Сашка - Владимир Зюкин

– Земляка нашёл – из Омска, – объяснил Федя.

Усадив Сашку и позволив ему докурить лежащую в пепельнице цигарку, Федя начал расспрос – где жил Сашка, что нового теперь в городе. Сашка знал плохо Омск, но старался быть на высоте роли человека, встретившего земляка: припомнил общежитие, церковь. Когда же сказал о магазине на улице Ленина с вывеской: «Мясо», Федя воскликнул, что сам жил на Подгорной – это рядом. При этом ударил Сашку по плечу. Ударил не сильно, но Сашка ойкнул и скривил лицо. Через минуту, по просьбе Феди, он показал плечо, опухшее и в ярких синяках. В приоткрытую дверь в это время сунул нос Молчан. Никто в комнате не увидел его, и Молчан, оценив происходящее, скрылся. Кино началось, а Сашка отдыхал среди дружески настроенных к нему ребят.

– Вот что, – назидательно сказал Федя, – какая сволочь тебя не тронет – ты к нам. А с Молчаном я поговорю. Как только тебя переведут в отряд, скажешь – в какой.

На прощанье он насыпал махорки в карман Сашкин и провёл его к месту. Сашка ликовал. Сидящим рядом с ним пацанам он дал пощупать махорку, оттопырившую карман. Однако через короткое время он почувствовал беспокойство. «Здесь, понятно, у музыкантов власть, но там у Молчана… Убьёт».

Опасенья его оказались пустыми. Выстроив карантинских вдоль постелей, Молчан привычно отвесил пару оплеух одному, другому, но Сашку обошёл, лишь косо глянув на него. В спальне витал махорочный дым. Молчан понимал, откуда табак, но придрался не к Сашке, а к дежурному, продлив его дежурство на сутки. Подобное поведение Молчана продолжилось и дальше. Не трогая Сашку, он отыгрывался на других. Сашку это мучило, но что он мог? Чувствуя вину перед мальчишками, он бы хотел, чтобы Молчан снова, как прежде, начал издеваться и над ним. Попытался попросить новых друзей подействовать на Молчана, но те сказали: «Не трогает лично тебя, и ладно. Можно бы ему сделать тёмную, но за него заместитель начальника колонии и Мишаня. Свяжешься – нарвёшься». Мишаня – тот самый сероглазый, который едва не отбил Сашке копчик. В колонии он работал воспитателем второго отряда.

На днях привели новенького. Нескладный, топал он своими тонкими ножками по спальне и строил рожи, уморительнее которых трудно себе представить. Строить гримасы ему было легко, имея огромный нос и маленькие свинячьи глазки. И дружный хохот карантинщиков безошибочно указывал на его местопребывания. Звали его Прохоров Васька, но он называл себя Васька, Прошкин сын. Ему дали прозвище Сентель. На первый взгляд он казался слабоумным пареньком, а на самом деле был очень остроумным и сообразительным. На побои он отвечал смешной гримасой или шуткой. И Молчан, не в силах сдержаться, хохотал, отчего сам на себя злился за неуместный для командира смех. И уже только поэтому Сентелю от него доставалось больше других. Сентель же, как все заметили, готов был на себя принять не свою вину. «Лишь бы косточки не поломал» – говорил он, улыбаясь сквозь слёзы под сочувствующие взгляды пацанов. Его жалели, и прислушивались к его советам. А он привязался к Сашке Ерёмину. И Сашка, отзывчивый по натуре, тоже привязался к Сентелю, и уже несколько раз заслонил его от побоев Молчана. Молчан это долго терпел, хотя и злился. Но однажды огрел Сашку по спине так, что у того захрустело что-то и он свалился около кровати и долго не мог вздохнуть полной грудью. Пацаны плотным кругом обступили его.

– Попал, Молчан, – сказал кто-то из ребят. – За него заступиться есть кому.

Сашка с большим трудом поднялся и сел на кровать, тяжело дыша и потирая голову.

– Башка гудит, – выдохнул.

– Ты о кровать ей ударился, – подсказал Сентель с таким видом, который не был похож на гримасу: – А ты, падла, – непривычно серьёзно глянул он на Молчана, который смотрел по сторонам с растерянным видом, – погоди, тебе рога отобьют музыканты.

– Остерегайся спать, на дыхалку подушку накинут, – подначил кто-то.

Молчан будто не услышал, и вякнувшие не получили по полной программе. Наоборот, он подошёл к бледному Сашке и проговорил:

– Ты прости, только не сексоть.

– Ну, сволочь, – процедил Сашка, – если хоть одного тронешь, смотри, до зоны если доживёшь, то там тебе будет хана!

Молчан повернулся и быстро вышел из комнаты. С той поры свободно вздохнул карантин, так как Молчан редко появлялся, пропадая в другом конце барака. Но большой радости это мальчишкам не принесло: время пребывания в карантине подходило к концу.

26

Карантинщиков раскидали по отрядам. Процедура такая – всех в баню, потом – кого куда. Сентель применил весь свой недюжинный талант, уморил гримасами воспитателя, чтобы оказаться там, где Сашка. Помогло ещё и то, что воспитателем был добродушный парень.

Второй отряд, куда направили Сашку и Сентеля, находился в середине прочих бараков; здание его напоминало острый угол, у которого в остриё встроено крыльцо главного входа. С правой стороны располагалась дверь. Она с шумом распахнулась, и из неё в строго горизонтальном положении, скользя животом по деревянному полу крыльца, выпорхнул мальчик. Сев на пол и приподняв штанину, малыш стал вытаскивать из коленки занозу. Первое впечатление от прибытия в отряд было получено. Сентель, порывшись в карманах, нашёл ржавую булавку и протянул её малышу. Тот, посмотрев на Сентеля глазами, полными слёз, вскочил и исчез за дверью. Туда же вошёл молодой воспитатель, пальцем поманив за собой мальчишек. Он повёл их по коридору в комнату для воспитателей. В ней стоял сумрак от табачного дыма. За столом вальяжно восседал сероглазый мужчина. Сашка испугался, узнав в нём того, кто их принимал. Это был Мишаня, который, как музыканты говорили, дружил с Молчаном.

– Теперь будем знакомиться, – сказал молодой воспитатель. – Меня зовите Юрий Пантелеевич, а его, – он указал пальцем, – Михаил Фёдорович, старший воспитатель вашего отряда, сам бывший колонист.

– И что, змеёныш, кусаться ещё будешь? – Посмотрел Мишаня на Сашку.

– Нет, – мотнул головой Сашка.

– Я думаю, что не будешь: потому что я зубы тебе выбью.

На этом со знакомством предполагалось, видимо, закончить, но Сентиль вдруг скорчил уморительную рожу. Увидев её, Мишаня рассмеялся, даже закашлялся.

– Где ты, Юра, эту образину нашёл? – спросил он сквозь смех. – Курить хочешь? – Он подал Сентелю папиросу.

Улыбаясь, Сентель собрался было взять её; пощёчина прозвучала так громко, что, казалось, на окнах зазвенели стёкла. Сентель уставился на Мишаню широко распахнутыми глазами.

– Чего смотришь? – прошипел Мишаня.

– Шустрый ты, Мишаня Федя, – кривя улыбку, ответил Сентель.

Почувствовав в тоне сказанного издевательство, Мишаня выбежал из-за стола, как ужаленный, и, подскочив к Сентелю, рубанул его по спине ребром ладони. Сентель низко согнулся от удара, но сразу выпрямился