Седьмая чаша - К. Сэнсом

— Это снадобье называлось двейл?

— Да, сэр, — ответил Кантрелл, удивленный тем, что мне известны такие вещи.

— Если вы видели, как доктор отправляет на тот свет пациентов, то почему никому ничего не сказали?

Кантрелл неловко поерзал на стуле.

— У меня не было уверенности, сэр, ведь я же не врач. Тем более что, если бы я кому-то пожаловался, Годдард наверняка бы отговорился, а у меня были бы неприятности. Вы не представляете, какой это человек! Иногда он глядел на меня так, как человек глядит на жука, ползущего по столу. Бывали случаи, когда я работал молча, поскольку Годдард не любил разговаривать с теми, кто ниже его по рангу, а он вдруг как набросится на меня, причем из-за какого-то пустяка, из-за сущей мелочи.

Кантрелл грустно усмехнулся.

— Я думаю, он делал это лишь для того, чтобы напугать меня.

Бывший монах умолк, а затем поднял на меня глаза и спросил:

— Так что же он натворил, сэр?

— Боюсь, этого я сказать не могу. Как ваше зрение? По-прежнему слабое?

— Я даже в очках едва вижу. Говорят, теперь и король носит очки. Готов биться об заклад, что он видит лучше моего.

Кантрелл еще сильнее ссутулился.

— Когда монастырь закрыли, я вернулся к отцу и стал помогать ему в работе, но от меня было мало проку, а после того, как он умер, я и вовсе забросил это занятие.

Он взглянул на дверь во внутренние помещения.

— Там располагалась его мастерская. Не хотите взглянуть?

Мы с Бараком переглянулись, и он пожал плечами. Я встал.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Благодарю вас за помощь. Если вы вспомните что-нибудь важное, все, что угодно, меня можно найти в Линкольнс-Инн.

Поколебавшись, я добавил:

— Очень жаль, что у вас такие проблемы со зрением. Вы показывались врачу?

— С этим никто ничего не может поделать, — бесцветным голосом ответил он. — Со временем я ослепну.

— У меня есть один знакомый…

— Я не верю врачам, сэр. — Его рот скривился в саркастической ухмылке. — После работы под началом доктора Годдарда… В общем, сами понимаете.

Когда мы вышли, Барак сказал:

— Вы готовы отправить к старому мавру даже воробья, который свалится с дерева.

Я рассмеялся. И почти сразу же Барак прикоснулся к моей руке.

— Посмотрите вон туда. Видите: та старая женщина машет нам.

На противоположной стороне улицы пожилая женщина вполне респектабельного вида, в белом чепце, держа в одной руке корзину с тушками двух кроликов, призывно махала нам. Мы подошли, и она ощупала нас цепким взглядом.

— Вы были у Чарли Кантрелла? — осведомилась женщина.

— А вам-то что? — не очень любезно спросил Барак.

— У него какие-то неприятности?

— Нет, он ответил на наши вопросы и таким образом помог в одном юридическом деле, вот и все.

— Бедный мальчик. Думаю, он перебивается с хлеба на воду. Его отец умер в прошлом году, и Чарли унаследовал его дом и мастерскую. Я была дружна с его батюшкой. Но Чарли с его зрением не может плотничать, поэтому вынужден обходиться одной только монашеской пенсией.

Она перевела взгляд с Барака на меня и обратно, ожидая услышать какие-нибудь новости, о которых потом можно было бы всласть посплетничать.

— Вы живете поблизости, добрая женщина? — спросил я.

— Через пять домов отсюда. Я предлагала Чарли помощь в уборке. У него в доме ужасная грязища, а чтобы нанять кого-то, нет денег, но он отказался. По-моему, он просто постыдился пускать меня внутрь.

— Действительно, бедный мальчик.

Я смотрел на кумушку ничего не выражающим взглядом, и, поняв, что ей из нас ничего больше не вытянуть, женщина развернулась и вразвалку пошла восвояси. Мертвые головы кроликов, свисавшие из корзины, болтались из стороны в сторону.

— Настырная старая сплетница, — процедил Барак.

— Похоже, молодой Кантрелл не входит в число тех, кто зажил припеваючи в результате закрытия монастырей.

— Бедный дурачок. Вряд ли нам удалось бы выжать из него больше, чем он сказал, даже если бы он лучше видел.

— Да, но ясно одно: Годдарда он ненавидит всей душой.

— Нам осталось только найти этого самого Годдарда.

Я вздохнул.

— Поглядим, что нам расскажет его второй помощник.

Глава 22

Путь к Смитфилдскому рынку лежал через сельскую местность, которая возвращалась к жизни после долгой зимы. Скот, несколько месяцев простоявший в тесных загонах, уже пасся на лугах, мужчины пахали, а женщины медленно шли между парами мохноногих лошадей и бросали в землю пригоршни зерна из мешков, висевших у каждой на поясе. Я думал о том, что может представлять собой Локли. Не часто встретишь бывшего монаха, живущего в таверне и, возможно, управляющего ею. Но после того как тысячи монахов были выброшены на улицу, случалось и не такое.

Наконец мы добрались до широкой площади Смитфилда. День был не рыночный, поэтому временные загоны для скота были разобраны и в виде досок сложены вдоль стен. С одной стороны возвышалась огромная церковь Святого Варфоломея, где три года назад Барак спас мне жизнь во время нашего первого совместного задания. Я обратил внимание на то, что все монастырские здания, возвышавшиеся раньше в окружении высоких стен, снесены. Рядом располагалась пустующая ныне больница, напомнившая мне о мечте, которую лелеял Роджер. До его похорон оставалось всего несколько часов.

Барак повернулся ко мне, кивнул на церковь и спросил:

— Помните?

— Еще бы, — вздохнул я. — Время тогда было такое же опасное, как и сейчас.

Он с сомнением покачал головой.

— Нет, тогда мы имели дело с политиками, а эта публика совершает злодейства, только имея на то веские основания. Они не убивают людей налево и направо в припадках безумия.

— Чаще всего «вескими основаниями», как ты это называешь, для них являются власть и богатство.

— Что ж, по крайней мере, это можно понять.

Проехав по Чартерхаус-лейн, мы добрались до каменной арки, за которой раскинулся Чартерхаус-сквер. Это был обширный зеленый пустырь, где под сенью деревьев прятались надгробные камни на могилах тех, кого унесла «черная смерть», посетившая город два столетия назад. В центре кладбища высилась старая часовня. Небольшая стайка оборванных попрошаек собралась у ее входа. К северу, за низкой стеной из красного кирпича виднелись постройки бывшего картезианского аббатства Чартерхаус, монахи которого воспротивились разрыву короля со Святым престолом. Большинство из них были жестоко казнены. Вдохновителем этой расправы, как и многих других, явился лорд Кромвель. Сейчас эти здания использовались как склады, за исключением тех, где разместили капеллу итальянских музыкантов, выписанную из Рима за огромные деньги королем Генрихом.

Как и в других обителях, здешние монахи арендовали землю, превратив ее в монастырскую территорию. На этой стороне площади дома были маленькие и невзрачные, одно- и двухэтажные деревянные постройки, а вот напротив выстроились в ряд красивые здания из кирпича и природного камня. Я слышал, что лучшее из них раньше принадлежало лорду Латимеру, а теперь, соответственно, его вдове, Кэтрин Парр. Я рассматривал большой особняк из красного кирпича, с высокими дымоходами. Это был единственный дом, к которому вела отдельная дорожка. Как раз в этот момент мимо дома галопом проскакал всадник в красной ливрее и, подняв облако пыли, свернул на эту самую дорожку. Может, это очередной посланец короля, приехавший к вдове с уговорами?

Барак вернул меня на грешную землю, указав на вывеску, висевшую на узком и ветхом здании неподалеку.

— Вот куда нам надо. «Зеленый человек».

На вывеске ярко-зеленой краской был намалеван человечек, завернувшийся в виноградные лозы.

Стоило спешиться возле таверны, как нас окружили попрошайки. Возможно, часовня была закрыта, и они решили попытать счастья здесь. Пока мы привязывали лошадей перед входом в таверну, оборванцы тянули к нам худые грязные руки.

— Пошли прочь! — рявкнул на нищих Барак, стряхнув с себя пару рук, успевших вцепиться в его одежду.

После того что случилось в Вестминстере, вид вонючих лохмотьев и немытых физиономий непроизвольно вызывал у нас подозрения. Среди попрошаек было несколько детей.

— Эй ты, поди сюда! — крикнул я парнишке лет десяти. — Постереги лошадей, а я, когда выйду, дам тебе монетку.

— Уж я постерегу. Не сомневайтесь, добрый господин.

В мой рукав вцепилось сразу несколько детских рук.

— Он ни на что не годен! — завопил другой мальчишка. — У-у, лысый Гарри!

— Нет, — сказал я, отпихнув жадные ручонки, — именно он.

Мы постучали в дверь таверны. Послышались шаги, и нам открыла женщина могучего телосложения, низкая и квадратная. Поверх мятого платья на ней был фартук в жирных пятнах, а на голове — белый чепец, из-под которого неопрятно торчали лохмы черных волос. Но лицо еще сохраняло следы былой красоты, а во взгляде серых глаз угадывался ум и проницательность.