Человек в Высоком Замке - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что оставит после себя Третье Мировое Безумие? Наступит ли конец вообще всякой жизни? Мертвая планета — чудовищный итог нашей эволюции?..»
Он не мог, не хотел в это верить.
«Невозможно, чтобы наш мир был единственным, должны существовать другие миры, в другой галактике или ином измерении, невидимые для нас, неведомые, непостижимые. Даже если на Земле жизнь прекратится, где-то останется другая жизнь, другой разум, мудрее нашего. Я не могу доказать, но я верю, хотя это и нелогично».
— Meine Damen und Herren. Achtung, bitte,[83] — прокаркал громкоговоритель.
«Скоро приземлимся, — подумал капитан Вегенер. — Меня наверняка ожидают. Вопрос только в том, чья группировка готовит мне встречу. Геббельса или Гейдриха? Допустим, Гейдрих жив. Хотя, пока я летел, его вполне могли устранить. В смутное время в тоталитарном обществе такое случается быстро…»
Несколькими минутами позже он двигался к выходу в толпе пассажиров. Но на этот раз среди них не было молодого нацистского художника. «Некому изводить меня своими идиотскими суждениями», — устало подумал Вегенер.
У трапа, чуть в стороне, стояла группа людей в черной форме. «За мной?» — Вегенер медленно спустился по трапу. Далеко впереди кричали и махали руками встречающие. Один из чернорубашечников, плосколицый белобрысый парень с опознавательными знаками Ваффен-СС, шагнул к Вегенеру, щелкнул каблуками и отдал честь.
— Ich bitte mich zu entschuldigen. Sind Sie nicht Kapitan Rudolf Wegener, von der Abwehr?[84]
— Извините, — ответил Вегенер. — Вы ошиблись. Я — Конрад Гольц, представитель «А. Г. Хемикален». — Он двинулся дальше.
Навстречу ему шагнули еще двое эсэсовцев. Все трое обступили Вегенера, так что, двигаясь в выбранном направлении, он оказался под охраной. У двоих эсэсовцев под плащами были автоматы.
— Вы — Вегенер, — сказал первый, когда они вошли в здание аэровокзала.
Он промолчал.
— Вас ждет машина, — продолжал эсэсовец. — Нам приказано встретить вас и немедленно препроводить к рейхсфюреру СС Гейдриху в штаб-квартиру дивизии «Лейбштандарт». Кроме того, мы должны охранять вас…
«Чтобы меня не перехватили молодчики из Партай, — добавил про себя Вегенер. — Значит, Гейдрих жив и не смещен. Сейчас он пытается укрепить свое положение в правительстве Геббельса. Вполне возможно, что в конце концов нынешний кабинет падет, — размышлял он, усаживаясь в черный штабной «даймлер». — Однажды ночные улицы заполнят патрули Ваффен-СС. Из полицейских участков ринутся толпы чернорубашечников. Будут захвачены радиостанции, телеграфы, отключена электроэнергия, закрыт Темпельхоф. Громыхание сапог по берлинской брусчатке… Но, в сущности, что это изменит? Даже если доктор Геббельс будет свергнут, они все равно останутся: чернорубашечники, Партай, планы войны не с Востоком, так с кем-нибудь еще. Например, с Марсом или Венерой. Не удивительно, что Тагоми не выдержал, — подумал он. — Жестокая дилемма нашего существования. Как бы ты ни поступил, в итоге это окажется злом. Тогда зачем сопротивляться? Зачем выбирать, когда все альтернативы — ложны?.. И все-таки мы будем бороться. День за днем. Сейчас — против операции «Одуванчик», потом — против полиции. Нельзя уничтожить все зло сразу. Это долгий процесс. Мы можем лишь делать выбор на каждом шаге. И надеяться.
Возможно, в каком-нибудь другом мире все по-другому. И жизнь состоит из ясных альтернатив. Черно-белый мир без оттенков и переходов.
Увы, мы живем не в идеальном обществе, где истина ясна, поскольку ясны ее критерии. Где можно быть правым без особых усилий, поскольку ясно, что значит быть правым».
«Даймлер» взревел и рванулся с места.
«Предположим, это ловушка, — думал Вегенер, зажатый на заднем сиденье охраной; автоматы лежали у эсэсовцев на коленях. — Они везут меня не к Гейдриху, а в застенок Партай, чтобы вытянуть из меня сведения и прикончить. Но я сделал выбор: предпочел рискнуть, вернуться в Германию.
Смерть — вот путь, который открыт для нас всегда, на любом шаге. И постепенно мы приближаемся к ней, сами того не желая. Или, напротив, сдаемся и выбираем смерть сознательно».
Черный автомобиль мчал его по берлинским улицам. «Вот я и дома, — подумал Вегенер. — Мой Volk,[85] я снова с тобой».
— Какие новости? — обратился он к охране. — Я отсутствовал несколько недель, уехал еще до смерти Бормана. Есть ли перемены в политической ситуации?
Эсэсовец справа ответил:
— Есть, и большие. Были громкие митинги в поддержку Маленького Доктора. В сущности, к власти его привела толпа. Когда народ опомнится, то вряд ли потерпит урода и демагога. Геббельс держится только на умении ложью и пустословием воспламенить энтузиазм масс.
— Ясно, — кивнул Вегенер.
«Грызня продолжается, — подумал он. — Возможно, семена зла вот-вот дадут всходы, и тогда они сожрут друг друга, а мы останемся. Будем надеяться, нас уцелеет достаточно, чтобы начать все сначала. Чтобы строить и думать о будущем…»
В час дня Джулиана Фринк добралась до Шайенна. В центре города, возле огромной железнодорожной станции, она купила две дневные газеты, и, просматривая их, наткнулась на заметку:
ОТПУСК ЗАВЕРШАЕТСЯ СМЕРТЕЛЬНЫМ УДАРОМ
Джулиана Чиннаделла подозревается в убийстве своего мужа Джо Чиннаделла. По свидетельству служащих денверской гостиницы «Президент Гарнер», она покинула отель сразу после того, как разыгралась кровавая драма. В номере найдена распечатанная упаковка бритвенных лезвий. Очевидно, одним из них и воспользовалась миссис Чиннаделла, по описаниям привлекательная, хорошо одетая брюнетка лет тридцати. Тело ее мужа с перерезанным горлом обнаружил Теодор Террис, служащий гостиницы, который всего получасом ранее забрал у клиента рубашки на глаженье и вернулся, как было договорено. По словам полицейских, в номере остались следы борьбы, что дает основания предположить…
«Значит, он умер, — подумала Джулиана, складывая газету. — Но у них даже нет моей настоящей фамилии, они ничего обо мне не знают».
Почти успокоенная, она продолжила путь,
