Москва в улицах и лицах - Лев Колодный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По обеим сторонам Столешникова переулка, замощенного брусчаткой, всего по пять владений. Домов и того меньше. На углу с Петровкой, где до революции помещались фотоателье, кинотеатр, гостиница "Ливерпуль", вырос многоэтажный торгово-гостиничный комплекс, куда во время строительства не раз заезжал мэр Москвы Юрий Лужков, мечтающий превратить Москву в центр мирового туризма. Без таких классных отелей городу им не стать.
Еще одна потеря произошла на другом углу переулка. Там из-за ветхости сломан двухэтажный домик, некогда служивший канцелярией московского обер-полицмейстера. Да, немного требовалось "нежилых помещений" шефу городской полиции генерал-майору Д. И. Шульгину в январе 1827 года. Тогда он вызвал Александра Пушкина для выяснения обстоятельств, встревоживших императора Николая I, начавшего царствовать под гром пушек на Сенатской площади, подавивших восстание декабристов.
В написанном до восстания стихотворении, посвященном обезглавленному французскими революционерами поэту Андре Шенье, цензура сократила размышления о превратностях революции, которая из праздника свободы превратилась в кошмар террора. Эти строчки соотносились (без желания автора) с недавними кровавыми событиями в Петербурге:
...От пелены предрассуждений
Разоблачался ветхий трон;
Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: блаженство!
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, - не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа
Сокрылась ты от нас...
Эти строчки пошли по рукам офицеров Лейб-гвардии конноегерского полка с приписанным кем-то заголовком - "На 14 декабря". Начались обыски, аресты, суды. Штабс-капитана полка Алексеева приговорили сгоряча к смертной казни, потом простили и перевели в армейский полк.
А Пушкину пришлось объяснять высоким чинам в Москве и Петербурге, что стихи никак не могут соотноситься с событиями 14 декабря и он не знает, кто поставил над ними "сие ошибочное название".
Дело кончилось тем, что Сенат освободил поэта от суда, но запретил ему впредь "выпускать в публику" сочинения без цензуры, а Госсовет учредил за ним секретный надзор, не снятый до роковой дуэли.
Не пощадило время и домовладельцы два других строения в Столешниках, связанных с именами двух известных друзей поэта.
Рядом с канцелярией обер-полицмейстера в год своей счастливой женитьбы жил Евгений Баратынский. Он снимал квартиру на втором этаже дома, принадлежавшего профессору Московского университета М. Я. Малову, вошедшему в историю по скандалу, разразившемуся из-за его скучных лекций, которые не желали слушать вольнолюбивые студенты. "Маловская история" описана бывшим студентом Университета Александром Герценом в "Былом и думах".
Пушкин, вернувшийся из ссылки, в Столешниках читал другу привезенного из Михайловского "Бориса Годунова". Их видели вместе на балах, в гостинных, театре. Проявлением пронесенной через всю жизнь дружбы стала книга "Две повести в стихах", где под одной обложкой вышли в 1828 году поэмы двух авторов - "Граф Нулин" и "Бал", случай редкий в истории литературы.
Обращаясь к Баратынскому, Пушкин в незавершенном послании писал:
О ты, который сочетал
С глубоким чувством вкус толь верный,
И точный ум, и слог примерный,
О ты, который избежал
Сентиментальности манерной...
Поэт, по его словам, "вскормленный сей Москвой", постоянно живущий в городе и подмосковной усадьбе Мураново, Баратынский запечатлел для нас яркие картины Москвы ХIХ века: блистательные пиры, балы в роскошных дворцах, гулянье под Новинском, утреннюю Москву... В поэме "Цыганка" отчеканил в бронзе строк такую панораму:
Пред ним, светло озарена
Наставшим утром, ото сна
Москва торжественно вставала.
Под раннею лазурной мглой
Блестящей влагой блеск дневной
Река местами отражала;
Аркада длинного моста
Белела ярко. Чуден, пышен,
Московских зданий красота,
Над всеми зданьями возвышен,
Огнем востока Кремль алел.
Зажгли лучи его живые
Соборов главы золотые;
Меж ними царственно горел
Иван Великий. Сад красивый,
Кругом твердыни горделивой
Вияся живо, зеленел.
На углу с Петровкой в двухэтажном исчезнувшем доме снимал в 1831 году квартиру Петр Чаадаев. Как раз к тому времени завершилось формирование его нового религиозного мировоззрения. Он родился и умер в Москве, живя вдали от императора, который объявил мыслителя за "Философические письма" сумасшедшим, запретил печататься. Облик и мысли, ирония, "охлажденный ум" этого человека послужилил прообразом Евгения Онегина, Чацкого, литературоведы находят "чаадаевские мотивы" в образе Печорина, в героях романов Достоевского...
Ему посвящены пушкинские стихи "К портрету Чаадаева" и три поэтические послания, одно из которых в школе заучивает каждый:
...Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.
Товарищ, верь: взойдет она,
Заря пленительного счастья.
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.
Такие стихи вспоминаешь, когда описываешь прошлое Столешникова переулка. Но его современная панорама дает представление о времени, более близком нам, стыке ХIХ-ХХ веков.
На месте дома Малова-Баратныского появился в 1901 году протянувшийся на полпереулка современный четырехэтажный доходный дом, 14, с ювелирным - и другими магазинами.
На месте домика Чаадаева видим угловой пятиэтажный дом (где "Меха"). И его год рождения 1901-й. Много лет в магазин постоянно захаживал профессор биологии Александр Федорович Котс. Не для того, чтобы выбрать мех на шубу жене. Искал и находил шкурки зверей для основанного им в 1907 году Дарвиновского музея. Подобного нет на родине Дарвина да и нигде в мире. Великая теория о происхождении жизни на Земле иллюстрируется практикой, богатством природы, ее чудными творениями, собранными замечательным биологом, читавшим лекции по эволюции и дарвинизму. Для музея построено в 1995 году здание на Юго-Западе, где можно увидеть богатство и разнообразие фауны Земли, вымерших животных, лучшее в мире собрание картин художников-анималиств. Признана уникальной коллекция альбиносов и меланистов, белых и черных птиц и зверей. Меха, купленные в магазине, талантом таксидермистов превращались в экспонаты, образы "братьев наших меньших", оживавших в руках мастеров Филиппа и Дмитрия Федуловых.
Полвека жителем переулка был легендарный Дядя Гиляй. Так назвал Чехов верного друга Владимира Гиляровского, с которым они в молодости работали в "Будильнике". Не было в Москве журналиста, который мог бы соперничать с гигантом-атлетом в оперативности, осведомленности о всех происшествиях, кражах, убийствах, пожарах, катастрофах. Он единственный из газетчиков оказался свидетелем трагедии на Ходынке, откуда сумел выбраться из толпы гибнущих людей и написать репортаж, перепечатанный газетами во всем мире. Он обладал гипнотическим даром, позволявшим ему проходить всюду, предъявляя в случае необходимости (в театре, на вокзале ) клочок бумаги, казавшийся контролерам билетом.
Журналиста принимали в лучших домах Москвы, он же был чтим обитателями Хитрова рынка, криминальных трактиров, где уважали физическую силу того, кто мог, шутя и играя, согнуть кочергу в узел. А потом его развязать. Илья Репин писал с Гиляровского образ хохочущего казака в белой папахе. Николай Андреев изваял - в образе Тараса Бульбы на пьедестале памятника Гоголю. Александр Куприн утверждал, что скорее вообразит Москву без Царь-колокола и без Царь-пушки, чем без него.
- Я - москвич! - с гордостью говорил он сам о себе. Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я москвич!
Жителем Столешников журналист стал в 1886 году, будучи преуспевающим репортером, когда он мог снять квартиру вблизи дома генерал-губернатора, редакций газет, театров, где все были его друзьями. В квартире на третьем этаже дома 9, состарившись, когда ноги перестали кормить репортера так, как в молодости, он засел за стол и написал прославившие его мемуары "Москва и москвичи", "Москва газетная" "Друзья и встречи", "Люди театра". Эти книги о городе, каким он был до 1917 года, стали классикой, настольными книгами каждого уважающего себя москвича. Все вместе они представлют энциклопедию Москвы рубежа двух веков.
Писал Дядя Гиляй и стихи, замечательные эпиграммы, повторявшиеся всей Москвой. Вот одна из них, сочиненная по случаю вызвавшей много толков пьесы Льва Толстого "Власть тьмы":
В России две напасти:.
Внизу - власть тьмы.