Дитя среди чужих - Филип Фракасси

– Если они тронули моего сына, я убью их! – кричит он и бьет кулаками по своим костлявым голым коленям.– Я убью их,– повторяет он, но уже тише, рыдания подавляют гнев, смачивая его, как мокрую тряпку, пока жена крепко обнимает его и плачет, уткнувшись в изгиб спины, укачивая его.

Он пытается встать, чтобы выразить свое возмущение, но она держит его слишком крепко, и он просто опускается обратно, а затем, вот так…

…все исчезает.

Ярость, огонь, неповиновение. Исчезли.

Он пуст. Пустой человек, полый. Он чувствует себя таким легким, лишенным сил и жизни, что удивляется, как просто не рассыпается в прах в ее объятиях, обратившись в грязь от своих слез.

Он вжимается в жену, и они плачут вместе, пока темная ночь пассивно стоит за их окнами, холодная и безразличная, равнодушная к проблемам людей.

4

Та же самая темная ночь стоит на страже у заброшенного дома, ее отрывистый фон виден только сквозь тонкие щели между досками, прижатыми к единственному окну Генри.

Он поправил свою кровать, положил матрас и одеяла обратно поверх провисших, проржавевших пружин. У него порез на лбу в том месте, где его зацепил металлический каркас после одного из ударов Лиама, и его рука пульсирует тупой болью чуть выше локтя. Вряд ли она сломана, но что-то – мышца или сухожилие – порвалось или сильно потянулось. Он не может до конца сгибать руку, но, в целом, ему повезло. Выводить таких людей, как Джим, Лиам или любой из них, было глупо. Генри не понимал, почему так поступил, почему просто не кивнул и не помалкивал.

Может, он просто напуган – сильно напуган,– и именно так его разум справляется со страхом. Или, может, все потому, что он голоден и устал. Одна из его учительниц однажды пошутила, что ей нужен бейгл по утрам, иначе она будет злой до обеда. Сказала, что у нее гипогликемия и ей постоянно нужен сахар, иначе она сойдет с ума. Генри очень заинтересовался и даже проверил это слово в библиотеке. Это напомнило ему историю о Джекиле и Хайде, и он задавался вопросом, была ли у доктора Джекила гипогликемия.

И теперь это заставило его подумать о Джиме. Человек с двумя личностями. Одной ложной, одной настоящей. Доброй и похожей на ребенка и жестокой и кровожадной. Злой.

Генри вздыхает и зарывается в свои одеяла. Обогреватель источает теплую вонь, и он воспользовался ведром, так что в комнате воняет, но ему уже все равно, и что бы Лиам ни сказал вчера, он не будет его звать и просить вывести на улицу, как тупую собаку. Они все равно откажут, а потом, наверное, побьют.

Возможно, в следующий раз они убьют меня.

От этой мысли Генри вновь охватывает страх. Реальность его положения становилась все яснее. Его накачали наркотиками и избили. Его держит в плену человек, который, как он знает, убивал людей. Он не видел этого раньше, когда мужчина притворялся, но зато увидел внизу, когда посмотрел в его темно-карие глаза. Увидел всех людей, которых убили. Старики, женщины… дети. Он зарезал их, задушил, забил до смерти.

«Мне нравится работать руками»,– сказал он и сжал Генри так крепко, что ему хотелось закричать.

«Я должен сбежать,– в шоке подумал он.– Или я тоже буду мертв. Мне нужно уйти». Мальчик закрывает глаза, концентрируется.

«Папа? – думает он, подзывая.– Папа, пожалуйста…»

Но его отец молчит внутри него. Как будто взял отпуск, лег спать или просто перестал обращать внимание.

Или, может, он ушел навсегда. Правда ушел.

Чувствуя отчаяние и одиночество, не зная, что делать, к кому обратиться за помощью, Генри снова тянется, но не внутрь себя. А наружу. Не к своему отцу и не к чувствам и мыслям похитителей.

К тому, что в подвале, и к Другому – к тому, к чему оно стремится, в чем оно нуждается.

МАМА.

Генри делает глубокий, успокаивающий вдох. Он нервничает, но все же шире открывает свой внутренний черный глаз, позволяя себе провалиться в сознание Другого, как камню, сброшенному со скалы во тьму.

Он сразу же узнает туманные, невинные, животные мысли создания, но на этот раз ждет; он впитывает чувства Другого, как и Другой впитывает чувства его. Генри пытается закрыться, возвести выдуманные стены между его сознанием – его чувствами – и Другим.

В какой-то степени у него получается.

На этот раз он больше себя контролирует. Он не агрессор, не жертва. Это взаимный обмен, и Генри рад, что смог достичь какого-то равновесия.

«А теперь… – думает он,– покажи мне мамочку».

Волна древней, инстинктивной любви захлестывает Генри, и он задыхается от ее силы. Это существо, этот Другой, всего лишь младенец, нерожденный ребенок, но он все равно знает любовь так же, как знает голод; распознает стремление к жизни и преследует его.

Мысли Генри скользят по новому, неизведанному руслу. Этот туннель плавный, черно-серебристый и извилистый, он ведет к новым открытиям: внутреннему восприятию окружающего мира Другого.

Оно видит многое так же, как и Генри, используя скрытую глубоко внутри психическую силу, но существо практически ничего не понимает. Мир – лишь мешанина приглушенных красок, тусклых и безжизненных для нерожденного разума. Но потом…

Там.

Генри видит ее.

Ослепляющее белое пламя среди мрака окружающего мира, такое яркое и приветливое, что может ослепить кого угодно, кроме нее. Она – источник каждой потребности, каждого желания; источник его любви, его нужды.

И она уже близко.

«Нет»,– думает Генри.

Она здесь.

Продвигаясь дальше, экспериментируя так, как никогда прежде, он пытается установить мост между ними, сильную психическую связь, и у него получается довольно легко. Генри это кажется чужим, но приятным. Нет ни ненависти, ни насилия, хотя он чувствует ее пристальный взгляд. Он не спрятан; она видит его так же ярко, как он видит ее.

Она видит их всех. Она чует их всех.

Генри не может больше поддерживать эту связь, но он хочет остаться, быть частью этой странной связи, этого странного знакомства.

Вернись, Генри!

Генри слышит голос отца, но игнорирует его, все дальше погружаясь в психический поток. Он хочет пообщаться с ней, узнать, кто она и что из себя представляет.

Генри, НЕТ! ВЕРНИСЬ!

Его тянут, будто засасывают назад через скользкую, тонкую воронку. Генри представляет, как его вытаскивают из-под притяжения черной дыры.

Он задыхается, и его глаза открываются темноте. Тихое шипение и позвякивание обогревателя рядом с его кроватью, грубая ткань одеял, влажный