Алмазный меч, деревянный меч (Том 1) - Ник Перумов

Тварь наверху перестала кружить. Теперь она стояла, широко расставив закованные в древнее железо ноги, угрожающе подняв чудовищных размеров фламберг, явно сделанный когда-то для настоящего великана. Двуручная рукоять тонула в исполинской ладони.

— Чую, чую, чую — тянуло создание. Череп в его длани смотрел вниз, пара зеленых клинков буравила землю, тщась добраться до лакомой, живой добычи.

«Если мы просидим здесь еще хоть сколько-нибудь, — внезапно поняла Агата, — Хозяин доберется до нас. Ему и земля не помеха»

Нельзя сказать, что я бы совсем не был готов к увиденному И все-таки при виде мертвеца с двуручным мечом меня пробрало от макушки до пяток, словно в давным-давно позабытом детстве. Нет, конечно, не оттого, что мне предстал здоровенный ходячий труп в проржавелых доспехах Создать такое может любой маг-недоучка, овладевший хотя бы азами некромантии О последующей расплате, конечно, умолчим, но ничего необычного в таком создании нет. Разрой три-четыре свежие могилы, возьми тела усопших, слей воедино, укрепи соответствующими заклятьями… Несложно.

Но никогда и нигде, даже в самом злобном и безумном драконе, что мстит всему живому, я не чувствовал такой тупой и черной ненависти. Ненависть была для этой твари воздухом, водой, пищей, кровью, жизнью — всем Чтобы создать такое, требовалась невероятная мощь. Не собственное черное сердце, о, нет — но колоссальная сила. А еще — изворотливость и виртуозность. Нелегко изгнать даже из мертвого черепа воспоминания о том, что когда-то он был человеком. Упыри, вампиры и прочая ночная Нежить убивают потому, что хотят, как ни странно, жить. Им нужна горячая кровь жертвы, для них это все равно, что для племени Смертных — свежий хлеб. Даже у вампира может пробудиться жалость или сочувствие. Мне известны такие случаи. Но в этом кошмарном создании, что спокойно шествовало со своим фонарем под смертоносными струями, не было вообще ничего, кроме одного лишь кровавого голода. Чтобы внушить чистое чувство такой силы… надо быть подлинным мастером.

Я видел все это глазами несчастной девочки-Дану, она позволила моему взору протянуться от хвалинских подземелий под непроницаемую для заклятий завесу Ливня; и я чувствовал, что очень скоро не смогу помочь ей уже ничем. Радуга тоже не дремала.

Когда внезапно исчезло существо с мечом и черепом, когда непроглядная тьма взорвалась роем серебристых вспышек и щеки коснулось знакомое ледяное дыхание отравной хумансовой магии, Агата, теряя сознание, поняла, что случилось нечто еще страшнее утраты того, что хумансы называли Иммельсторном — она в руках ненавистной Радуги…

Раз приняв решение, молодой Император уже не отступал. Патриархи затаились. Ждут. Оно и понятно, в случае чего Радуга не станет с ними церемониться. Серых терпят, пока они не суют свой длинный нос куда не следует. Еще одна игрушка, оставленная магами своей пастве. Опасная игрушка, хотелось бы верить.

Было утро. Император лежал без сна, неотрывно глядя в потолок. За дверями — никакого почтения к императорскому званию! — лениво переговаривались приставленные Радугой стражи-соглядатаи, и повелитель Мельина мог лишь еще раз поразиться поистине нечеловеческой выдержке Вольных — им только мигни, магиков взяли бы в ножи, а те бы и пикнуть не успели. Хотя нет, успели бы. Не обманывай себя, Император, эти бы — успели. Едва ли Сежес послала сюда посредственностей. Наверняка нет. Лучших из лучших. Ты можешь проткнуть такого насквозь, вырвать ему сердце, снести голову — но, даже умирая, даже разрубленный, он успеет бросить заклятье, и горе тогда убийце…

Но, как бы то ни было, Патриарха он увидит. И, если нельзя прийти к Хеону тайно, значит, он придет к нему открыто. «Открыто» для Радуги, само собой.

Палец слегка коснулся черного камня в перстне, и мгновение спустя возле ложа Императора уже стоял согнувшийся в поклоне человек. Пара Вольных, что несла караул, четко, по уставу, вошла следом, молча прижала кулаки к груди в знак приветствия. За широкими спинами воинов маячили крикливо-яркие плащи волшебников.

Император коснулся тремя сложенными щепотью пальцами правой руки раскрытой левой ладони. Слуга молча склонил голову, бесшумно исчез, а еще через миг появился с роскошным янтарным футляром письменных принадлежностей.

«Трон недоволен, — быстро писал владыка Империи. — Не вижу голов зачинщиков последнего заговора. А также голов их семей. Сроку даю четыре седьмицы, считая от сего дня». И вместо подписи прижал к дорогой тонковыделанной коже камень перстня. Чуть-чуть запахло паленым; на пергаменте остался четкий и глубокий оттиск имперского герба — вставший на дыбы василиск.

А потом, не слишком скрываясь, не обращая никакого внимания на жадно пялящихся ему в спину магов, Император отдал свернутое трубкой и опечатанное письмо невзрачному человечку, одному из множества имперских курьеров, день-деньской сновавших по славному столичному Мельину.

О его письме тотчас узнают Сежес и иже с нею? — пусть, к этому он был готов. Тем более что Хеон и в самом деле последнее время толковал о каком-то заговоре… Император устало поморщился. Какая чушь. Здесь все в руках колдунов. Наверняка и оба покушения — их работа. Вот только зачем им понадобилось два легиона? Не из лучших — лучшие, увы, за морем — но и далеко не отбросы, вроде городского ополчения. Пятнадцать тысяч мечей. Хватит на добрую войну. Против кого? В россказни об эльфах и Дану Император не слишком-то верил. Дану еще продаются и перепродаются на невольничьих рынках, но это уже все, последыши. Охотники за живым товаром обратили свой взор на восток и юг, кое-кто, правда, промышлял гномами, пока еще многочисленными…

Загадка на загадке. Радуга совершенно не способна говорить правду. Даже правда в устах магов кажется отъявленной ложью.

Записка к Патриарху Лиги была, разумеется, криптограммой. И содержала требование о немедленной встрече. Если Радуга ее и перехватит (а в том, что перехватит, сомнений не имелось), то, сколько ни обрабатывай пергамент снадобьями, сколько над ним ни ворожи — ничего не изменится. Нет там ни скрытых, чарами запечатленных слов, ни тайных надписей невидимыми чернилами… Император пишет Патриарху Серой Лиги именно то, что он пишет.

И все же он не мог не признать — смертельная игра с Радугой пьянит и затягивает куда крепче схваток с безмозглыми склизкими червями в подземельях Мельина. Черви просто хотели жрать; они жадно тянулись к любой плоти, какой только могли достичь; все развлечение заключалось лишь в умении хорошо вертеть мечом. Но это он может делать и на арене.