Чёрный Янгар - Карина Демина

– Все стало иначе, да?

Да. Я – нежить. Он – раб. И оба – позор рода Ину.

– Ты не боишься?

– Чего? – Он сжал прут и дернул, пробуя на прочность. – Ты пока никого не убила. А если вдруг… невелика беда.

– Не выломаешь.

– Пожалуй, – согласился Олли, запуская руку в темные волосы, обрезанные короткими прядями. – Ключ у отца, да?

– Да.

Он похудел. И взгляд стал… диковатым, что ли?

– Я попробую без ключа. Завтра.

Олли вытащил из-за пазухи пару сухих лепешек и кусок козьего сыра.

– Возьми.

Его рука пролезла между прутьями клетки, и я, приняв неожиданный подарок, коснулась пальцев.

– Не убегай. – Олли сжал мою ладонь, осторожно, точно опасаясь причинить вред. – Посидишь со мной?

Он опустился на колени возле клетки. И я ответила:

– Посижу.

Мы оба рассмеялись, поняв нелепость его просьбы и моего же ответа. Странно как, раньше я была никем, а Олли…

– Отсюда все иначе выглядит. – Он разглядывал мою руку, и большой палец его нежно гладил мою ладонь. – Знаешь, я думал, отец меня сразу убьет.

– Как ты…

– Оказался здесь? – Олли прижался лбом к прутьям клетки. – Жил здесь, когда дом принадлежал Янгару. По-моему, твой муж не знал, что со мной делать.

– И ты?

– Просто жил. Злился вот за это, – он указал на ошейник, – искал способ отомстить. Дурак, да?

Не знаю. Мне ли его судить?

Я помнила Олли совсем иным. И в человеке, который пытался дыханием отогреть замерзшие мои пальцы, мало что осталось от прежнего моего брата.

– А потом дом и прочее… имущество отошли отцу.

Его губы болезненно дрогнули.

Имущество.

– Тогда-то я и понял, что значит быть рабом. Рабы не играют с хозяевами в нарды. Не спят до полудня. Не напиваются вином из жалости к себе. Не дерзят. Слишком дерзких рабов порют. А если порка не помогает, то сажают в колодки.

Он отвернулся, скрывая от меня выражение глаз, но я все равно ощутила его боль.

– А еще у рабов нет семьи.

У меня получилось дотянуться до жестких темных волос.

– Я знал, что отец от меня откажется. Если бы решил убить, я бы не сопротивлялся. Но он даже не глянул в мою сторону. Для него я уже умер. Но остальные – Якки, Талли… Я ведь когда-то учил Талли с лодкой управляться. И в море впервые он на моем корабле вышел. И это вдруг стало не важно.

Олли не отстранился. И я перебирала короткие прядки, вскользь касалась щеки.

Про Пиркко он не говорит. А я не спрашиваю.

– Почему ты от меня не отказалась? – Он подается назад и перехватывает мою руку. – У тебя-то есть причины.

Были. Старые обиды, душные, как слежавшиеся за лето меха, поточенные молью и пылью пропитавшиеся. Стоит ли вытаскивать их?

…Синяя лента для волос, которую я вышивала долго, стараясь, чтобы стежки были ровными, аккуратными, повисла на молоденькой груше. Выбросили ее? Обронили?

Так ли важно? Главное, этот подарок не столь дорог, чтобы беречь его.

…Заливистый смех Пиркко и качели, летящие к небу. Ей шесть, а я на год старше и, спрятавшись в тени, наблюдаю, как Олли раскачивает качели выше и выше. Он высокий и красивый, и мне кажется, что если подойти и попросить, то Олли покатает и меня. Я подхожу, но не успеваю открыть рот. Олли замечает меня:

– Принеси воды, Аану. Душно.

…И очередное его возвращение. От Олли пахнет морем, кожа его почернела от загара, волосы выгорели до рыжины. От смеха его вздрагивает дом, а он, сев на лавку, спешит развязать сумки. Олли привез подарки семье. Всем, кроме меня.

Меня не существовало в его мире. Точнее, была, но… Кто я? Кровная родственница? Служанка?

И я убираю руку, обхватываю холодный железный прут.

– Я бы многое хотел изменить. – Олли трется носом о мои пальцы. – И кое-что попробую. Если получится, мы уйдем.

– Куда?

– Куда-нибудь. – Он улыбается той своей прежней улыбкой, только чуть более безумной, чем обычно. – Главное, чтобы отсюда. Но если не выйдет… Аану, не давай им сломать себя.

Олли разжимает мои пальцы, вцепившиеся в прут.

– Я слышал, что она сказала. Я не знаю, солгала она или сказала правду, но, когда я впервые встретил твоего мужа, он спрашивал не о ней. О тебе.

Возможно. Но было ли это до того, как Янгхаар Каапо увидел мою сестру?

– Ешь. Тебе надо поесть, – сказал Олли и добавил: – Я приду завтра. Никуда не уходи.

– Я постараюсь, – улыбнулась в ответ.

Лишь после его ухода я вспомнила, что овсяные лепешки пекли для рабов. Олли отдал мне собственный ужин. А он и вправду вернулся на следующий день, дождавшись наступления ночи. И до утра просидел, пытаясь справиться с замком. Олли был упрям и возвращался вновь и вновь.

Он говорил. И шутил.

Рассказывал истории, которые, казалось, на ходу придумывал. И сам над ними смеялся вполголоса. Он расковыривал замок и воровал на кухне хлеб, каждый раз давая клятву, что это – последний его набег.

Но это не могло длиться долго.

И однажды Олли поймали.

– Дурак, – сказал отец и отвернулся, подав кому-то знак. А я вдруг поняла, что никогда больше не увижу брата.

– Оставь его! – Мой голос дрожал. – Оставь, и я сделаю все, что ты хочешь.

Отец развернулся и ушел.

Ерхо Ину знал, что я и так сделаю все, чего он хочет.

А жалость – она для слабых.

К вечеру следующего дня клетку мою погрузили на повозку – отец подарил диковинного зверя кёнигу.

Глава 42

Должники

Хороший дом был у Ерхо Ину, каменный, высоким частоколом огороженный. Вдоль ограды стража ходит, перекликается. А на ночь во двор выпускают серых волкодавов, и горе тому, кто решит потревожить покой Тридуба.

Хороший дом был у Ерхо Ину.

Надежный.

Вот только прежний хозяин знал его лучше.

Тенью скользнул Янгхаар вдоль стены. Подземный ход, начинавшийся на берегу реки, выводил к конюшне. Сюда охрана если и заглядывала, то нечасто. А сунувшийся было пес – старый, лохматый – лишь заворчал, втянув знакомый звериный запах.

Хороша была охотничья мазь.

Янгар остановился, прислушиваясь.

Тихо.

Дремлют лошади в стойлах. Под навесом, прижавшись друг к другу, спят рабы. Сторожит их надсмотрщик, но он тоже устал и, присев на бочку, прислонился к стене. Глаза его закрыты, а рука, на хлысте лежавшая, повисло безвольно.

Путь к дому был почти свободен.

– Стой! – Янгара окликнули шепотом.

И нож скользнул в руку, готовый оборвать крик, если тот раздастся.

– Я… не стану мешать… сказать хочу.

Человек стоял, согнувшись. Руки и голову его сдавили колодки, которые поставили так, чтобы раб не мог опуститься на колени, но и на ногах ему оставаться было сложно.

– Ты… Янгар?

Он говорил с трудом.

– Олли? – Янгар вдохнул запах немытого тела, старой крови и мочи.

– Я. Тебе следовало… убить меня…

– Обойдешься. Давно здесь?

– Вторые… сутки. Дают отдохнуть… и снова.

Олли разжал кулаки, сведенные судорогой. Дышал он натужно, со свистом. И спина была черна. Кожу с нее снимали аккуратно, опытной, поставленной рукою. Такая не забьет раба, но лишь научит послушанию.

Хазмат в этом деле толк знал, наверное, оценил бы.

– Пей. – Янгар помог приподнять голову и флягу к губам прижал. – Идти сможешь?

Замок сбить просто, но вот вытащить Олли со двора – проблема.

– Нет. – Он глотал – захлебываясь, жадно, и, значит, воды тоже давали в обрез. Что же такого совершил Олли Ину, чтобы заслужить подобное наказание?

– Ты… должен уйти… сейчас… – Олли попытался распрямиться, и мышцы на спине вздулись, раздирая спекшуюся корку крови. – Аану… тебе не все равно… что с Аану?

Имя заставило оцепенеть.

– Нет.

Маленькая медведица осталась в Горелой башне. Зачарованной. Запертой от чужаков. С ней Кейсо и Великий Полоз, но Янгар, придерживая голову бывшего врага, спросил:

– Она здесь?

– Была. Вчера увезли.

– Куда?

– Кёниг. Дворец. Зверинец. Стой! – Олли дернулся, но колодки держали крепко. – Кёниг решил. Праздник будет. Большой. Бои… травля… звери… люди… кто сильнее.

Благословенная страна Кхемет не желала отпустить Янгара. Она пришла за ним и раскинула песчаный ковер арены. Хватит ли смелости выступить вновь?

– Меня… тоже отправят… и ее… оборотень… сильный зверь.

Аану не зверь.

– Только, – Олли закусил разгрызенную губу, пытаясь сдержать стон, – она не умеет убивать.

И не должна, если хочет остаться человеком.

– Кейсо? – Алое пламя бешенства стучало в висках, грозя сорваться с цепи.

Нельзя. Не время еще.

– Ушел к богам, – выдохнув, Олли обмяк. – У башни.

Боль действительно бывает разной. И Янгар оскалился, сдерживая рык.

Кейсо ушел к богам? Невозможно.

Но Олли не станет лгать. И пустота, появившаяся в груди, чем не рана?

– Уходи, – повторил Олли.

Он держался, но еще немного – и сознание покинет его, что будет милосердно. Только долго ему не позволят спасаться забытьем, вытащат.

– Слушай! – Янгар дернул за волосы, заставив задрать голову. – В первый день выпустят самых слабых, что зверье, что людей. Кровь пустят. Толпа любит кровь. Во второй – добьют тех, кто выжил, и тех, кто чуть сильнее. Дальше – больше.