Жажда скорости - Саманта Тоул

— Что тебя заставляет так говорить?

— А в каждой стране, по крайней мере в одну из ночей, он просто исчезает с фразой "есть кое-какие дела" без дальнейших объяснений.

— Был ли у него кто-то всерьез... после твоей мамы?

— Пока я был ребенком, не было никого — никого, о ком бы я знал. Когда я стал немного старше, была парочка девиц, но он всегда сфокусирован на моей гоночной карьере.

— Он сильно тебя любит.

— Да, это так. Иногда даже слишком сильно. Думаю, это из-за того, что он чувствует себя обязанным отдуваться за уход матери.

— Ты не можешь винить его за это.

— Знаю.

— Моя мама такая же, — говорю я ему. — После отца... она, бывает, слишком опекает меня.

      — Как она справляется с тем, что ты далеко, путешествуешь по миру?

— Потихоньку ей становится проще. — Я мягко смеюсь.

— Как насчет того, что ты встречаешься со мной — гонщиком? Что она думает об этом?

Вообще-то раньше он никогда особенно не интересовался мнением моей матери о нем. Догадываюсь, что это в нем разжег его отец этим вечером.

— Она счастлива, если счастлива я.

Честно говоря, она не так много говорила, когда я рассказала ей обо мне и Каррике. Думаю, это по большей части связано с его репутацией. И отчасти с тем, чем он занимается в жизни.

— А ты счастлива?

Я широко улыбаюсь.

— Очень.

Он наклоняется ко мне и целует.

— И я тоже. Как никогда прежде.

Я беру ту его руку, что обнимает меня за плечи и тяну ее к своим губам, чтобы поцеловать. Я теснее прижимаюсь к его боку.

Пока мы идем, я слышу мягкие звуки начинающей играть песни Эда Ширана “Thinking Out Loud”, раздающейся из колонок в ресторане через дорогу, перед которым этим дивным вечером сидят и ужинают люди.

— Обожаю эту песню, — бормочу я.

Вынуждая меня остановиться, Каррик говорит:

— Потанцуешь со мной?

Я осматриваюсь вокруг.

— Эм, здесь?

— Да, здесь. Я хочу потанцевать с моей девочкой под звездами. — Жестом он указывает на ясное ночное небо.

Затем он закручивает меня в свих руках так, что я оказываюсь к нему лицом.

— Ты не можешь отрицать, что мусорный бак добавляет некой романтичности ситуации.

— О, да, грязный мусор... так сексуально. — Я начинаю смеяться, обожая то, как он смеется надо мной.

— Заткнись и танцуй со мной. Ты убиваешь момент.

— Ладно. — Я уступаю, давая ему двигать нас под музыку. Но я чувствую себя несколько смущенно и глупо. Я бросаю взгляд на ресторан через дорогу. - Люди пялятся, — шепчу я.

— Так позволь им пялиться. Мне плевать, потому что я не смотрю на них. Я смотрю только на тебя.

Это заставляет меня посмотреть на него. Он смотрит на меня так, как и всегда — с такой проницательностью во взгляде, что я чувствую ее отголоски глубоко в сердце, чувствую, как она проникает в те места, в которых он уже прочно обосновался.

— Что, если кто-то узнает тебя? — спрашиваю я, пытаясь приземлить себя и не потеряться в нем окончательно.

Но тогда он говорит:

— Тогда они увидят меня, танцующим с моей девочкой, по которой я схожу с ума. — Он прекращает танцевать, в его взгляде серьезность. — И я, малышка, абсолютно, чертовски, до умопомрачения без ума от тебя.

И ощущение приземленности возносится к звездам вместе с моим сердцем. Прильнув к нему, своим лбом я прижимаюсь к его, и закрываю глаза, несмотря на глубину моих чувств.

— Я тоже без ума от тебя.

И я остаюсь с ним, танцуя на улице Будапешта, пока песня не затихает, осознавая, что время, которое я провожу с ним, стремительно подходит к концу, и не понимая, как остановить то, к чему все идет.

Глава двадцать четвертая

Марина Бэй, Сингапур

Я ПРИЖИМАЮ КОНЧИКИ ПАЛЬЦЕВ к холодному стеклу окна, через которое смотрю на освещенную городскую трассу «Марина Бей», где завтра у Каррика будет гонка.

Сейчас поздно. Каррик спит в постели, а я боюсь.

Мои страхи растут все сильнее с каждой следующей гонкой. Ото дня ко дню я сражаюсь за сон. Мысли спутаны. И кажется, будто переживания не отпускают меня из-за того, что время от гонки до гонки проходит слишком быстро.

Я вымотана, истощена и в смятении.

И здесь, в Сингапуре, ощущения хуже всего. Я правда стараюсь изо всех сил, и не знаю, почему так происходит — может, потому, что гонка уже завтра в девять вечера. Не то чтобы в Сингапуре была плохая трасса. Просто темнота, даже несмотря на освещение, создает помеху для ясного обзора.

От мыслей о завтрашнем дне, как Каррик забирается в его болид и выезжает на трек… я чувствую тошноту.

Каррик знает о моем беспокойстве с тех пор, как мы вместе. Он знает, как я переживала конкретно из-за этой гонки. Просто не знает, до какой степени.

Он не знает о панических атаках.

И я не хочу разбирать с ним свои страхи детально, потому что он ничего не может сделать или сказать, чтобы помочь мне. Мое состояние улучшится только в единственном случае — если он не отправится на гонку, а этому не бывать.

Во-первых, потому что он не может остановиться. И, во-вторых, я бы никогда не попросила его об этом, и не только потому, что знаю, каким будет его ответ.

Гонки — это сущность Каррика. Ими насыщен воздух, которым он дышит, и пропитана кровь, что течет в его венах.

И хотя я знаю все это и знаю, кто он такой, это не уменьшает моих страхов.

Мои опасения просачиваются во все, чем я занимаюсь. Я более чем тщательно осматриваю его болид, гораздо придирчивее, чем делала это прежде. Если раньше при проверке безопасности машины я была просто активна и энергична, то сейчас я одержима. Я перепроверяю все по три или четыре раза. Настолько скрупулезно и дотошно, что Бен начинает делать мне замечания.

Каждый раз, когда Каррик выезжает на трассу, я не дышу до тех пор, пока он не возвращается в сохранности.

Так вот как мама чувствовала себя каждый раз, когда папа участвовал в гонке?

Все эти годы быть с ним, одолеваемой волнениями о том, что какая-то гонка может стать последней.

Как в итоге и стало.

Лбом я прижимаюсь к прохладному стеклу, пытаясь угомонить безостановочно носящиеся в моей голове мысли.

— Что ты делаешь, малышка?

Звук хриплого сонного голоса Каррика застает меня врасплох, заморозив мои мышцы.

Заставляя себя расслабиться, я поворачиваюсь к нему.

— Не могу заснуть.

Он пересекает расстояние между нами. Теплыми руками скользит по моим предплечьям и сжимает мои плечи.

— Беспокоишься из-за завтрашней гонки?

— Немного.

Так сильно, что едва могу дышать. Я не могу посмотреть ему в лицо, опасаясь, что он увидит правду в моих глазах.

Беря мое лицо в свои руки, он отклоняет мою голову назад, вынуждая посмотреть на него.

— Все будет в порядке. — Он доносит смысл фразы решительным взглядом. — Со мной все будет в порядке. — И прижимается к моим губам утешающим поцелуем.

Я чувствую выступающие слезы. Останавливая их, я обнимаю его за шею и крепко держу.

— Прости, что разбудила тебя, — бормочу я напротив его рта.

Он отклоняется.

— Не разбудила. Меня разбудило холодное пустое место в постели, где должна была лежать ты. Мне не нравится тянуться к тебе и не находить тебя.

— Прости. Возвращайся в кровать. Тебе нужно отдохнуть перед завтрашним днем. Я приду через пару минут.

— Нет, мне нужна ты. — Его руки скользят на мою спину. Сдвигая трусики грубыми пальцами, ладонями он хватает мои голые ягодицы и снова завладевает моим ртом, но в этот раз напористее.

Я знаю, чего он хочет. Я тоже этого хочу. Я всегда хочу его. И в последнее время даже сильнее и отчаяннее из страха, что каждый раз может быть последним.

Тело Каррика прижимает меня к стеклу. Когда поцелуй становится глубже, я чувствую упирающуюся в мой живот эрекцию, посылающую пронизывающие меня сверкающие молнии желания.

Он отрывается от моего рта и стягивает с меня трусики. Прижимает меня спиной к беспощадно холодящему кожу окну. Большим пальцем трет мой сосок, заставляя меня задыхаться и стонать ему в рот.

Затем поцелуями он движется ниже, к подбородку, шее, груди; прежде чем опуститься на колени, он запечатлевает поцелуи на каждой вершине. Смотря на меня в темноте, он рукой скользит под мое бедро. Приподнимая мою ногу, он располагает ее на своем плече. Разделяя мои складки пальцами, он прижимается ко мне ртом.

Когда его горячий язык упивается мной, я с тяжелым вдохом погружаюсь в его волосы пальцами. Я смотрю вниз, на его голову между моих ног, на него, ублажающего меня, и теснее прижимаюсь к его рту.

Я люблю его. До боли. И не могу сказать ему. Потому что если скажу, то все станет реальным, и если я потеряю его…

Все становится слишком сложным, чтобы выносить это.

Я закрываю глаза на страх, любовь и смятение, и фокусируюсь на ощущениях, что он дарит мне прямо сейчас. Он предлагает мне бегство на небеса.

Затем его язык касается меня в нужном месте, и я разлетаюсь на кусочки у его рта.