Одинокий колдун - Юрий Ищенко

Малгожата встала, с помощью Егора подняла Димку и за руку потащила его прочь, к мосту на Петроградскую сторону, чтобы не идти мимо неподвижной сестры. Когда девушка и подросток отошли метров на сто, Молчанка сделала несколько шагов, перешла дорогу и снова остановилась, метрах в пяти от скамьи с сидящим Егором. Егор пошарил в плаще, вытащил пачку «Беломора», закурил.

— Ты сеструху прикончил... — ровным голосом произнесла Молчанка.

Егор пожал плечами, констатируя этот факт.

— Чушь получается. Сперва думали, что ты супер. Хитрый, ужасный, всесильный. А ты, как тот Гудвин, пшиком был. И все твои идиотские штучки были не ловушками, а именно идиотскими штучками, — говорила с непривычной для себя горячностью юная ведьма. — Когда мы тебя раскусили, догадались, что ты не колдун, а дерьмо на палочке, ты опять переменился, ты обрел силу. Что это значит? Ты не один, или ты действительно тронутый, и то могешь, то не могешь?..

— Все меняется, — кивнул Егор. — Я быстро меняюсь. Смог вылечить твою сестру, смог уничтожить утопленника, смог освободить брата. Вы опоздали, и я стал сильнее вас.

— Мы не можем опоздать. За нами Перун, Даждьбог и Велес, а ты даже не знаешь, с кем и против кого ты. Для нас нет времени. И все, что случается, все во благо нам, — говоря это, Молчанка сделала еще несколько шагов, почти вплотную подойдя к нему.

— Еще шаг, и я тебя убью, — предупредил Егор.

— Да, я не должна теперь вмешиваться, — вдруг согласилась она и отступила назад. — Ты сам заготовил себе смерть. Ты уже попахиваешь мертвечиной, и мне нравится этот запах...

Молчанка визгливо расхохоталась, повернулась и пошла прочь. Егор немного проследовал за ней, следя, чтобы она не попыталась догнать Малгожату и Димку. Но Молчанка шла в другую сторону, вверх по набережной.

Он понял, что устал. Подкашивались ноги, остатки злости и страха и боли за своих близких спеклись в груди, как шлаки в топке, мешая дышать. Хотелось напиться водки. Но Егор решил, что будет лучше, если он поест, отсидится где-нибудь в прохладном скверике или в Летнем саду, который тоже был неподалеку. А потом обязательно посетит священника, которому надо рассказать о происшедшем в это утро.

На квартиру они шли пешком, почему-то не решаясь воспользоваться троллейбусом. Когда минули мост, Димка, до того потухший и безучастный, ожил, потащил Малгожату за руку к реке, требуя, чтобы они спустились по каменным ступеням к самой воде.

— Я знаю, знаю, он там, — в чем-то пытался убедить он девушку.

И когда волны реки заплескались у их ног, его догадки подтвердились. Под ближайшим «быком» мостовых опор закипела вода, что-то массивное радостно забулькало и поплыло в их сторону. Малгожата перепугалась, оттащила пацана от края площадки.

— Да ты чего? Это же отец, это свой, он меня любит... — убежденно шептал Димка, пытаясь вывернуться из ее сильных рук.

То, что подплыло к гранитным плитам, неудачно попыталось вылезти на площадку, — это было последним слепком, малоприятным остатком Гаврилы Степановича на этой земле и в этих водах. Чистенький, промытый речной водой, уже слегка разбухший и похожий на гигантского пупсика, ухмыляющийся утопленник жаждал с ними пообщаться.

— Друзья мои, дайте руку помощи! — требовал утопленник.

— Пошли отсюда, — потребовала Малгожата, волоча пацана прочь.

— Но это же он, мой отец... Они ему приказали вешаться, а я смотрел, я ничего не сделал, и ты хочешь, чтобы я его теперь бросил...

Димка расплакался.

— Это всё вранье! Я сама была одной из них, я была ведьмой и знаю, что это вранье. Нет твоего отца, мертв. И что бы к тебе не приползало, не верь, беги прочь, — убеждала его Малгожата, кутая пацана в большую куртку; Димка раскрылся нараспашку, явив прохожим и холодному весеннему ветру свою наготу.

И почти насильно девушка потащила его прочь, дальше по набережной (на всякий случай огородившись дорогой от Невы), затем дворами до школы, по школьному двору в дальний непроходной двор, где находилась служебная квартира Егора.

В полдень они очутились в квартире. Обоим хотелось есть, пить, выговориться, но сил ни на что не было. Димка заснул на стуле, лишь натянул на себя лыжные штаны и рваную футболку старшего брата. Малгожата переложила его на кровать, села, пытаясь собраться с мыслями: что делать в первую очередь, чего можно ожидать от Молчанки и позже — от старой Ванды. Но солнце сверкало в окнах соседних домов, чистый яркий свет слепил ей глаза, гипнотизируя и убеждая, что и ей нужен покой. И она легла рядом с Димкой.

Димке снилось, что он живет спокойно и весело в своей квартире, вместе с водоплавающим отцом и Егором. Отцу напустили в гостиную много воды, устроив что-то вроде бассейна, и он там плавает, как морж, а Димка несколько раз в день кормит Гаврилу Степановича рыбой: живой или из холодильника. Но Егор сказал, что Гаврила Степанович заболеет и умрет, если всегда будет жить взаперти, не выплывая из комнаты, и надо устроить наводнение. И вот уже пошла вверх по Неве вода, вот уже Димка выглядывает в окно: а там вода запрудила Литейный проспект; огромный пруд с плавающими троллейбусами, машинами, лодками колышется за окном. Димка кричит, что вода продолжает прибывать, скоро и их дом скроется под толщами грязной морской воды. Отец выбивает стекла окна в своей комнате, выплывает наружу, плещется и радуется; Димка бежит на крышу, где оказывается вместе с тем сумасшедшим мужиком, который называет себя Птицей. Мужик поет:

Раненая птица в руки не давалась,Раненая птица птицей оставалась!

Они смотрят, как прибывает вода, затапливая, метр за метром, их пирамидальный островок. Приплывают утопленники, во главе с отцом, и отец говорит Димке, что сейчас он утонет и тоже сможет жить в воде. А Птица говорит — давай улетим! И Димка соглашается, хоть и очень стыдно обмануть чаяния отца, и прыгает в воздух вслед за Птицей, машет руками, взмывает в высь, под кучерявые белоснежные облака; и где-то позади вращается затопленный город с золотым корабликом Адмиралтейства, с отцом и с разъяренным Егором на лодке. А Птица показывает ему вдаль, где течет среди лесов и тундры река, на реке остров, на острове большой монастырь с синими маковками куполов. И Птица радостно клекочет, что там их не обидят.

А Малгожата спала чутко, скорее, лежала в оцепенении; и к ней вернулось то ощущение хрустальной чистоты и ясности, пережитое накануне. Ничей голос больше не бормотал руководства и призывы, — она сама теперь все знала. Пришло время сосредоточиться и начать действовать. И сильные спазмы в животе мешали спокойно лежать. Она почти видела, как судорожно сжимается и разжимается ее желудок, как густеет и тяжелеет кровь без питательных веществ, как желтеет и сушится кожа, грозя хозяйке морщинами и некрасивостью...