Седьмая чаша - К. Сэнсом

— Я принесу вам поесть чего-нибудь холодного, сэр, — сказала она.

В буфетной я увидел Орра, человека Харснета, и мальчика-прислужника. Они сидели за столом, а перед ними лежала какая-то маленькая открытая книжка.

— Он учит Питера читать, — сказал я.

— Да, но они читают всякую библейскую дребедень. Мальчику от этого будут сниться кошмары.

Я пошел к себе в спальню и выглянул в окно. Стоял чудесный весенний вечер, на лужайке под окном распускался живописный ковер из крокусов и нарциссов. Это был другой мир, не имеющий ничего общего с болью и ужасом, окружавшими меня. А ночью мне приснился странный сон — будто кто-то дергает и выкручивает мою раненую руку. Оглянувшись, я увидел, что это Билкнэп. Он выглядел больным и изможденным.

«Ты мог помочь мне, — жалобно проговорил он. — Ты мог помочь мне».

На следующее утро мы с Бараком поехали в Вестминстер. Сидя на лошади, я чувствовал себя увереннее, поскольку находился выше толпы и мог наблюдать за ней. Рука все еще болела, но не так сильно, как накануне. Я был вынужден признать, что Пирс заштопал меня на совесть. Барак за завтраком был необычно тихим, а Тамазин так и не вышла из спальни.

— С твоей стороны было смелым поступком забраться вчера на Лондонскую стену, — сказал я.

— Я опасался, что юный Кайт начнет мочиться на собравшихся внизу людей, и те разорвут нас в клочья.

— Его умопомешательство совсем иного рода.

— Кто знает, чего ждать от психа!

Я посмотрел на Барака.

— А знаешь, ведь наш убийца был там. Я мельком увидел его в толпе, когда ты находился в сторожке ворот.

— И что вы увидели?

— Увидел, как мелькнул коричневый дублет. Мне показалось, что мужчина был высоким.

— Вероятно, вам просто почудилось.

— Нет, вряд ли. Я почувствовал его. Он будто поставил на мне какую-то метку.

Некоторое время Барак молчал.

— Не думаете ли вы, что он прикидывается сектантом, появляясь там, где собираются радикалисты? — спросил он.

— Вот-вот, и узнает на этих сборищах имена тех, кого, по его мнению, нужно убить. Ведь радикалисты в разговорах между собой наверняка обсуждают и проклинают тех, кого считают отступниками.

Утро я провел в суде, а потом мы с Бараком оседлали наших лошадей и поехали по узким, запруженным людьми улочкам Вестминстера. Ко мне кинулся нищий, и я вздрогнул — не столько от неожиданности, сколько от испуга.

— Прочь с дороги! — крикнул Барак и, обратившись ко мне, добавил: — Все в порядке, я заранее приметил его.

— Какая горькая ирония, — невесело усмехнулся я. — Раньше я старался не смотреть на нищих, а теперь буду вынужден выискивать их в толпе.

Мы въехали в южную часть территории бывшего монастыря, где вовсю кипела работа. Барак смотрел на окружавшие нас постройки.

— В записях говорится, что он живет за Смитфилдским рынком, на той же улице, на которой расположена гостиница «Белый дуб». Видите? Вон она.

Он указал на маленький двухэтажный домик в довольно скверном состоянии, о чем свидетельствовала осыпавшаяся с фасада штукатурка. На дальней стороне дома находились большие двойные двери — закрытые и, по всей видимости, запертые. Над ними было намалевано выцветшими буквами:

«ЭДРИАН КАНТРЕЛЛ, ПЛОТНИК».

— Я думал, что бывшим монахам церковь предоставляет не только пенсии, но и жилье, — глубокомысленно проговорил Барак. — Похоже, ни тот ни другой не воспользовались этой привилегией.

— Локли был всего лишь послушником, ему не полагалось никаких привилегий. А вот Кантреллу — да. Очень немногие отказывались от этих льгот.

— Может, он нашел себе жену с домом?

Мы пересекли грязную улицу, и я постучал в дверь. Ответа не последовало, и я уже собирался постучать во второй раз, когда до слуха донесся звук шаркающих шагов. Дверь открылась, и взгляду предстал костлявый мужчина лет под тридцать, с худым лицом в обрамлении шевелюры соломенного цвета. Он был одет в потертую кожаную куртку поверх грязной рубахи. На носу красовались очки с такими толстыми стеклами, что его глаза казались большими голубыми лужицами.

— Это вы Чарльз Кантрелл? — спросил я.

— Ага.

Я приветливо улыбнулся, желая расположить к себе бывшего монаха.

— Я пришел к вам по поручению помощника королевского коронера. Возможно, вы сумеете нам помочь, ответив на некоторые вопросы. Мы можем войти?

— Входите, если угодно.

Молодой человек впустил нас в дом, где пахло грязью и какой-то кислятиной, и провел по темному коридору в гостиную. Из мебели здесь был только стол, сколоченный из досок, и грубые стулья. За грязным окном виднелся садик с маленьким огородом, заросшим сорняками, и сарай, в котором, вероятно, хранились инструменты молодого Кантрелла. Я заметил, что при ходьбе ладонь Кантрелла скользила по стене, словно он боялся сбиться с пути. Он жестом предложил нам сесть и уселся сам лицом к нам, сгорбленный и понурый.

— Насколько мне известно, — начал я, — вы были ассистентом в монастырской больнице до закрытия монастыря. Нам нужна любая информация о вашем бывшем начальнике, докторе Годдарде.

Кантрелл скривился в гримасе неудовольствия и спросил:

— А он что, помер?

На его лице появилось что-то, напоминающее любопытство.

— Нет, но нам необходимо найти его, чтобы кое-что прояснить. Возможно, вы знаете, где он находится?

Кантрелл скептически усмехнулся.

— Можно подумать, он мне письма пишет! Он и раньше-то обращался со мной как с вошью. Я расстроился, когда три года назад монастырь прикрыли, и радовало меня только то, что я больше никогда не увижу Годдарда.

Кантрелл помолчал и задал неожиданный вопрос:

— Он что, загубил пациента? Это был бы не первый случай.

Мои глаза округлились от удивления.

— Что? Что вы имеете в виду?

Кантрелл передернул плечами.

— Годдард был настоящей дрянью. Своим поганым лечением он раньше срока отправил на тот свет двоих, — добавил молодой человек после короткой паузы.

— Вы это точно знаете?

Кантрелл снова пожал плечами.

— Я ничего не мог поделать. Аббат Бенсон меня и слушать не хотел. Кроме того, вы не знаете Годдарда.

— Вы его боялись? — спросил Барак.

— Говорю же, вы не знаете, что это за человек.

Парень сглотнул, и под кожей на его горле прокатился большущий кадык, о котором упоминал настоятель Бенсон. Кантрелл облизнул губы, продемонстрировав серые зубы.

— Мы говорили с аббатом Бенсоном, — сообщил я, — и он сказал, что Годдард сделал для вас очки. У вас проблемы со зрением?

— Да, он действительно сделал мне очки, но лишь потому, что я был ему полезен.

В голосе Кантрелла я уловил горькие нотки, но выражения его лица понять не мог. С толку сбивали две расплывчатые голубые лужицы за толстыми линзами очков.

— Ему не хотелось взваливать на себя обузу и заново учить кого-то другого, если я не смогу работать, — продолжал молодой человек. — Тем более что аббатство со дня на день должны были прикрыть.

— Как долго вы были монахом?

— Я принял послушничество еще до того, как мне исполнилось шестнадцать. В обитель меня привел отец, поскольку он плотничал для монастыря. А чтобы я работал у него, он не хотел. Говорил, что я неумеха криворукий.

Голос Кантрелла звучал монотонным речитативом.

— Это, конечно, из-за моих глаз.

— Как случилось, что вы стали работать в монастырской больнице?

Он пожал плечами.

— Годдарду был нужен ученик, а я был единственным молодым монахом. Я не возражал. Решил, что это интереснее, чем переписывать старые тексты, а именно этим я тогда занимался. После закрытия монастыря все эти рукописи, естественно, сожгли.

Он горько усмехнулся.

— Вы скучаете по той жизни?

Кантрелл уже в который раз пожал плечами.

— Она мне нравилась. Ведь я верил всему, что они говорили о нашем служении Богу. А теперь те же люди твердят, что все это было неправдой. Служить заупокойные по мертвым, говорят они, так же бесполезно, как кидать солому против ветра.

Он помолчал.

— Мир перевернулся с ног на голову. Вам так не кажется, сэр?

— Расскажите мне про доктора Годдарда, — попросил я. — Вы сказали, что он убил двух пациентов. Каким образом?

— А у меня из-за этого не будет неприятностей? — насторожился Кантрелл.

— Будут, если вы не ответите, — с грозным видом пообещал Барак.

Собравшись с мыслями, Кантрелл принялся рассказывать:

— Доктор Годдард был очень нетерпелив. Иногда он выписывал лекарства в таких лошадиных дозах, что я боялся, как бы пациент не помер. Был у нас один старый монах. Так вот, как-то раз он свалился с лестницы и здорово разбил руку. Так разбил, что ее нужно было отрезать. Доктор Годдард обычно делал операции сам, поскольку приглашать брадобрея-хирурга со стороны было слишком накладно. Перед тем как резать, Годдард дал монаху снотворного снадобья. Во время операции монах спал, и все вроде было нормально, да вот только потом он так и не проснулся. Годдард сказал, что, наверное, переусердствовал с дозой. А еще сказал, что, может, оно и к лучшему, поскольку больше никогда не придется выслушивать его скрипучее нытье.