Кола - Борис Поляков

– Прости ради бога, коли я не так.

– Ладно, – Нюшка смеялась весело, – сама я виною тут. Иди зажигай фонарь.

– Как велишь. – Андрей нашел ее в темноте, взял руку. – Ну, хоть последний раз.

– Последний? Чего же последний? – И обняла за шею его, губы ищущие, и смеялась опять счастливым смехом. – Я не хочу последний. Я еще и еще хочу. Ой, голова как кружится!

Андрей обнял, почувствовал всю ее, приподнял и понес, где, на памяти, было сено.

– Нет-нет-нет! Не воспользуйся! У меня сил противиться нет. Но не пользуйся, будь умным.

Андрей споткнулся, упал вместе с ней на сено.

– Не надо! Я ж себя потом прокляну. И тебя возненавижу. Уж поверь, знаю себя я...

Звоном шла голова. Андрей сел взбудораженный. Господи, что он делает?! Кто он такой? Крепостной, беглый, ссыльный. Нюшка прижалась к нему, шептала:

– Ты прости. Не могу я иначе. А то это будет бог знает на что похоже. – И встала, отошла в темноту, погодя сказала негромко: – Ох, дура девка! Ох, дура я!

Было тихо. Нюшка, наверное, поправляла волосы. Андрей откинулся, лег на сене, трезвея, приходил в себя. Что он эдак? С ума сошел? А потом что? Верно она говорит: дура. Позабыла, кто он такой.

Нюшка засмеялась весело и беспечно.

 – Ну, чуть мы с тобою не насмеялись. Как бы плачем не отозвалось. Где ты? Иди сюда.

Андрей встал, послушный, и опять забыл все на свете.

Она уткнулась доверчиво ему в грудь, прижалась. Целуя, ощущал на ее глазах слезы. – Я обидел тебя?

— Нет, нет. Я не знаю, отчего это. Все так сразу вдруг и так много. Не надо меня судить.

— Что ты! Как я могу?!

— Ты такой сильный. И спасибо, что сильный. Господи, отродясь не думала, что такая баба во мне проснется. Но я буду еще, буду сильной. – И отстранилась решительно. – Иди. Иди сейчас в кузню, побудь там. Не надо, чтобы Смольков подумал что-то. Не люблю я его. Иди, слушайся меня.

Ощупью Андрей отыскал фонарь, край чердака, лестницу. Все было как во сне.

— Не упади! – она так прошептала, что Андрей захотел вернуться. Одиночество навсегда ушло. Это он теперь твердо знал.

– Нюшенька!

– Что, милый?

В жизни счастливее мига Андрей не помнил.

– Я фонарь тебе принесу.

– Не надо. Я подожду, пока ты уйдешь. – И понизила еще голос. – Тише. Идет кто-то.

Во двор, с фонарем уже, быстро вошел Смольков. Сбежал со ступенек к Андрею, удивленно лупил глаза. Андрей стал у лестницы.

– Андрюха, ты где был?

– Тут.

Смольков осветил его фонарем, на одежде увидел сено. Перевел глаза на лестницу, на темный фонарь Андрея.

– Что-то я не пойму. Без света ты.

– Уснул на сене, – и сам удивился, что соврал твердо, легко и весело.

– Уснул?!

– Ну! – Андрей засмеялся, потер глаза. – Полез скинуть сено, а фонарь потух. Сел отдохнуть и уснул.

Смольков недоверчиво оглядел Андрея, ясли с охапкой сена и, похоже, поверил: постучал по лбу пальцем.

– Ты в уме? Тебе ночи мало?

– Ну-у, – согласно зевнул Андрей.

– Слушай, Сулль прощался с тобой?

– Ну.

– Что он тебе сказал?

– Ничего, – протянул Андрей. Нюшка была здесь, рядом, она ждала в холоде, она слушала. – Пойдем отсюда.

— Обожди. Что сказал Сулль?

– Ничего. Домой он поехал. Пойдем.

– Постой. В дому не поговорить.

– Озяб я со сна, – хмуро сказал Андрей.

– Потерпишь, – Смольков непреклонен был. – Что сказал Сулль?

Андрей не мог уйти и оставить Смолькова здесь. Кто знает, что ему взбредет в голову. Но если вести разговор, свидетелем Нюшка станет. Неладно все складывалось.

– Сказал, что домой едет.

– Еще?

– Что весною, коли вернется, пойдем на акул.

– Ты не крути: коли вернется! А коли нет?

Андрей не заметил будто, что Смольков его передразнил. Отчего он такой дотошный? Нюх как у доброй гончей.

– А если, сказал, на акул не пойдем, ему нужен будет один работник.

– Зачем?

– Товар продавать он станет. В Англии или еще где.

– И тебя звал с собою?

– Ну.

– А ты сказал, что нас двое?

– Сказал.

– А он?

– Нужен, говорит, один только.

— А про меня? Ты сказал, что я тоже могу пойти?

– Сказал.

– А он?

– Можно, говорит, и Смолькова.

– Так и сказал? Ты не врешь?

— Говорю же! Сам сказал. Можно, говорит, и Смолькова, но ты, говорит, мне лучше.

Смольков прищурясь разглядывал, похвалил:

– Молодец, Андрюха! Жаль, что одного, правда?

— Ну.

– А то бы мы с тобой. Эх, Андрюха!

– Пошли, – сказал Андрей, – замерз я совсем.

— Обожди. Что-то я не пойму. У тебя рожа сияет, как блин масленый.

— Говорю, спал. Сон счастливый видел.

Смольков потоптался. Значит, что-то будет просить.

— Андрюха, уважь, откажи Суллю. Пусть он вначале меня возьмет.

Нет, теперь Андрей этого не мог сделать. Смольков сбежит, а Сулль в ответе. Да и посмотреть Андрей сам не прочь. И мотнул отрицательно головой.

— Нет.

— Чего ты?

— Не хочу так.

— Андрюха!

— Не могу.

— Не пожалей, Андрюха!

Андрей подвинулся на Смолькова, взял его за запястье, понизил голос:

— Ты никогда не грози мне больше.

— Что ты! Сдурел?! И в голове нету, – попятился от него Смольков. – Да пусти руку-то! Отпусти!

Почти у самых ворот кузни Андрея вдруг охватила оторопь. А если там спросят, зачем пришел? работу всю переделал? А он что в ответ? Рожа, поди, сияет. На ней, как красками, все написано. Афанасий с Никитой сразу увидят.

Андрей постоял, послушал удары молота. А ведь в кузню могут и не пустить больше. На душе от этого стало нехорошо. Зачерпнул снегу руками, отер лицо. Надо же так случиться! Люди его приютили, а он? Стыдобища в глаза посмотреть Никите, Анне Васильевне, Афанасию. За их приветливость и хлеб-соль он чуть не завел такой грех в дому...

И Андрей не пошел в кузню. Вернулся во двор и заспешил: напилил бруски для яслей, отесал топором и стал ожесточенно строгать рубанком. Надо же так случиться. Ну, добро бы мог женихом быть. А так? Голь-переголь. А Нюшка балованная всем домом, не ровня ему. Ей хаханьки да игрушки. Посмеется – и все. А завтра ей может новая блажь явиться. Скажет домашним – мол, пялит глаза на нее Андрей, и Лоушкины ему покажут, где бог, а где порог. И еще как покажут.

И бранил себя, и казнил, а памятью был еще на повети, с Нюшкой. Слышал ласковый ее смех, торопливый шепот, чувствовал откровенную зыбь тревоги. Нежность прикосновений Нюшкиных была еще на губах, на щеке, шее. Тонкая пахучая стружка из-под рубанка грудилась. Андрей работал споро, со злостью. Бруски превращались в спицы – одна к одной, ровненькие, не отличишь.

Эх, и правда, узнал бы про паспорт Сулль! Два-три года – не срок. Что угодно можно перенести. Покорился бы, потерпел чужбину. Зато потом в Колу бы возвернулся вольный. Тогда бы и с Нюшкой можно разговоры вести. И в деревню свою непременно бы уж наведался, поклонился матушкиной могилке.

Когда Нюшка снова пришла во двор, Андрей твердо решил держаться от такой игры подальше. Спаси господь от греха. А то как бы вправду плачем не отозвалось. С кузней, главное, так хорошо наладилось. Заживет нога, и он будет уже при деле. И клонил ниже голову, глаз на Нюшку не поднимал.

– Андрюша!

Она впервые его по имени назвала. Ласковость ее голоса сжала сердце. Андрей перестал строгать. Надо сказать ей прямо: случайно все у них, и нет в этом ничьей вины. Но, встретив ее глаза, будто споткнулся.

– Чего?

– Ты не пошел в кузню?

– Нет.

– Почему?

Он выпростал из рубанка стружку, снова поднял на нее глаза. Она без платка стояла, в расстегнутой кацавейке. А глядела, будто выискивала что-то в его лице, даже голову набок склонила. Непохоже, чтобы пришла смеяться. Но ответил почти с вызовом:

– Испугался. Увидят, думаю, меня там и догадаются. А они-то уж виноватого сыщут.

– Вон ты чего! – засмеялась Нюшка. – От этого лишь?

– Отчего же еще?

– А я подумала, осудил ты меня. – Нюшка понизила голос и добавила еще тише: —Я беспутною тебе показалась, да?

– Что ты!

– Осудил, – Нюшка сказала это тихо и утвердительно, и Андрей совсем плохо себя почувствовал.

– Да нет же! Себя бранил, верно. Какими глазами за ужином на всех гляну?

– Какие мать с отцом дали, – невинно сказала Нюшка. – Придешь, поглядишь, как всегда. Разве где-нибудь что случилось?

Она смотрела на него ясно, с кроткою, не своей улыбкой. И вдруг прыснула неожиданно, раскатилась смехом:

— Ты так давеча стал врать Смолькову, я диву далась. Таким теленком казался, а поди ж ты!.. Ну и ну...

Смеялась она доверительно и сердечно, будто не было у нее на душе греха: не с ним она целовалась недавно, не ему шептала слова. И Андрей тоже свободно себя почувствовал, не сдержал улыбку:

– Так то Смолькову.

— А если бы он с фонарем на поветь? – смеялась Нюшка.