Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия - Борис Хазанов

Игорь Валерианович, с кубком в руке, со слезами на глазах, воздвигся над пиршественным столом.

“Ваше императорское высочество, высокочтимый отец Савватий, дорогие друзья... Извините, не могу более сдерживать свои чувства... Не могу выразить, до чего я тронут. До чего счастлив встретить скромный мой юбилей посреди стольких милых мне лиц!”

Шум поздравлений перекрыл его спич. Встали с мест. Кто-то приблизился особливо чокнуться и облобызать именинника.

“Право, не ждал, что мне, в мои преклонные годы придётся пережить то, что все мы сейчас переживаем. В самые страшные, в самые опасные моменты нашей истории, которая совершалась на наших глазах, в годину войны, не было такого мрака, такого, я бы сказал, позора!..”

Старик опустил кудлатую голову и, казалось, раздумал пить.

“Господа, – кто-то робко подал голос. – Да что же это такое – пельмени остывают!”

“Но дайте же договорить Игорю Валерьянычу! Игорь Валерьяныч, просим”.

“Совершенно справедливо, – горько усмехнулся хозяин, – остывают, чтоб им ни дна ни покрышки! Выпьем, друзья мои, за то, чтобы весь этот морок, вся эта чёрная туча над небом отечества рассеялась...”

Звон бокалов, стук вилок покрыли его слова. Рассеялось впечатление от горестного тоста. Отчество академика приняло удобопроизносимый вид.

“Мастерица, надо сказать, ваша супруга, Игорь Вальян-ч... Отродясь не вкушал...”

“Истинная правда, Олег Михал-ч. Совершенно с вами согласен”.

“А как насчёт того-этого?..”

“Юные пионеры, будьте готовы”.

“Всегда готовы! Ах, хороша!”

“Где там у нас грибочки... Подать их сюда! Нет, до чего дело дошло, а? Намедни открываю „Литературную газету“ и читаю...”

“А кто автор? Ну, ясное дело”.

“Козёл вонючий...”

“Ничего не поделаешь, я вчера получил гороскоп, вы, прошу прощения, имеете представление о звездословии?”

“Чего? Понятия не имею”.

“Печальная, надо сказать, картина. Аспект планет сугубо неблагоприятен. Юпитер... известно вам, какую роль играет Юпитер?”

“Понятия не имею. Патиссончики ничего...”

“Покровительствует нашему отечеству, к вашему сведению. Так вот, представьте, повреждён соседством Сатурна”.

“Это как же понимать?”

“А вот так и понимайте”.

“Бредни всё это...”

“Не-ет-с. Не совсем. Нет, он всё-таки прав. Необходимо сплотить все патриотические силы. Дать отпор”.

“Эх... семь бед, один ответ. Положите-ка мне ещё...”

“Битте-дритте!”

“Как живёте-можете, ваше императорское высочество?”

“Вашими молитвами... вашими молитвами”.

“Если я правильно вижу сложившееся положение... шансы на восстановление законной монархии...”

“Возможно. Возможно”.

“Да ведь в том-то и закавыка, кого считать законным”.

“Великая княгиня Леонида...”

“Да какая она великая княгиня...”

“Из грузинского царского рода”.

“Да какой там царский. Седьмая вода на киселе”.

“Ну, не скажите”.

“У них там все князья. Если уж говорить, нам нужен наш, русский монарх”.

“Где ж его возьмёшь? Коли вся династия перебита”.

“Паштет, скажу я вам, что надо!”

“Ожидается высочайший визит”.

“Это кто ж такой?”

“Государь-наследник цесаревич и великий князь Георгий Михайлович, к нам, в Россию...”

“Откуда?”

“Хрен его знает...”

“Я попросил бы всё-таки не выражаться. Всё-таки, знаете...”

“Да, но как быть с дворянством”.

“С каким это дворянством, никакого дворянства больше нет”.

“Как это нет”.

“А вот так. Дворянство везде исчезло или исчезает. Только в других странах оно оставило наследника, а у нас...”

“Вы что же, считаете, что русский народ брошен, так сказать, на произвол судьбы?”

“Да-с, считаю”.

“Это что ж такое, а? Братцы! Жомини да Жомини, а об водке ни полслова!”

Глохнут, сливаются в общий гул голоса, алеют потные лица, пир вступил в заключительную фазу.

“Между прочим, совершенно неопровержимые данные. Игорь Вальян-ч, вы слыхали? Ельцин-то, оказывается, еврей! – На одну четверть, это известно. – Не на одну, а на три! – Ну и что? – Как это, ну и что. – Бредни всё это. – Ну, не скажи. – Братцы! Жомини да Жомини... – Вася! Я ведь её любил. А она... – Отец Кирилл, позвольте с вами чокнуться, так сказать, индивидуально... – Вот вы говорите, дворянство... – Слушай-ка, а кто это там, никак Двугривенный? – Да ведь ты с ним уже здоровался. – Что-то не припомню... – Трёхкопеечный. – Вот сука, и он здесь. – Повреждён Сатурном... – Нет, до чего дело дошло... – Господа! (Стук вилкой о стакан). Господа, Игорь Валерианович просит всех в кабинет”.

LVII Русская рапсодия

26 августа, на закате солнца

Окончен пир, затихли песни, обессилевшая дружина лежит вкруг шатра на зелёном взгорье. Сколько-то времени ушло на рассаживание, преодоление послеобеденной сонливости, размешивание сахара в чашечках чёрного, как совесть злодея, кофе. Наступило молчание. Воцарился тот особый, пепельно-мглистый предгрозовой сумрак, за которым должен последовать громовой разряд.

Слышался шелест бумаги, лёгкий удар стопкой страниц о письменный стол. Щёлкнул выключатель настольной лампы. Полоска света пробилась из-под двери. И голос мужа из кабинета достиг чуткого уха Сусанны Ароновны.

В данной работе...

Теперь вся она превратилась в слух.

...проанализированы с православных позиций ход и направление истории России в XX веке перед лицом надвигающегося нового мирового порядка. Позволим себе утверждать, что этот новый порядок однозначно расшифровывается как грядущее царство Антихриста.

Слышалось:

Силы, стоящие за ним, рассматривают Россию как главное препятствие для осуществления своих целей. Ибо они понимают, что только Россия...

Доносилось:

Русский патриотизм есть великий мистический, метафизический, геополитический, исторический, державный и эсхатологический Проект, доверенный избранному народу великороссов... Русский патриотизм напрямую связан с таинством пространства как отражения вечности в имманентном мире...

Робкие хлопки на миг прервали чтение.Тишина, и снова:

Русский язык является языком потустороннего, он непереводим на другие языки. На русский язык можно сделать только плохие переводы с других языков, ибо мелочность содержания других языков...

Шелестит переворачиваемая страница.

Наше национальное положение в сегодняшнем мире требует от нас соборного обновления Русской Доктрины. Нас, русских, хотят загнать в угол, пользуясь нашей незлобивостью, нашей сосредоточенностью на духовном...

Слышалось:

Осознание причин и смысла нашей нынешней национальной катастрофы, установление конкретных носителей исторической вины...

Кто-то всхлипнул. Смущённое сморкание. Мгновение тишины. Мягкий академический баритон, натренированный в выступлениях, так хорошо идущий (подумала Сусанна Ароновна) к голубовато-седым кудрям и усам Игоря Валериановича:

Целый ряд исторических фактов... Как подчёркивает наш современник, выдающийся русский историк Михаил Назаров... Нас, совопросников мира сего, обвиняют в клевете. Хочется спросить: на кого? Не может быть клеветой то, что является правдой... Сражение с чёрными силами... Царство Антихриста...

Голос окреп, посуровел.

Необходимость выработки ответственного, национального отношения к феномену еврейства...

Проблематика крови...

Еврейско-большевицкий переворот 1917 года как предпосылка красного террора и голодоморов и безуспешность попыток ассимилировать евреев, этот как исторически, так и биологически абсолютно чужеродный паразитический элемент.

Часы из гроба:

“Дон!.. Бом!..”

Слушательница нехотя поднялась со стула. Привычное восхищение мужем, его умом и эрудицией подхватило её, как на крыльях. Не так уж важно было, о чём вещал Игорь Валерианович: голос мужа погрузил Сусанну Ароновну в эротический экстаз. Домашние заботы призывали. Как вдруг приоткрылась дверь кабинета.

Некто с тоскливо-страдальческой миной вышел, извините, пробормотал он, где у вас?.. Сусанна Ароновна гневно взглянула на покинувшего собрание, молча, презрительно показала пальцем, куда идти. Несчастный писатель едва сумел добрести до заветной дверцы, еле успел дрожащей рукой задвинуть дверную задвижку, расцепить и спустить штаны. Кафельные стены уборной потряс взрыв. Это был рецидив старинного недуга. Режущая боль в животе вновь вынудила страдальца покинуть нары. Он заковылял в тамбур, в умывальню между двумя барачными секциями, к помосту с круглыми дырами. И пайка, и место на нарах, и в хладном сортире очко, – как сказал псалмопевец, лагерный рапсод. Никуда они не делись – ждут тебя.