. Он ожидал нападения, успел прижать локти к туловищу и принять удар. Теряя равновесие, я попросту упал на капот машины, уже набирающей скорость. Водитель ударил по тормозам, и я бы слетел с капота, как яичница с тефлоновой сковородки, если бы не успел схватиться обеими руками, широко расставив их, за боковые дверцы – к счастью, стекла на обеих были опущены. Я прижался грудью к лобовому стеклу и увидел водителя. Это до боли знакомое, почти родное, все еще безобразно опухшее лицо картавого я встретил едва ли не с облегчением, ибо все теперь становилось на свои места. Мария Васильевна истошно кричала, пытаясь открыть дверцу изнутри, и била кулаками по стеклу. Картавый снова рванул с места, но я мешал ему следить за дорогой, и он высунул голову через окно. Это была его последняя ошибка. Я, уже не думая о том, как буду держаться на капоте, попытался схватить его обеими руками за горло. Одна рука соскочила, и мне под ладонь въехали его кудрявые волосы. Картавый, вместо того, чтобы затормозить, надавил на акселератор. Он уже не смотрел, куда мы едем, он спасал свою жизнь, безумно увеличивая скорость неуправляемой машины. Я выворачивал его голову, ухватившись одной рукой за волосы, другой – за ухо. Он рычал, скалил зубы, потом ударил меня в лицо. Я терял опору и съезжал с капота под колеса автомобиля, но не отпускал головы картавого. Он ударил еще раз – уже не видя меня, потому что я вывернул ему голову так, что он мог видеть только асфальт под собой, но попал пальцем в глаз. Озверев от боли, я потянул голову вниз, ударяя его лицом о раму, и тут же мои ноги соскользнули с капота. Я повис на шее картавого, в то время как ноги и живот волочились по асфальту. Он принялся крутить руль из стороны в сторону, и мои конечности то затягивало под машину, то откидывало в сторону. Вопли Марии Васильевны не стихали. Кажется, она разбила кулаком стекло и, высунув голову, громко звала на помощь. Раздался глухой удар, и мимо меня промелькнуло скрюченное тело. Мы сбили человека, счет жертв картавого продолжался. Я прокусил губу, соленая кровь заполнила мне рот, но я не успевал выплевывать ее; она вязкой струей вытекала на грудь, и тугой напор воздуха кидал кровавые плевки на борт машины. Руки мои слабели, силы стремительно иссякали, и лицо картавого медленно выскальзывало из моих влажных пальцев. Я понял, что еще несколько секунд, и я оторвусь от него и останусь лежать на дороге, а картавый умчится с последней свидетельницей, которая могла бы доказать мою невиновность. Я закричал диким, утробным криком, как погибающий зверь, призывая на помощь инстинкты, волю генофонда и всех богов земли. Асфальт, летящий подо мной, как гигантский точильный камень, сжег брюки на бедрах, протер до дыр куртку на животе и уже принимался за кожу. Я орал, выплескивая в этом крике всю свою великую ненависть к картавому, и почувствовал, как большой палец левой руки соскользнул еще ниже и лег на его глаз. Я зарычал в чудовищном восторге, в каком-то омерзительном экстазе, и мой палец без труда проткнул веко и скользнул в горячее нутро, разрывая сосуды и связки. Я почувствовал, как голова картавого дернулась, как стала быстро гаснуть скорость, автомобиль съехал с дороги, затрясся по буграм, меня ударило, развернуло, и я разжал руки.

«Фольксваген» замер на пешеходной дорожке, уходящей в глубь парка. Я лежал в десятке метров от него. К нам мчались две милицейские машины, завывая сиреной и сверкая мигалками, тормознули неподалеку.

Пошатываясь, я встал на ноги, удивляясь тому, что оказался способным на этот подвиг, подошел к машине, открыл заднюю дверь. Мария Васильевна, ожидая поддержки, упала мне на грудь. Но это была последняя капля. Я свалился к ногам женщины, поверженный рыцарь, не сумев поставить красивую точку под этой дьявольской гонкой. Женщина, содрогаясь от беззвучных рыданий, присела возле меня. Милиционеры шли к нам медленно, будто ждали продолжения драмы.

И дождались. Едва я попытался снова подняться на ноги, как «Фольксваген» тихо завелся, медленно отъехал назад, на шоссе, неторопливо занял место в ряду и живенько покатил среди автомобилей, скрываясь из виду. Милиционеры замерли, не зная, что делать.

– Держите его! – кричал я. – Уйдет же! Да что вы смотрите!

Они кинулись к своим машинам, но преследовать «Фольксваген» уже не было никакого смысла – он исчез за ближайшим перекрестком. Мне захотелось заплакать, но так болела грудь, что я лишь поморщился, закрыл глаза и провалился в небытие.

Глава 39

Когда я открыл глаза, то увидел, что по белому потолку разгуливает жирная муха. Сначала она довольно резво бежала к шнуру, на котором висел светильник, потом развернулась и пошла в обратную сторону, но скоро остановилась, раздумывая, стоит ли продолжать путь в этом направлении. Вот ведь какая тварь, подумал я, вся ее жизнь – набор бессмысленных движений. Очень похожа на мою…

Я повернул голову и увидел Бориса. Он сидел в кресле за журнальным столиком ко мне боком и энергично жевал. Рядом – вскрытая консервная банка, полбулки белого хлеба, стакан и бутыль с пестрой этикеткой.

Кажется, мы находились в гостиничном номере «Таджикистана», где так драматично начиналась история с прогулкой в Афган. Балконная дверь была настежь открыта, теплый воздух струился по комнате, колыхалась штора. В Душанбе – бархатный сезон.

Я пошевелил руками и ногами, проверяя свои возможности. Скрипнула кровать. Борис вздрогнул и повернулся ко мне.

– Живой? – спросил он, судорожно проглатывая кусок хлеба. – Ну ты горазд спать! Знаешь, сколько прошло с того времени, как ты изображал прицеп к «Фольксвагену»? Двое суток и… – он посмотрел на часы, – …и четыре часа.

– Где Валери? – спросил я.

Борис, казалось, не услышал вопроса. Он встал с кресла, плеснул в стакан немного из бутыли и поднес стакан мне.

– Прими.

– Что это?

– Микстура. А точнее, коньяк местного производства.

– Разве в Таджикистане производят коньяк?

– Ты представляешь! – пожал плечами Борис. – И я думал, что не производят. А вот ведь как оказывается.

Я проглотил пойло, но не почувствовал ни вкуса, ни запаха.

– Так бывает, – сказал Борис. – Тебя по балде слишком много били.

Я откинул одеяло и посмотрел на свое тело. Все, как и прежде, только обе ноги, начиная с колен и выше, замотаны бинтом.

– Тебя малость пронаждачило, – сказал высококвалифицированный врач. – К счастью, до детородного органа не дошло.

– Борис, почему ты не хочешь мне сказать, что с Валери?

Он вздохнул:

– Потому что я не хочу, чтобы ты излишне волновался.

– Вот после этих слов я от волнения точно сойду с ума.

– Да ты, в общем-то, и так уже давно сошел. Разве нормальный человек по своей воле вляпается в такую историю?

– Борис!

– Ну жива она, здорова. Огромный привет тебе передавала.

– Где она?

– Далеко, дружище. К счастью, далеко.

– В Перу?

– Да. Она вместе с Глебом вылетела в Москву вчера утром. А оттуда они полетят в Лиму.

Я застонал и вжался лицом в подушку.

– Ну вот, – проворчал Борис. – Я же говорил, что ты будешь волноваться.

– Да пошел ты!.. – огрызнулся я.

– Хочешь еще вмазать?

– Хочу!

Борис налил мне полный стакан. Я пил его, и слезы лились по моим щекам.

Потом он протянул мне лист бумаги, сложенный вчетверо.

– Что это?

– Письмо от нее.

Я развернул лист и сразу узнал эти неровные, почти печатные буквы. Валери уже как-то писала мне письмо. Тогда, в бархатный сезон на море, когда я вместе с корейцем причалил к опустевшей яхте. Помню его почти наизусть: «Дорогой капитан! Нам было очень неприятно узнать, что вы сегодня утром совершили преступление – ограбили инкассатора из казино "Магнолия"…» Господи, неужели это писала она?

«Дорогой, милый Кирилл! Вот и пришла та минута, которой я так боялась, – мы с тобой расстаемся. Мне плохо. Ты без сознания, и я могла лишь поцеловать твои холодные губы. В последний раз. Слезы льются рекой. Мы как звери – есть чувства, но только они; нет слов, нет будущего, нет клятв. Прости меня, прости меня, прости меня! У меня уже нет права на то, чтобы ты верил хотя бы одному моему слову. Я очень много раз обманывала тебя и заслужила твое недоверие и презрение. Потому не буду рассказывать тебе свою историю – она совершенно неправдоподобна и из моих уст будет выглядеть как неумелая выдумка. Борис – замечательный друг, и я по-доброму завидую тебе, что у тебя есть он. А у меня был ты, но судьба отобрала. Я люблю тебя, я схожу с ума при одной мысли, что мы больше никогда не увидимся. Наверное, это наказание господне за все мои грехи. Прощай, мой любимый, единственный, мой благородный капитан!